Антология - Поэзия Африки

• Название: Поэзия Африки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В настоящее издание включены стихотворения поэтов Африки.

Вступительная статья Роберта Рождественского

Составление и примечания: М. Ваксмахер, Э. Ганкин, И. Ермаков, А. Ибрагимов, М. Курганцев, Е. Ряузова, Вл. Чесноков.

Статья к иллюстрациям: В. Мириманов.

Стихи в переводе: М. Ваксмахер, М. Кудинов, А. Ревич, М. Курганцев, Ю. Левитанский, И. Тынянова, П. Грушко, Б. Слуцкий, Л. Некрасова, Е. Долматовский, В. Рогов, А. Сергеев, В. Минушин, Е. Гальперина, А. Големба, Л. Тоом, А. Ибрагимов, А. Симонов, В. Тихомиров, В. Львов, Н. Горская, А. Кашеида, Н. Стефанович, С. Северцев, Н. Павлович, О. Дмитриев, П. Антокольский, В. Маркова, М. Самаев, Новелла Матвеева, Э. Ананиашвили, В. Микушевич, А. Эппель, С. Шервинский, Д. Самойлов, В. Берестов, С. Болотин, Т. Сикорская, В. Васильев, А. Сендык, Ю. Стефанов, Л. Халиф, В. Луговской, A. Эфрон, О. Туганова, М. Зенкевич, В. Потапова.

---

«Мы уцелели…»

Перевод А. Ибрагимова

Мы уцелели,
и — пусть отвергнутая — нежность не увяла,

Снопы лучей обыскивают грубо
беспомощную нашу наготу;

над нами — вечным ужасом обвала —
фашистских запрещений декалог;

и под ударами сапог
растрескались и облупились двери.

Мы уцелели, пережив
лишения, разлуки и потери.

На темных улицах патрульные — как змеи,
свернувшиеся перед нападеньем.

И худшее изо всего — террором
обезображена земля моя родная,

а мы разрознены, изнемогаем в муках;
но — пусть отвергнутая — нежность не увяла.

«Опаснее свирепейшего зверя…» Перевод А. Ибрагимова

Опаснее свирепейшего зверя,
не поддающееся прирученью,
чудовище железное меня
наметилось схватить огромной пастью.

Как балерина, легконог,
как мотылек, недолговечен,
я пританцовываю осторожно,
от гибели пытаясь ускользнуть.
И вдруг с небес гранитно-серых
на мрачный прах земной
лучи — потоком.

Сиянье вдалеке
струит воспоминанья
о ком-то светлом, милом сердцу —
таком далеком.

«Над мокрой мостовою…» Перевод А. Ибрагимова

Над мокрой мостовою — солнце.
Избитые до синяков, —
как ни оспаривай бесспорное, — украдкой
мы радуемся передышке краткой,
и наши души, наши костяки,
изломанные сапогами,
целует золотистое сиянье.

Быть может, скоро наши костяки
напишут имя гневной Немезиды,
погибнувшей от пули в Шарпевиле.
Пока же на устах, смиривших гордость, —
безмолвие тоски.
Мы благодарны передышке краткой —
и солнцу этому — над мокрою брусчаткой.

Обслуживание в южноафриканском стиле Только для небелых Перевод А. Ибрагимова

1

Девица зауряднейшего вида
с невыразительными мелкими чертами
и похотливинкой в глазах
взирает с царственным презреньем
на вшивое мое существованье
и, с томной неохотой изъявив
свое согласье — даже нос картошкой
внезапную точеность обретает —
продать мне несколько почтовых марок,
губами сморщенными старого хрыча
подсчитывает медяки, ворча.

2

Еще ни разу чай, что подают в буфете,
не возбуждал во мне подобной жажды.
Глумятся надо мною расписанья,
со свистом пробегают поезда;
и здесь, в прибежище бессилья моего,
часы нашептывают мне: «Будь стоек!
Терпи, пока тебя обслужит наглость!»
О мысли, полные отравы, перестаньте
тянуть свое унылое анданте.

«С обычной шумихой…» Перевод А. Ибрагимова

С обычной шумихой приходит осень в эти края.
Словно старушечий, голос ее визглив.
Золотые, с каштановыми прожилками,
пряди ее волос
развеваются над дубами,
осветляя их нервную зелень;
полное затаенной страсти,
порывистое дыханье ее
сладостно разливается в утреннем воздухе,
пронизанном жаждою обладанья —
и смерти.

Эрозия: Транскей[387] Перевод А. Ибрагимова

Шрамы, стонущие под покрывалом зеленым,
беззвучно рыдающие кровавые раны
молят об утолении жажды;
жизнь по множеству русл устремляется к морю.
Земля моя дорогая, раскрытая передо мною,
истерзанная и послушная воле моей;
по горным уступам карабкается проворно
мое восхищенье, а гнев извергает потоки,
дымящиеся любовью и болью;
прекрасные смуглой своей наготой, в покое обманчивом
к неведомым горизонтам убегают пространство и время,
томясь ожиданьем дождя.

Ночной город Перевод А. Ибрагимова

Да будет тих, любимая, твой сон!
Над пристанью — разлив сиянья студенистого;
патрульные машины расползлись
по городу, как стая тараканья.

Из хижин, где живут страданья,
насилье вышвырнуто — вшивым тюфяком;
и в дрожи колокола ужас затаен.

В песках и скалах дышит гнев неистовый.
Да будет безмятежен в эту ночь,
земля моя любимая, твой сон!

«Все те же звуки…» Перевод А. Ибрагимова

Все те же звуки: дикий
сирены вой в ночи,
стук громовой — и нервов
пронзительные вскрики.

Крещендо — боль. В глазах
разгневанные блики,
неудержимый плач —
все горше и надрывней.

Дней пережитых лики
назойливее ливней.
Все те же звуки — стук сапог
и вой сирены дикий.

«Я в памяти храню…» Перевод А. Ибрагимова

Я в памяти храню твои черты:
у стула опустившись на колени,
печальными глазами смотришь ты,
как я бреду по остриям ножей,
и на губах твоих, обидчиво поджатых,
застыло обвинение в измене.
Мы оба знаем тщетность оправданий.
Любимая, в любви я отдаю
стране своей родимой предпочтенье.

Вину свою охотно признавая,
я все же ожидаю снисхожденья:
не ты ли, красотой своей маня,
в сообщничество вовлекла меня?
И сердца моего не гложет стыд.
Я верю, что она, страна родная,
мое невольное предательство простит,
к сопернице напрасно не ревнуя.

К Бернис Перевод А. Ибрагимова

Как ласково струенье лепестков,
окутывающих мою нагую землю!
Как ласково струенье лепестков!

Как нежен лиловатый их покров
в благоухании задумчивых намеков!
Как нежен лиловатый их покров!

Порхающие стаи мотыльков
едва тревожат воздух полусонный —
порхающие стаи мотыльков.

Несмело приближаюсь я к подножью
рыдающей печально джакаранды;
и вот опять любуюсь с тайной дрожью,
как ласково струенье лепестков…

БЕНЕДИКТ ВИЛАКАЗИ[388]

Посвящение в поэты Перевод А. Сендыка

Возле ворот Дукузы[389] —
Великого города предков —
Я молил заходящее солнце о том,
Чтобы Чака послал наконец за мной.

Вождь услышал и повелел:
«Стань для земли копьем и щитом».
А потом, вослед за славой земной,
Тень прекрасной Уманкабайи[390]
Мне явилась во сне.
Она приоткрыла тайны вселенной
И меня обучила парить в вышине.

Ворота — старинный сторож — Дукузы
Предо мной растворились по воле ее;
Я вошел, от волнения не дыша,
Не зная, как славить Уманкабайю.

От скорбей исцелилась моя душа,
И я, упав на сухую траву,
Себя ощутил могучим вождем.
Как знать, что во сне, а что наяву…

Я жаждал встретить Уманкабайю,
Но призраки всплыли из бездны зла, —
Сомкнулись створы ворот Дукузы,
И пеплом Дукуза к ногам легла.

С тех пор стало тесно словам во рту, —
Я понял, что прежде жил, как немой,
С тех пор я поэт, даже смерти самой
Вновь не отбросить меня в немоту.

Я спал, но явившаяся во сне
Уманкабайя сказала мне:
«О сын Манцинзы, глаза раскрой,
Ты рожден не затем, чтобы спать, поэт,
Воспой боевого копья полет,
Сердцу не дай обрасти корой!»

Я белому задал вопрос