Клод Давид - Франц Кафка

• Название: Франц Кафка
• Автор: Клод Давид
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03093-0

Франц Кафка — один из классиков европейской литературы XX века, автор абсурдистских произведений, герои которых страдают и гибнут в столкновении с чуждой, враждебной им действительностью. Книги Кафки — зеркальное отражение судьбы их автора, всю жизнь тщетно пытавшегося обрести гармонию в семье, в творчестве, в отношениях с женщинами. Он так и остался одиноким и непонятым, его романы и рассказы не пользовались успехом, и только усилия друзей спасли их от уничтожения после смерти писателя от туберкулеза. Сегодня Кафка является предметом гордости сразу трех культур, к которым он в той или иной степени принадлежал, — австрийской, чешской и еврейской. О его жизни и творчестве написаны сотни книг, и одна из лучших принадлежит перу французского литературоведа и переводчика Клода Давила. Ее издание в серии «ЖЗЛ», несомненно, привлечег внимание всех тех, кто интересуется удивительной и трагической фигурой Кафки в контексте современной культуры.

---

Сестра Макса Брода вышла замуж за кузена Фелицы. Именно по этой причине обе семьи оказались связанными, и Кафка встретил Фелицу у своего друга августовским вечером 1912 года. В этот же вечер он предложил ей совершить совместное путешествие в Палестину. Трудно себе представить в 1912 году девушку из почтенной семьи, вовлеченную в столь отдаленную поездку с каким-то иностранцем, и никто, вероятно, не принял бы это приглашение всерьез. В первом письме, адресованном Фелице 20 сентября 1912 года, он, однако, возвращается к этому плану, но, похоже, это всего лишь предлог для того, чтобы завязать отношения. Фелица не хочет уезжать с ним, но зато у нее нет никаких оснований отвергать его как корреспондента, v… даже если у Вас и возникнут какие-либо сомнения, я имею в виду сомнения практического характера: стоит ли брать меня с собой в путешествие в качестве путевого товарища, путевого тирана, путевого столба… уж не знаю, в каком еще качестве, то против меня как корреспондента, а ведь пока все сомнения сводятся исключительно к этому, не стоит так уж решительно возражать…».

Таковы, по меньшей мере на данный момент, реальные планы. На горизонте жизни Кафка будет иметь женщину, и эта женщина будет достаточно далека, чтобы ничего не менять в распорядке его дней — так по меньшей мере он тогда полагал. В немецкой лирике XVIII века была известна тема «будущей невесты» или «далекой невесты», и, похоже, Кафка изобретает ее вновь. Он всегда пишет гораздо лучше, чем говорит. В присутствии людей он чувствовал себя робким и неловким. Сколько раз он упрекал себя в «Дневнике» за нехватку коммуникабельности. Зато какой превосходный мастер эпистолярного жанра! В своем литературном творчестве он немногословен, его стиль лаконичен и крепок. Здесь, напротив, он неожиданно становится многословным, с наслаждением погружается в языковой поток. Молчун вдруг становится говоруном, но с какой гибкостью в изложении и с какой восхитительной ясностью! Подобно тому, как в угрюмой непринужденности писем Флобера с трудом можно узнать строгого автора «Саламбо», «Письма к Фелице» открывают нового Кафку, который отдается языку и послушно следует за ним.

Потому ли, что он предчувствует опасность своего предприятия и хочет заговорить дурную судьбу, но он пишет в первом письме: «…я не настаиваю, чтобы мне вовремя отвечали, даже если я со все возрастающим день ото дня нетерпением жду письма, но я никогда не огорчаюсь, когда оно не приходит, а когда в конце концов приходит, радостно пугаюсь». Будущее не замедлит подтвердить справедливость этого заявления.

Фелица тотчас же ответила на первое письмо Кафки, потому что 28 сентября он пишет ей снова длинное письмо на четырех страницах большого формата, которое он начинает уже через несколько минут после получения ответа от Фелицы. Второе письмо, однако, остается без ответа. Что случилось? Затерялось ли оно (с этим он в конце концов готов согласиться)? Это маловероятно: письма терялись крайне редко. Более вероятно, что Фелица, которая без задней мысли ответила на первое послание человека, о существовании которого почти забыла, проявила обеспокоенность, когда увидела, что устанавливается регулярная переписка. Кафка, будучи полностью во власти своих замыслов, сильно тревожится и просит сестру Макса Брода Софи Фридманн поговорить с Фелицей. Во всяком случае он принимает решение для большей надежности посылать отныне только заказные письма. Именно в этот период обеспокоенности и молчания он решает посвятить Фелице «Приговор», который должен был появиться в ближайшее время в «Аркадии», альманахе, руководимом Максом Бродом (это будет единственный номер). В конечном итоге инцидент был улажен: 27 октября Фелица пишет вновь, а Кафка 27 октября посылает ей письмо на двадцати двух страницах. У того, кто слишком быстро читает письма к Фелице, возникает ощущение топтания на месте: неустанно возобновляются одни и те же темы, повторяются одни и те же вопросы. Но такое впечатление возникает из-за интенсивности переписки. В действительности же в этой печальной истории без труда можно увидеть последовательность событий. И Кафка, по меньшей мере вначале, методично управлял их ходом: начиная с 1 ноября, он пишет по одному письму в день, после 15-го — несколько писем в день, пока не поймет, что этот безумный ритм сделает совершенно невыносимой жизнь Фелицы да и его самого. Начальное обращение «Многоуважаемая фрейлейн» 1 ноября уступает место обращению «Дорогая фрейлейн Фелица». 11-го он симулирует описку, чтобы ввести обращение на «ты», которое Фелица, впрочем, легко принимает. И 1-го же ноября снова в скрытой форме он пытается выразить свое чувство любви: «Есть одно волшебное средство, с помощью которого двое, не видя друг друга, не говоря друг с другом, могут в один миг узнать друг о друге все — по крайней мере все, что было прежде; при этом даже не требуется писать, но ведь это уже граничит с высшей магией (хотя так и не выглядит), и никто еще не прибег к этому средству безнаказанно. Посему я его не называю. Вы должны угадать его сами. Название его ужасающе коротко, как все волшебные заклинания». Кафка очень живо принялся за дело, ибо со дня первого письма едва прошло шесть недель. Пять дней спустя он продолжает: «Магическое слово случайно находится, не подозревая об этом, в Вашем предпоследнем письме. Оно находится там, затерянное среди других слов, и я боюсь, что оно никогда не займет в наших письмах места, которого заслуживает, ибо я ни в коем случае не произнесу его первым, и, если Вы можете его угадать, Вы, естественно, никогда не произнесете его первой». В действительности же это магическое слово он произнесет менее чем через три недели: «Прежде чем пойти спать, /…/я еще хочу, потому что ты меня об этом просишь и потому что это так легко, сказать тебе на ухо, как я тебя люблю. Я тебя так люблю, Фелица, что желал бы обрести способность жить вечно, если бы мог быть рядом с тобой».

Но что это была за любовь? Конечно, ее хватало на то, чтобы полностью заполнить сознание Кафки и чтобы разрушить его жизнь. Но кого он любил? Кто этот персонаж с нечеткими контурами, которого он делает кумиром своей жизни? Далекая и почти воображаемая возлюбленная, тень на горизонте. Кафка страстно любит любовь, которую он испытывает к этой тени. Иногда он расспрашивает ее о малейших деталях ее жизни: он хочет знать, что она ела во время завтрака, что видно из окна ее бюро. Или в другой раз: «Как Вы одеваетесь на работе? В чем состоит Ваша основная работа? Вы пишете или же диктуете? Вы, должно быть, занимаете важный пост, раз Вы обязаны говорить со столькими людьми?» Эта болтовня с течением времени кажется достаточно принужденной и неискренней, но встречается она в основном в первых письмах. Затем Кафка сам целиком занимает авансцену: он описывает свой образ жизни, свои привычки. Он никогда не носит ни пальто, ни жилет, даже в самые сильные холода; спит всегда при открытом окне; никогда не меняет одежду; он не только вегетарианец, но он также отвергает табак, алкоголь, кофе, чай, шоколад; каждый день он ест в своей комнате, почти всегда в одиночестве, одну и ту же пищу. Можно подумать, что он пытается представить себя гнусным, вызвать слезы у своей несчастной возлюбленной. Что могла бы понять она, видевшая его всего лишь час или два, в этом аскетизме, в этом отказе от жизни?

Но это общение между двумя тенями принимает иногда формы еще более абстрактные и почти фетишистские. Нет больше вопроса о содержании писем; речь идет лишь об их получении, что выливается в странные диалоги, вроде этого от 19 ноября: «Как я могу себе объяснить, что ты, по твоим собственным словам, получила мое последнее письмо в пятницу утром или что по меньшей мере ты знала, что оно пришло, но что ты мне ответила лишь в субботу? Как получается, что ты говоришь в своем субботнем письме, что снова напишешь мне в тот же день, но не делаешь этого, и что в понедельник утром вместо двух обещанных писем я не получаю ни одного? Как получается, что ты мне не написала ни одного слова за весь воскресный день, а только лишь ночью письмо, делающее меня счастливым в той мере, на которую я еще способен? Как, наконец, получается с твоей телеграммой, которую ты по-прежнему не послала в понедельник, поскольку твое срочное письмо является единственным письмом за понедельник, которым я располагаю?»

Этот первый кризис затрагивает, правда, лишь начало переписки. Кафка решает дисциплинировать себя, он соглашается, чтобы Фелица писала ему менее часто, но вал его собственных писем продолжает расти. Когда Кафка вновь встречается с Фелицей на Пасху 1913 года, эта корреспонденция составляет уже том в триста страниц убористой печати. Между Фелицей и Францем нет ничего, кроме слов, целой горы слов. Присутствие Фелицы, как он сам пишет, завоевано только посредством письма (deine erdachte, erschriebene, mit alien Kraften der Seele erkampfte Nahe). В ноябре 1912 г., когда Фелица разрешает обращаться к себе на «ты», он пишет по поводу слова «ты»: «Какое слово! Ничто не связывает более тесно два существа, особенно когда они, как мы, не располагают ничем другим, кроме слов». И он вовсе не игнорирует ни ненадежности слов, ни иллюзий, которые они могут вызывать: «Как можно хотеть удержать человеческое существо при помощи простых слов, написанных на бумаге?» Для того, чтобы удерживать, есть руки. Он же держал в своей руке руку Фелицы всего лишь три коротких мгновенья. А в другом месте он скажет, что их руки соединены, как руки жертв Революции, в тот момент, когда они поднимаются по ступенькам эшафота.