Анатолий Луначарский - Том 4. История западноевропейской литературы

• Название: Том 4. История западноевропейской литературы
• Автор: Анатолий Луначарский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Критика
• Год: 1964

В четвертый том настоящего издания вошли книги Луначарского «История западноевропейской литературы в ее важнейших моментах» (1 изд. — в 1924 г., 2 изд. — в 1930 г.) и «На Западе» (1927).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

В фабльо обычно описываются в юмористических чертах вот такие остроумные выдумки человека из демократических слоев общества, из третьего сословия.

Возьмем еще одну немецкую басню, остроумно насмехающуюся над духовенством16. Поп-расстрига забросил поповство и начал скитаться. Он приходит в монастырь и говорит: я человек неученый, возьмите меня на работу; прелат приглашает его работать, а он прикидывается дурачком, но делает все хорошо. В один прекрасный день он говорит: святой отец, какое мне было видение! ангел вошел в мою келью и сказал мне — служи обедню завтра! Я говорю: как же я буду служить, когда я латыни не знаю? Служи, говорит. Как мне теперь быть? — Прелат встревожен, — может быть, чудо господне совершается? Плут служит, и служит великолепно. Прелат бросается ему в ноги — ты святой! И по всей общине распространяется слух, что плут Амис — святой: никогда не учившись, обедню служит! Со всех сторон сбегаются богатые и знатные люди, несут и золото и серебро. В один прекрасный день Амис забрал это золото и серебро и был таков17.

На этой почве вырастает такая большая вещь, как легенда о Тиле Уленшпигеле18. О герое этого произведения говорят, что он представитель крестьянства, в котором будто бы сказалось стремление крестьянина поставить себя выше своих социальных братьев. Это — вздор. Тиль Уленшпигель по происхождению крестьянин, но по существу это — босяк, оторвавшийся от своего поля, бродящий из города в город, из села в село, человек хитрый, продувной, за словом в карман не полезет и надо всем и всеми издевается. Уленшпигель — это продукт общественного разложения, тип, который выпал с наезженных рельс. К тому же в своем сердце он носит жажду мести за своих замученных родителей. Он сатирически настроен. Он издевается над всем обществом и является блестящим представителем индивидуализма, пока еще в образе шута горохового, полубандита, полувора. Правда, будучи типом антиобщественным, Тиль стоит во всяком случае на стороне обиженных, бедных, на стороне крестьян. Таким образом, в этой фигуре, характерной для переломной эпохи, отразились с большой силой демократические тенденции.

Во Франции в тот же период жил такой свободный поэт, который кончил жизнь на виселице. В своих балладах он признается, что был вором. Человек очень талантливый, но обтертый по всем швам прощелыга. Этот поэт, Вийон19, реально воплощал такого Тиля Уленшпигеля.

Так, возникнув из народного творчества и пройдя обработку духовенства и рыцарства, средневековая литература опять уходила из-под влияния господствующих классов.

Средневековый театр начался тоже с церкви. Церковь начала разнообразить свою службу, свои мессы, чтобы больше поразить слушателя. Приходили крестьяне, приходили горожане, надо было им внушить религиозное настроение, наглядно показать Христа, и богородицу, и апостолов. Поэтому к мессе прибавляли различные ритуальные действа, к которым присоединяли комические проделки жонглеров. Все вместе представляло духовную драму, поучительное изображение эпизодов из Ветхого и, главным образом, из Нового завета. Это дало толчок развитию драмы, — толчок сверху, от духовенства.

Такие представления происходили в соборах или больших церквах и отсюда постепенно развивались в две стороны: в сторону так называемого миракля или в сторону мистерии.

Миракль был результатом зрелищного творчества народных масс, но он был переработан духовенством.

В миракле действие бывало большею частью реалистическое, — например, человек заболел, потерял лошадь и т. д., — но кончалось обычно чудом, например тем, что в дело вмешивается богородица и приводит все к хорошему концу. Миракль вращался обыкновенно в области реальных представлений человека из народа, являлся почти бытовым театром. Он не терял до конца характер передвижного народного театра, из которого возник. Конечно, поп старался взять в свои руки этот ярмарочный балаган, эту странствующую площадку и превратить ее в какой-то существенный для себя спектакль.

Мистерия — чисто церковный театр. Эти спектакли представляли развитие чуть не всех событий Ветхого завета и чуть не весь Новый завет. Известна была, например, драма в 50 000 стихов, которая тянулась двадцать пять дней и в которой участвовало 500 актеров20. Мистерии ставились с большой пышностью. На большой площади воздвигали громадный помост. Внизу изображали ад, там стояли котлы и прыгали шуты, изображавшие чертей. Посреди была земля, а наверху рай, который обставлялся кустами, — там сидел сам бог за занавеской. Все изображалось чрезвычайно реально. Актера, играющего Христа, в действительности привязывали к кресту и заставляли висеть часа по четыре, так что некоторые падали в обморок. Очень характерно, что главный текст мистерий был высокопарной перифразой разных ветхозаветных и новозаветных тирад, но пересыпался мотивами светскими, — для того, чтобы спектакль не был скучным. И вот в религиозный спектакль вводятся слуги, мужики, палачи как комические типы; но больше всего своим кувырканием потешали публику черти.

Церковный театр, желая воздействовать на народ, сам себя опроверг. Так, Лансон в «Истории мистерии» говорит, что в конце концов мистерию задушил ее реалистический элемент21. Как в архитектуру храмов, так и в мистерии проникало все больше света, грации и радости.

Впрочем, рядом с мистерией развивался уже и самостоятельный, то есть уже ничего общего с духовенством не имеющий, театр. Он развивался в форме фарса. Фарс — это фабльо, представленное в лицах. Фарс груб, но бывает и очень остроумен. Например, известен фарс под заглавием «Адвокат Пателен». Это — прелестная бытовая вещь, где все действующие лица — жулики и все надувают друг друга.

И это очень характерно. Первоначальная буржуазная литература вся полна прославлением плутовства, чрезвычайным преклонением перед обманом как средством свободного проявления личности.

В Германии нечто подобное развилось в виде масленичных (карнавальных) ночных празднеств. На этой почве возникли даже своего рода цехи. Для того чтобы ставить мистерии и свои фабльо, свои карнавальные праздники, буржуазия устраивает братства, ассоциации. Эти ассоциации иногда были под сильным давлением церкви (например, Братство страстей господних, дававшее свои мистерии в Париже), но частью они были эмансипированы от духовенства, например Нюрнбергские мейстерзингеры, во главе которых стоял Ганс Сакс, известный поэт-сапожник. Такие братства горожан не отличались особенным уважением к духовенству, а скорее склонны были сатирически относиться к нему.

Так в Средние века духовенство хитро приспособлялось и к рыцарю, и к горожанину, и к крестьянину, пыталось овладеть ими, создать для них литературу, перередактировать их литературу в своем духе и направить ее против них. Но рядом с этим растет светская литература, появляется литература буржуазная, буржуазно-крестьянская, в виде грубого фарса, анекдота, в виде басен, всегда сатирическая, всегда ухмыляющаяся, все более и более нагло, все более и более развязно направленная против феодалов, против короля, против папы. И этим подготовляется, с одной стороны, Ренессанс в Италии, с другой — Реформация в Центральной Европе.

Четвертая лекция*

Переход от средневековья к Возрождению и раннее Возрождение. Данте Алигьери, Петрарка, Боккаччо. Общая характеристика первой волны Возрождения в художественной литературе.

Великий итальянский поэт Данте Алигьери родился в 1265 году и умер в 1321 году, то есть в первой четверти XIV века. По времени его жизни и отчасти по характеру его произведений Данте обыкновенно относят к Средним векам. Так, вы можете найти, например, у тов. Фриче характеристику Данте как величайшего средневекового поэта1. Я думаю, однако, что более правы те, кто относит Данте, по духу его произведений, к раннему Возрождению. Конечно, оба эти утверждения относительны. Я исхожу из того, что в Италии эпоха Возрождения началась гораздо раньше, чем в других странах; XIV век в Италии уже безусловно относится к Возрождению. Но я не стану особенно настаивать на том, куда правильнее отнести Данте, потому что такая классификация мало к чему ведет. Для меня как Данте, так и следовавшие после него два поэта — Петрарка и Боккаччо — являются особыми в истории европейской литературы типами, типами переходными от средневековья к Возрождению. Каждый из них известными сторонами своего творчества уже являлся человеком Возрождения, и каждый из них очень крепкими цепями прикован еще к средневековью.

Я хотел бы предпослать моей лекции об этих трех людях, среди которых Данте занимает центральное место, еще следующее соображение.

Очень часто, подходя к вопросам литературы, искусства, даже вообще культуры, указывая классовые корни того или другого произведения или того или другого автора, пытаются непременно найти один определенный класс, защитником которого тот или другой мыслитель являлся. Во времена, когда коллективы вообще развиты больше, чем личности, то есть когда, другими словами, всякая личность попадает в наезженную колею, из которой ее почти невозможно окончательно выбить, — в такие времена — это действительно так. Но когда создается обстановка (а в известные эпохи такая обстановка создается с неумолимой силой), способствующая возникновению типов, которые трудно отнести к какому-нибудь определенному классу, типов, которые оказываются на перепутье, — тогда этот метод неудовлетворителен.