Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

• Название: Дочь Волдеморта
• Автор: Ночная Всадница
• Жанр: Фэнтези

Пэйринг: Гермиона Грейнджер/Люциус Малфой/Новый Мужской Персонаж, Лорд Волдеморт/Беллатрикс Блэк/Джинни Уизли, Гарри Поттер, Нарцисса Малфой/Люциус Малфой/Северус Снейп, Рон Уизли, Драко Малфой, Новый Персонаж

Рейтинг: R

Жанр: General/Drama/Romance/Adventure

«…В дощатом этом балагане

Вы можете, как в мирозданье,

Пройдя все ярусы подряд,

Сойти с небес сквозь землю в ад…»

---

— Нет, нет! Папа! Папа! Не надо! Перестань! Не надо! Мама! Помогите! Пожалуйста, папа! Папочка, нет! ПОМОГИТЕ! МАМА!

Проклятая тварь! Марин раздвигает ее ноги и с силой входит в молодое, бьющееся в конвульсиях тело. Девушка хрипло стонет, ее глаза лезут из орбит. Он видит кровь. Проклятая шваль.

Девушка орет. Злоба. Пунцовые круги. И бешеная ярость, переходящая в лютую ненависть.

Толчок. Кто эта девушка? Это его дочь, Ангелина. Или нет?

Еще толчок. Она что‑то хрипит, она о чем‑то молит. На ее лице ужас, боль, страх, стыд. Или нет? Толчок. Ее глаза, они почернели. Толчок. В них ненависть и угроза. Губы плотно сжаты, она не стонет. Она лежит на столе, ее ноги обхватывают его бедра. Его руки упираются в стол, он нависает над ней. Массивный дубовый стол. Ее пальцы — изящные, тонкие, белые — как вся ее кожа, — впиваются длинными ногтями в его мускулистые руки чуть повыше локтей. Она сжимает пальцы с такой силой, что у него останутся синяки. Она ненавидит его. Толчок. Но она не кричит. Она смотрит в его глаза, вздрагивая от каждого сильного, глубокого проникновения. Ее высокая белая грудь с красным следом удара вздымается и опускается от неровного дыхания. Губы плотно сжаты. Это его дочь. Толчок. Она смотрит на него с ужасной, всепоглощающей ненавистью. Толчок. Ненавистью и… превосходством? Толчок. Ее взгляд надменный, она смотрит снизу вверх — но свысока. И молчит. Толчок. У нее черные глаза. Толчок. Тварь.

— ДРЯНЬ! — орет он, сжимая ее горло, потом опять отпускает — на шее остаются следы. Толчок. Еще толчок. Еще толчок: всё сильнее и сильнее.

— Вы, — голос девушки ровный, властный, угрожающий. Она делает паузы после каждого слова, чтобы выговаривать их четко. — Вы. — Толчок. — Пожалеете. — Толчок. — Об этом. — Толчок. — Папенька.

Ее холодные пальцы с новой силой сжимают его мускулистые руки. Она ни на миг не закрывает глаз. Как же она его ненавидит. Дрянь. Как ненавидит ее он.

— Папа! Папа, папочка, перестань, — плачет Ангелина. Это его дочь, Ангелина. — А–а-а–а, папа, не надо. Отпусти, пусти, папочка! Мне больно! Пожалуйста!

У Ангелины красное лицо, опухшие глаза. Она сорвала от криков голос, она стонет и хрипит, она всё время извивается и пытается вырваться. Весь кухонный стол испачкан кровью, скатерть пропиталась ею, чашки полетели на пол. Толчок.

— Пусти–и-и–и!

Толчок.

— Папочка, папа… Не надо, пожалуйста, не надо, мне больно, папочка! Мне так больно, перестань, па–а-ап–па–а-а–а!..

Толчок.

— Тебе же нравится, нравится, дрянь! Тебе нравится! НРАВИТСЯ!

— Вы. Пожалеете. Об этом. Папенька.

— НЕ НА–А-А–А-АДО–О-О–О, ПАПА–А-А–А!!!

Чьи‑то руки обхватывают его и тащат в сторону. Это его жена. Он бьет ее коленом, и она падает на пол. Ангелина пытается убежать, он хватает ее за волосы. Припирает к столу, прижимает к столешнице животом и грудью, не выпуская распустившихся, спутанных волос. Он снова проникает в ее тело. Еще и еще. Сильнее и сильнее. Она умоляет, она хрипит. Или нет? На ее худой тщедушной спинке выступают острые лопатки, покрытые веснушками. Или… Или у нее гладкая, белая спина? Густые темно–каштановые волосы, такого же цвета, как поверхность дорогого, дубового стола. Он держит ее за волосы. Она уперлась обнаженными бедрами в стол, чуть наклонившись вперед, опершись на руки. Он одной рукой держит ее за волосы, другой впился в столешницу. Это его дочь. Она не стонет, она молчит и равномерно делает резкие, быстрые вдохи. Толчок. Тварь. Толчок. Мразь. Толчок. Шлюха!

— Вы. Пожалеете. Об этом. Папенька.

Кто‑то хватает его сзади. Много сильных рук. Кругом кровь, небольшой столик покосился, истерически плачет Ангелина, всюду какие‑то люди. Он знает их, это его соседи. Красные круги угасают, меркнут. Всё кругом окутывает мрак…

…Гермиона опустила палочку и отступила на шаг. Павел Марин сидел на своей койке с широко распахнутыми, полными ужаса глазами, с полуоткрытым ртом, из которого нитями капала слюна. Не замечая этого, он судорожно сжимал простыню и чуть подвывал, слегка покачиваясь взад–вперед.

— Какой кошмар! — пролепетала Гермиона, отступая к мужу. Ее мутило. Генри придержал женщину за плечи, она повернулась к нему…

В этот момент Павел взвыл диким криком загнанного зверя. Ему хватило секунды, чтобы вскочить с кровати — и он с ревом бросился прямо в стекло окна. Гермиона вскрикнула, и они с Генри метнулись вперед. Комната находилась всего‑то на втором этаже — но это не имело значения. Женщина отшатнулась — тело самоубийцы, изрезанное стеклами, конвульсивно дергалось на окровавленных деревянных кольях заборчика, окружающего клумбу. Смятые белые ромашки намокли от багровой жижи.

Гермиона подняла палочку, но Генри остановил ее — из здания быстро выбежали участковый и его помощник, с улицы мчались люди. Кто‑то дико кричал. Гермиона спрятала лицо на груди своего супруга…

Глава IV: Областная журналистка

«Salut, Hermione!

Как там поживает моя будущая крестница? Смотри, береги ее и не занимайся ловлей призраков всю ночь до рассвета. Что ваше расследование? Это надолго? Мне кажется, тебе пора остепениться — не надоело еще жить в чужих краях? Ты же скоро станешь матерью, осталось каких‑то четыре месяца! Пора вить гнездышко, подруга!

Наше новое «гнездышко» — гимназия — процветает. Первый курс, Осенние Ангелы[66], с успехом сдал экзамены и разъехался на каникулы. Ты даже не представляешь, сколько пришло писем с просьбой зачислить малышей в Даркпаверхаус на грядущий год! Я, честно говоря, такого не ожидала. Милорд начинает подумывать о конкурсе для поступающих.

И пишут не только родители одиннадцатилеток! Мы уже начали формировать списки переводящихся студентов. В новом семестре будет пять курсов, три из которых, старшие, — из перешедших. Милорд решил не брать студентов последних курсов — сложно за один или два года изменить восприятие воспитывавшегося по совсем иным законам. Но мы решили попробовать с младшими. Думаю, всё получится!

Преподавательский состав подобрался просто превосходный, я тебе уже писала. И я… С сентября буду учить детишек заклинаниям! Сейчас почти всё время занимаюсь подготовкой материала. Никогда не думала, что могу так увлечься педагогикой.

Недавно случилось великое событие. Я видела маму. Ездила в Нору. Мерлин, сколько у меня эмоций! Невозможно описать словами. Папа всё еще дуется, он так и не появился дома в те три дня, что я гостила. Зато приехали Джордж с Анджелиной! Она ничего, почти совсем не изменилась. И, ты не поверишь! Джордж сказал, что он не прочь будет отдать своих детей учиться в нашу гимназию! Представляешь, Джордж! И что это он о детях заговорил? Наводит на подозрения…

Мы много говорили с мамой. Мне кажется, она меня совсем простила. Но мы старались не касаться «опасных» тем. Опасные темы — это милорд и Гарри Поттер. Мама при мне не сказала о милорде ни слова. Джордж предупредил, что его имя всё еще под табу в Норе. Но зато мама ничего плохого не говорит о самой гимназии. Думаю, на нее сильно повлияло то, что Фред стал преподавать уроки полетов на метле нашим малышам. Хотя, признаюсь, мне с ним иногда бывает трудно. Он нормальный, нормальный — а потом как поймаю на себе его взгляд: жутко становится. Ненавидит, когда я в обществе милорда. Подумай, сам пошел к нему преподавать — и такое. Мне иногда кажется, что он работает у нас, только чтобы меня опекать. Но пусть так — зато столь отличного тренера по полетам на метлах нам больше нигде не найти!

Представляешь, я видела Тонкс и Люпина! Они приезжали в гости в Нору, хотя знали, что я там. Малыш Тедди — вылитый Люпин, только маленький. Он такой забавный — бегает во всю и говорит уже отлично! Хотелось бы мне, чтобы он поступил в Даркпаверхаус, но тут я не властна — Тедди с рождения записан в Хогвартс. Может быть, это и правильно…

Люпин не говорил со мной на «опасные темы», но я несколько раз за вечер ловила на себе его задумчивый взгляд. Кентавр лесной знает, что он там думает. Но вот Тонкс — ярая консерваторша. Просто не ожидала от нее такого. Слушать противно.

Никаких вестей от Рона нет. Но не будем об этом.

Когда вы намерены возвращаться? Милорд поручил мне подыскать для вас удобный большой дом в пригороде, и мы с Беллой, если ты не против, займемся отделкой и меблировкой. Ты ведь не против, правда?

И еще я рассталась с Уоллисом. Он стал совершенно невыносим. Предъявляет какие‑то странные обвинения — будто бы я ему жена или собственность! Не могу его больше видеть. Брр! Даже фотографии в газетах раздражают.

Возвращайтесь поскорее, Гермиона! У меня на примете два чудесных имения и еще особнячок в Лондоне. Мы сделаем ваш дом уютным и удобным. И мы все по тебе скучаем! И Живоглот, кстати. Он стал в два раза толще и, кажется, завел возлюбленную. Во всяком случае, иногда пропадает без следа, а в прошлую пятницу, я вроде слышала в классе зельеварения подозрительный писк. Скоро начнем находить котят!