Николай Асанов - Катастрофа отменяется

• Название: Катастрофа отменяется
• Автор: Николай Асанов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1968

Книгу известного советского писателя Н. Асанова составляют три повести.

В первой из них — «Катастрофа отменяется» — рассказывается об обвале в горах Памира, грозившем катастрофой наводнения в одной долине и засухой — в другой.

Повести «Генерал Мусаев» и «Свет в затемненном мире» посвящены событиям на фронтах Великой Отечественной войны в последний ее период.

---

Эта вспышка гнева против женщин возникла час назад. Но до сих пор подполковник не мог успокоиться.

Час назад, разыскивая Сибирцева, Масленников зашел к дежурному, чтобы отдать какое-то срочное распоряжение, и вдруг увидел там Марину Николаевну. Она, должно быть, давно уже ожидала, когда подполковник освободится. Без шинели, тщательно причесанная, с чуть подкрашенными губами, она была такой домашней, спокойной, что при одном взгляде на нее радовалось сердце: бывает же у человека такой мир на душе! И подполковник, поверив этому миру и покою, с удовольствием пригласил Марину Николаевну пройти в кабинет.

У него могло быть сколько угодно предположений о причинах, заставивших Марину Николаевну покинуть хозяйство Хмурова. Могло быть желание попросить отпуск: она этого вполне заслужила. Захотела переехать поближе к мужу: тоже правильно, штаб находится в спокойном месте, их даже не бомбят, есть в окрестностях много уцелевших домов, пусть поживут вместе. Интересуется представлением к награде: имеет право — наградной лист подписан давно. Другое дело, если бы Марина Николаевна запросилась на работу в отдел, тут подполковник, несмотря на все свое к ней уважение, посоветовал бы ей обратиться в отдел кадров. Хватит с него и того беспокойства, которое он испытал, пока Марина Николаевна была на задании. Тут она подполковника ничем не проймет!

Улыбаясь этим мыслям и догадкам, подполковник подал Марине Николаевне стул, уселся сам и, с удовольствием разглядывая отдохнувшее, спокойное ее лицо, вежливо спросил:

— Чем могу служить?

Вот эта именно неожиданная штатскость, всегда невольно возникавшая в присутствии женщин в отделе, больше всего и бесила подполковника. Женщину невольно хочется пощадить, когда подбираешь людей на очередную операцию. И дежурить вне очереди ее не заставишь. А между тем штатное место она занимает…

Впрочем, эти привычные рассуждения он отбросил, ожидая, чего же попросит у него Марина Николаевна. Слов нет, она отлично поработала, и подполковник готов даже покривить душой, лишь бы сделать ей приятное.

Марина Николаевна спокойно сказала:

— Как я понимаю, сегодня или завтра начнется наступление и на нашем участке. Прошу вас направить меня в те части, которым поручен захват города Дойчбурга.

Голос ее не изменился, не дрогнул, он был так же ровен и спокоен, как и тогда, когда она здоровалась с подполковником. И Масленников так же ровно, лишь чуть позволив сыронизировать, заметил:

— А вы и на самом деле отличная разведчица! Даже я не знаю, что где-то начинается наступление!

— Ваши знания, товарищ подполковник, я не ставлю под сомнение, — так же ровно ответила она. — Но и мои знания могут пригодиться!

Подполковник почувствовал, как у него запершило в горле. В других условиях он мог сорваться на крик, но это юное существо с прозрачными синими глазами, столь спокойно сидевшее перед ним, было как-то неудобно пугать криком. И он только сказал:

— Надеюсь, что те, кому это будет поручено, — если это когда-нибудь будет! — подчеркнул он, — справятся и без вас.

Она посмотрела на него с любопытством, примерно так, как смотрят на человека, которого заподозрили в тупоумии. Этого подполковник уже не мог вынести. Он сжал кулаки и наклонил лобастую голову, чтобы не видеть любопытствующего взгляда.

— Вы не забыли, товарищ подполковник, что я подчиняюсь штабу фронта?

— Что это значит? — вскипел он. — Пока, — с какой же сдержанной яростью подчеркнул он это «пока»! — вы находитесь в моем отделе!

— О да, несомненно, — согласилась она. — Но представьте себе, товарищ подполковник, что я предугадала ваш ответ на мое скромное пожелание и обратилась через вашу голову в штаб фронта. Мне кто-то говорил, что вы недооцениваете нас, женщин-военнослужащих. Что, с вашей точки зрения, единственное подходящее для нас место в армии — госпиталь, дезинсекционный отряд и прачечная. Может быть, меня неправильно информировали? — Она смотрела с лукавым вызовом, и подполковник мог бы поклясться, что в глазах ее бегают смешливые бесенята. Она совсем не боялась его! И это было не только странно, это было непозволительно!

— Товарищ лейтенант!

Она вскочила, как будто отпустили скользкую, гибкую пружину, и выпрямилась, нарочно громко прищелкнув каблуками своих коротких сапожек. Но в этом опять не было ничего от испуга, от трепета перед старшим, одна игра.

— Садитесь, — сухо приказал он.

Она села, ожидая, чем он может порадовать ее.

— Конец войны теперь отчетливо виден, — сурово, поучающим тоном начал он. — Этот конец даже и не на той стороне Германии, а значительно ближе, где-нибудь в Померании, в Берлине. Было время, когда стране нужен был каждый человек, могущий держать оружие в руках. Тогда и женщинам было много дела в армии. Но теперь вы должны предоставить войну мужчинам, а вам пора возвратиться к своим прямым обязанностям: материнству, дому, мирной работе…

Он заметил, как потускнели ее глаза, но для него это было лишь доказательством ее упрямства: вон, даже и слушать не желает! — и он закончил свою речь с известным щегольством:

— Один известный английский поэт в свое время сказал:

Великие вещи две, как одна:
Во-первых, любовь, во-вторых, война.
Но конец войны затерялся в крови.
Давай, мое сердце, говорить о любви!

— Знаю, — без всякого уважения сказала Марина Николаевна, — Киплинг. Империалист.

Он усмехнулся в ответ на это школярское изречение, вырвавшееся у взрослой женщины, но продолжать поэтическую тему не стал. Да и вид Марины Николаевны, погрустневшей и потускневшей, не располагал к лирике. Уверенный, что теперь-то он уже убедил эту порывистую женщину, подполковник только добавил:

— Теперь вам, Марина Николаевна, прямая дорога в тыл!

— А мужа вы тоже со мной отпустите? — вдруг язвительно спросила она.

— Что это за разговор? — возмутился подполковник.

— А как же насчет материнства? Дома? Мирного труда?

— Ну, не так уж долго осталось ждать, — сердито сказал он, уязвленный ее интерпретацией таких простых и правильных высказываний.

— Так вот, товарищ подполковник, — ледяным тоном сказала Марина Николаевна, — именно для того, чтобы наши мужчины поскорее вернулись к семьям, мы, женщины, и будем продолжать воевать рядом с ними. И запретить это вы нам не сможете! Я подозревала, чем кончится наш разговор, и заранее обратилась в штаб фронта. Пожалуйста, познакомьтесь с ответом, он в папке очередных распоряжений.

Подполковник, медленно багровея, раскрыл папку и принялся перелистывать радиограммы, искоса поглядывая на торжествующее лицо Марины Николаевны. Но вот он нашел то, о чем она говорила. Штаб фронта приказывал зачислить лейтенанта Стрельцову в парашютно-десантный батальон Демидова…

Масленников испытывал странное чувство раздвоения. Он был и согласен с теми, кто посчитал, что эта женщина, прошедшая сквозь огонь и кровь к Нордфлюсскому мосту, нужна там в решительный час атаки, и в то же время жалел ее. Где-то пробивалась в нем и гордость за нее, в чем он никогда бы не признался.

Прочитав радиограмму, он захлопнул папку, встал, официально произнес:

— Можете идти, лейтенант! — Но не удержался и насмешливо спросил: — Надеюсь, сопроводительные документы вы выписали себе заранее?

Она улыбнулась ив тон ему ответила:

— О да! Я не хотела тратить зря время!

Она вышла, прямая, тонкая, как струна, даже шаг печатая по-парадному, словно решила нарочно позлить его своей выправкой, а он все стоял и глядел ей вслед. Потом, вздохнув, сел за стол, потянулся почему-то к нижнему ящику стола, вытащил заброшенный туда стилет, повертел его в руках, словно сдавался перед судьбой: вот, мол, делал все, что мог, а ничего не получилось…

Стилет, упав на стол, коротко и отрывисто прозвенел как сигнал тревоги.

9

Ни одного слова о встрече с Мариной Николаевной Масленников майору не сказал. Зачем бередить его душу? Еще неизвестно, какова будет судьба Сибирцева в предстоящем наступлении, где будет его место.

Он усадил майора в машину, сам сел рядом с шофером, и они тронулись по темным улицам, казавшимся мертвыми, хотя кругом слышался напряженный гул движения. И стоило шоферу включить подфарники на повороте, как раздалось сразу несколько требовательных голосов:

— Убрать огонь!

— Эй, на машине! Свет!

Шофер выключил свет.

И тотчас же где-то вдалеке послышался рокот самолета. Подполковник положил руку на плечо шоферу, машина остановилась. Офицеры прислушались: немецкий самолет шел на порядочной высоте в сторону фронта.

— Ищет, — сказал Масленников.

— Не найдет, — отозвался Сибирцев.

Как бы отвечая одинокому немецкому разведчику, широкого туманного поля за городом донесся требовательный гул бомбардировщиков, затем машины пролетели прямо над дорогой и повернули в сторону фронта. Рокот разведчика замер далеко на юге, фашист, должно быть, торопился домой с негостеприимной земли.