Константин Локотков - Верность

• Название: Верность
• Автор: Константин Локотков
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

---

В последней беседе Ванин высказал недовольство тем, что комсомольская организация почти не занимается первым курсом.

Первый курс действительно был самым беспокойным. Люди приходили сюда из разных школ, в большинстве еще со смутным представлением о своей будущей профессии и обязанностях; именно здесь, уже на первом курсе, следовало прививать студентам любовь к выбранной специальности и вкус к общественной деятельности, а у некоторых исправлять ошибки воспитания.

Комсомольцев первого курса Федор знал всех, сталкивался с ними ежедневно. Но Ванин настаивал на особенном внимании к тем студентам, которые почему-то остались вне комсомола. Одним из таких был Прохоров. Очень живой, немного развязный, неглупый парень, он ленился; не нуждаясь в стипендии, махал рукой на все замечания. Товарищам говорил:

— Кому какое дело? Подойдут экзамены — увидим.

Надя Степанова, комсомольский групорг первого курса, заявила Купрееву:

— Ну что ты с ним сделаешь? Смеется. «Я, — говорит, — не комсомолец и не подлежу вашей обработке». Займись ты с ним сам, Федор.

— Хорошо. Подумаю, что с ним делать. Теперь вот что. Семен Бойцов — ты к нему там ближе, поговори с ним, что он думает насчет вступления в комсомол?

Надя слегка смутилась и отказалась наотрез:

— Не буду с ним говорить!

— Почему?!

— Так. Не буду — и все.

Только потом она рассказала, что училась с Семеном в деревне: был, как все, живой, общительный. Потом она уехала в город и снова встретилась с ним, уже в десятилетке.

— Словно подменили его. Злой стал… и робкий какой-то.

— Гм.. Но при чем здесь ты? Почему ты не хочешь с ним побеседовать?

Надя покраснела. И вдруг Федор вспомнил «день открытых дверей», встречу Семена с девушками… Он нахмурился.

— Вскружила голову — и в сторону?

Девушка совсем смутилась.

— Ничего подобного, не имеешь ты права так говорить! Я с ним дружила в детстве, как со всеми, а вырос и ходит, словно я ему дорогу перешла. Не умею я теперь с ним говорить…

— Ну, хорошо, я попробую сам.

Надя ушла.

Да, тут надо подумать. Оказалось, не так просто подойти к Бойцову. Федор огорчился, когда, присмотревшись к нему, понял, что он действительно боится людей.

Однажды в коридоре Федор услышал злую шутку, пущенную вдогонку Бойцову одним из студентов. Тот проехался насчет «громкой фамилии и тихого ее обладателя». Бойцов вспыхнул, оглянулся, отыскивая глазами обидчика среди неловко и сконфуженно притихших студентов. Обидчик нашелся сразу — сам шагнул вперед и заявил насмешливо:

— Это я придумал!

— С чем Вас и поздравляем! — сказал Федор, незаметно подошедший сзади и раздосадованный тем, что Семен, молча отступил, вдруг побледнев. — Вы кто, студент? Какого курса?

— Студент! — с вызовом сказал тот.

— Чтоб этого больше не было, понятно? Вы забыли, где находитесь?

Наверно, его вид настолько был решительным, что незадачливый шутник счел благоразумным удалиться, бормоча что-то вроде того, что «нельзя уж и пошутить».

Да, Ванин оказался прав. Из такого Бойцова не получится хорошего инженера — руководителя производства. Надо с ним что-то делать. Но как подойти к нему? Сблизить с хорошими ребятами? Есть! Федор познакомит его с Аркадием Ремизовым. А для этого лучше всего пригласить Бойцова жить к себе в комнату.

В перерывах между лекциями Бойцов выходил в коридор и, прислонившись к стенке, исподлобья оглядывал все и всех близко поставленными светлыми зеленоватыми глазами. Серый, безукоризненно сшитый костюм и темный галстук скрадывали непривлекательность лица, но плотно сжатые губы, связанные, неуверенные движения, тоскующий и в то же время дерзкий взгляд говорили, что Бойцов остро чувствует свое одиночество.

До института жизнь Семена сложилась так, что в первый день своего студенчества он едва справился с собой: хотелось лечь щекой на раскрытую тетрадь и заплакать.

Шесть лет назад у него умер отчим. Во всех анкетах против графы «соцпроисхождение» он писал: «Сын рабочего». С тех пор, как Семен помнил себя, он всегда был сыном рабочего-коммуниста. Другого отца он не знал.

Когда отчим умер, Семену было четырнадцать лет. Он учился в средней школе, увлекался механикой, мечтал стать инженером. Ничто, казалось, не могло ему помешать. Дорога была ясная и прямая.

Неожиданное горе перевернуло его жизнь.

Это случилось в день, когда Семен готовился к школьному вечеру самодеятельности. Шла последняя репетиция в клубе. Семен должен был выступить с чтением стихотворений. Он сидел в зале, ожидая своей очереди. Очень волновался: вдруг забракуют его выступление? Напрасны были его волнения. Он не стал выступать: подошел один из его соклассников — хороший, верный друг, как думал раньше Семен, — и каким-то чужим, надменным голосом сказал:

— Что же ты сидишь? Иди домой, к тебе приехал отец…

— Какой отец? — не понял Семен.

— Какой? Которого ты скрывал.

И отошел.

Отец, которого «скрывал» Семен! Чужой, презрительный тон товарища Семен будет помнить всю жизнь…

Никого и никогда он не скрывал! Он не знал своего отца. Семену не было и двух лет, когда отца увезли из села милиционеры. Он был торговцем, одним из тех буржуев, о которых Семен знал по книжкам. У него не было ни большого живота, ни жирной шеи, но все равно он был буржуем.

Мать отдали за него замуж в шестнадцатом году. Через четыре года родился Семен. Мать не любила мужа, и, когда его увезли, она вышла за того, кто стал Семену вторым отцом.

Но вот отец вернулся, и радость ушла из жизни Семена.

…Вечером отец сидел на кухне, пил водку. Мать, сердитая, подливала в рюмку и молчала, хмуро разглядывая некрасивое, белобрысое лицо с близко поставленными глазами.

Семен ушел в другую комнату. Он сидел на сундуке и прислушивался к осторожному, пугливому смеху отца. Тот в чем-то убеждал мать, всхлипывал, сморкался, потом опять пьяно посмеивался:

— Перековали меня… да! Работал на Севере… Ничего! Сюда все хотел… Сыночек ведь… Ты вышла замуж, это я знал. Да-а… Что ж… Жить надо! Но вот Семен… Это что же он не показывается? Робеет? Ничего, привыкнет…

Семен слышал, как мать сказала:

— Ну, вот что, Петр… Жить мы с тобой не будем. Сейчас не заставишь, нет… не то время… Мы тебя забыли — забудь и ты нас.

Отец скрипнул зубами и заплакал. Потом они говорили тихо, перебивая друг друга. Отец повышал голос, один раз даже стукнул по столу. Семен вскочил с сундука, сжал кулаки.

Но мать — одна, такая большая, сильная — остановила отца:

— Но, но! Не забывайся! Ишь, развоевался…

Отец утихомирился. Сидел молча, похрустывал огурцом. Вздыхал.

— Еще рюмочку.

Потом опять что-то говорил — уже мирное, успокоительное, стихая и заметно пьянея.

Уходя, он заглянул в комнату, с минуту смотрел на Семена.

— Вылитый, — блаженно произнес он.

Семен, побледнев, слез с сундука. Отец поспешно закрыл дверь.

Он приходил еще несколько раз. Скандалил. Мать грозила милицией.

Потом она действительно заявила куда-то, и отец перестал ходить. Он устроился на маслозавод, где работала и мать. Издали раскланивался с ней. Семен избегал встречи с отцом.

Он еще учился в средней школе, но уже не мечтал об институте. Он не мог теперь писать «сын рабочего», не мог прямо смотреть в глаза товарищам. Сын торговца!

Но ведь Семен не считал этого человека отцом. Его настоящий отец — тот, хороший, добрый, коммунист. А этот — пусть он убирается туда, откуда пришел!

Несчастье Семена усугублялось тем, что он не мог убедить людей в своей правоте: он не скрывал! Мама, мама, это она виновата, почему молчала об отце? На нее больно смотреть: печальная, плакала втихомолку… Но ведь она хотела лучшего сыну! Она боялась, что Семен, узнав истину, будет меньше любить отчима.

Семену пришлось оставить школу: заболела мать, надо было думать о заработке. Он поступил на курсы счетоводов.

— Поработаешь пока, — говорила мать, слабо улыбаясь. Когда-то красивое лицо ее с мягкими карими глазами похудело, заострилось. — Встану я — поступишь в институт… Смотри, Серафим — сын попа, и приняли. Теперь принимают.

А что ему, Семену, за радость сейчас, что его примут? Вся жизнь испорчена проклятым пятном. Эта снисходительность, эти внимательные взгляды! Ваше соцпроисхождение? А, сын торговца! Бывает… Ничего, мы вас примем — ведь вы не живете с ним?

Замкнутый и ожесточенный, он сидел в конторе маслозавода, сухой стук косточек на счетах выматывал душу.

Где-то около завода крутился отец. Руки Семена дрожали и глаза делались зелеными, когда он встречал его. Он ненавидел все, что напоминало отца. Он ненавидел свое лицо.

«Вылитый!» — как проклятие, звучало в ушах.

А тут подошли первые смутные волнения юности. У сельской учительницы была дочь, ее звали Надя. Они были школьными товарищами. Она уехала раньше, чем узнала о его несчастье.