Лев Успенский - Тайна всех тайн

• Название: Тайна всех тайн
• Автор: Лев Успенский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1971

---

— Мы же колеблемся.

— Только потому, что знаем, как он вел себя во вчерашнем бою. Цель любого агента — войти в доверие, закрепиться там, куда его послали. С этой целью он может демонстративно бить своих, — это в стиле гестапо. Но его цель не может состоять в том, чтобы его самого убили в первом же бою. А Михайлов, об этом говорят все, с кем я ни беседовал, в полном смысле слова бросался навстречу смерти. Ведь именно он подавил пулеметный дот, мешавший продвижению взвода Молодкина, и остался жив по чистой случайности. Если бы это сделал другой партизан, я немедленно представил бы его к ордену. И ты тоже.

Помолчали.

— Утром, — сказал Нестеров, — когда он сам предложил нам расстрелять себя, я заметил, что его глаза радостно блеснули при этом.

— Я тоже заметил. И это еще больше убеждает меня подождать с решением его судьбы. В жизни этого человека есть какая-то тайна.

— Может быть, угрызения совести?

— Возможно. Все, кто видел его в бою, убеждены — Михайлов ненавидит фашистов всем своим существом. Угрызения совести? Если так, он хочет смыть свою вину собственной кровью.

— Весь вопрос, какая это вина.

— Я уверен, что он расскажет. Когда почувствует, что заслуживает снисхождения.

Нестеров поморщился.

Лозовой понял его мысль и сказал:

— Посуди сам, Федор Степанович. Можем ли мы, после геройского поведения Михайлова в бою, расстрелять его, не имея явных доказательств? Какое впечатление это произведет на людей? Ведь бойцы Молодкина молчать не будут, они всем расскажут. Конечно, никто ничего не скажет прямо, но люди будут думать, что мы с тобой поторопились и расстреляли человека ни в чем не повинного.

— Всё ото так, — сказал Нестеров. — Но в том, что у пас нет доказательств, ты, пожалуй, неправ! Грубая ложь — это доказательство!

— Где ложь?

— Ты же знаешь. Он говорит, что присоединился к отряду в селе, где мы якобы ночевали, что был в лагере военнопленных, тогда как там не был. Я уж не говорю о том, что он «забыл», где воевал до плена. И «не знает» человека, шедшего к нам вместе с ним.

— Он может и в самом деле не знать его. Забыть, где воевал, также мог, — контузия есть контузия. Вывод, что он не был в лагере, сделал я сам. Признаюсь, поспешил с этим выводом. Он мог по пути зайти куда-нибудь, где его спрятали, дали помыться и снабдили чистым бельем. Это правдоподобно, и я спрошу его об этом. Остается только одно — утверждение, что мы перед боем останавливались в каком-то селе.

— Да, пожалуй, — согласился Нестеров. — А с этим как быть?

— А очень просто. — Лозовой словно сердился на Нестерова за его упрямство. — Очень просто. Я сейчас напишу тебе докладную записку, что к нам пришел новый партизан, опишу его поведение в бою, а затем, прибавив, что он что-то путает о месте, где к нам присоединился, потребую расстрела. Утверди, и дело с концом.

— В боксе это называется нокаутом, — сказал Нестеров. — Ты комиссар, и я не собираюсь оспаривать твое решение. Просто хотел помочь тебе избежать ошибки.

— Значит, согласен?

— Согласен!

— Подождем и посмотрим.

— А если он убежит?

— Оставим его во взводе Молодкина.

Нестеров улыбнулся. Совсем недавно об этом просил его сам Молодкин. Секретарь партбюро знает о Михайлове всё. Он с него глаз не спустит. От такого человека не убежишь!

— Решение правильное! — сказал Нестеров.

С новым партизаном больше не говорили о его прошлом. Ему вернули оружие и, казалось, перестали специально им интересоваться. Бойцы Молодкина с радостью приняли его в спою среду. О разговоре комиссара с командиром взвода, состоявшемся в тот же вечер, никто не знал.

Нестеров, Лозовой и Молодкин были уверены, что и сам Михайлов не знает, что за ним внимательно наблюдают. Но через два месяца, когда все подозрения давно были забыты, выяснилось, что он об этом знал.

За эти месяцы взвод несколько раз совершал дерзкие нападения, принимал участие во многих оборонительных боях, часто ходил на сопровождение диверсионных групп. И настал день, когда командир взвода, секретарь партбюро, в верности глаза которого никто не сомневался, пришел к Нестерову и Лозовому и заявил, что не считает для себя возможным дальнейшее наблюдение за Михайловым.

— Этот человек вне подозрений, — сказал он. — Михайлов лучший боец взвода. Он заслуживает не подозрений, а наград. Смелость его безгранична, ненависть к врагу совершенно очевидна. Что он до сих пор даже не ранен — просто чудо!

А потом произошел первый случай, когда Михайлов вызвался прикрывать отход отряда и выполнил свою задачу блестяще.

Именно тогда Лозовой попытался еще раз поговорить с ним, выяснить причины, побудившие Михайлова столь странно и непонятно вести себя в самом начале.

Все давно заметили, что только в бою Михайлов был весел. В остальное время он почти никогда не улыбался, держал себя замкнуто и явно искал одиночества. К этому привыкли и старались не мешать ему, когда, отойдя куда-нибудь в сторону, Михайлов часами бродил от дерева к дереву, погруженный в свои, видимо, невеселые мысли.

В один из таких моментов Лозовой и встретился с ним. Вблизи никого не было. Возможно, комиссар прошел бы мимо, не желая навязывать своего общества человеку, явно не желавшему этого. Но Михайлов сам его остановил. Приветствовав комиссара отряда по уставу, он попросил отправить его на какое-нибудь задание, прибавив, что уже три дня находится на базе и что ему трудно переносить бездействие.

— Вот ведь какой вы ненасытный, — шутливо сказал Лозовой. — Сколько фашистов отправили на тот свет, и всё вам мало.

— Мало, — серьезно ответил Михайлов. — Мой счет еще не оплачен.

Лозовой давно искал удобного случая и решил, что момент подходящий.

— Присядем, — предложил он, указывая на ствол поваленного дерева.

Они разговорились. И после нескольких фраз, всегда считая прямой путь самым лучшим, Лозовой высказал то, что хотел.

— Я весь перед вами, — спокойно ответил Михайлов. — Весь, какой есть. Ваши слова, товарищ комиссар, меня не удивили. Я давно жду, что вы заговорите об этом. Я знаю, что за мной наблюдают, не до конца верят мне. Это естественно, и я не могу обижаться. Скажу одно, если мое поведение дает вам основание не доверять мне, расстреляйте меня. Отряд не должен рисковать из-за одного человека. Вы же видите, товарищ комиссар, — Лозового поразили нотки безнадежной грусти в голосе партизана, — что пуля меня не берет.

— Можно подумать, что вы ищете смерти, — сердито сказал Лозовой. — Как вам не стыдно!

— Я не ищу ее, но… Э, да что скрывать! Был бы рад, если бы меня убили в бою.

— Почему? В чем дело?

Михайлов не ответил. Он сидел неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой. Пауза длилась долго.

— Никто за вамп не следит, — сказал наконец Лозовой. — И никакого недоверия к вам у меня нет. Я просто хотел по-товарищески поговорить с вами. Мне показалось, что вы что-то скрывали тогда…

Было странно видеть на лице человека, о храбрости которого в отряде слагали чуть ли не легенды, выражение явного страха.

И снова, как в давно прошедший день, он опустил голову и сказал едва слышно:

— Чт я могу сделать, если действительно ничего не помню.

— Забудьте об этом, — решительно сказал Лозовой. — Простите меня за назойливость. Вы воюете прекрасно, и весь отряд гордится вами. Но не рискуйте так своей жизнью.

— Я не могу поступать иначе.

— Подумайте о том, что нам Судет тяжело потерять вас.

И Лозовой крепко пожал руку партизана. Рассказывая об этом разговоре Нестерову, он сказал:

— В жизни Михайлова тяжелая тайна. Но что она его не позорит, я убежден.

Глава вторая

1

Оперативные работники милиции, вызванные дежурным администратором, прибыли через десять минут после выстрела.

Огромный вестибюль «Москвы», как всегда в утренние часы, был полон. В ожидании номеров приезжие толпились кучками по всему помещению, оживленно обсуждая событие.

Выстрел в номере гостиницы! Такое не часто случается.

Наиболее любопытные настойчиво осаждали администрацию, добиваясь хоть каких-нибудь сведений, но те и сами еще ничего не знали.

За запертой изнутри дверью номера раздался револьверный выстрел, — вот всё, что они могли сказать. Ожидают прибытия представителей следственных органов.

Все знали об этом и ожидали приезда оперативной группы с острым нетерпением. Но когда вошли три человека в скромных гражданских костюмах, на них никто не обратил внимания, все почему-то ожидали людей в милицейской форме.

Директор гостиницы подошел к ним.

— Вы из милиции? — вполголоса спросил он.

— Да.

— Я — директор.

— Капитан Афонин, — представился высокий широкоплечий блондин, на вид лет тридцати пяти.