Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

• Название: Мрачная игра. Исповедь Создателя
• Автор: Сергей Саканский
• Жанр: Ужасы и Мистика

Роман увлекает читателя в недавнее прошлое, которое уже стало историей – в девяностые годы, затем еще дальше – в восьмидесятые, в самое начало времени перемен. Казалось бы – совсем еще близкие к нам события, но как же этот мир отличается от нашего, хотя бы тем, что тогда не было ни мобильных телефонов, ни интернета, и наш герой с большим трудом и риском решал такие задачи, которые сейчас ограничиваются простым нажатием клавиш.

Рома Ганышев, несправедливо осужденный, возвращается домой. Он хочет найти того, кто предал его, начинает свое частное расследование, но постепенно втягивается в другие, фантастические и страшные события. Он узнает о гибели своей возлюбленной, но отправляется на ее поиски, не веря, что девушки уже нет в живых. На этом пути он будет сталкиваться с разными людьми, уходить от преследования и встречаться лицом к лицу с опасностью.

Что-то странное происходит с миром, который он так хорошо знал. За восемь лет, пока его не было в Москве, город, конечно, изменился, Ганышев попал из советской эпохи в постперестроечную, из мира пустых прилавков, очередей, стабильности и скуки – в шумный оголтелый базар. Но, вместе с тем, произошло то, чего просто не может быть. Известные столичные памятники стоят на других местах, в дачном саду непонятным образом выросли новые деревья, и дальше, в Ялте, куда привели Ганышева его поиски, изменились даже очертания гор.

Уж не сошел ли он с ума, не стал ли объектом какого-то непостижимого воздействия? Или же некая глобальная, всемирная катастрофа все же происходит на его глазах, и он – единственный человек на Земле, который видит эти чудовищные превращения?

---

– А кто этот счастливчик, – наконец спросил я, глядя в окно, на эллиптический простор стадиона.

– Все гораздо сложнее, – сказала мать. – И проще.

Капля пота, медленно увеличиваясь, заскользила по моей спине.

– Я солгала, написав, что Марина вышла замуж. Сама не знаю, как это получилось. Кажется, я совершила ошибку, решив тебя таким образом подготовить, но… Наверное, вообще не надо было напоминать о ней, но ты все спрашивал, она ведь перестала писать тебе задолго до того, как…

Кот прыгнул мне на плечо, и я машинально приласкал его.

– И что же? – спросил я, поглаживая мягкую шерсть.

– Марина не вышла замуж, она…

– В Америку, – внятно подумал я. – Ну, конечно же! Сейчас многие уезжают в Америку, она…

– Она умерла.

Я сбросил кота на пол. Он, потянувшись всем телом, хрипло мяукнул, изнывая от наслаждения собственным бытием.

– Просит есть, – сказала мать. – А ведь тебя сразу принял! Пойти, дать ему чего-нибудь? Эх ты, Рыска! Я не сразу об этом узнала. Я ничего толком не знаю. Это был несчастный случай. Последний год она и не навещала меня. Вообще, последние годы люди стали меньше общаться. И как-то раз я сама позвонила Полинке, и та рассказала… Вот и все. Несчастный случай… А тебя сразу признал. Я дам ему чего-нибудь, ладно?

Я услышал, как на кухне мать налила себе вина и выпила. Потом занялась котом. Последние минуты дались ей тяжело.

Я разделся и лег. Небо уже светлело, но было пасмурным, значит, солнцу сегодня не удастся разбудить меня, даже если бы кровать стояла на прежнем месте.

* * *

Проснувшись, я было принялся обдумывать планы возмездия, пока не вспомнил. Я проспал двенадцать часов, из сумерек в сумерки. Квартира была тиха и безжизненна, как чистый лист бумаги. Мать я нашел в ее комнате, она спала в одежде, уткнувшись в ковер, где пуля, сотню лет назад выпущенная бородатым русским охотником, все еще летела в голову серого волка.

Годы и прочее не смогли испортить ее фигуру. Тут же, на стуле, громоздился дьявольский натюрморт: пустая бутылка из-под простого портвейна и любимый хрустальный бокал, который я очень давно подарил ей на день рожденья.

Мама когда-то была красавицей, впрочем, таковой она и осталась, только перешла в высшую возрастную категорию. Это ложь, будто бы зек обожает свою мать: «мать» для зека лишь повод развязать драку.

Я взял телефон, подержал и положил на место. Звонить Лине, немедленно дернуть за эту невидимую нитку смерти? Вот прямо так, с корабля на бал, из огня в полымя, как некий романтический герой, который, едва откинувшись, тотчас начинает собственное расследование, падает, бежит, стреляет, целует судьбу в диафрагму…

Я занялся компьютером: извлек, расположил на столе, стер вековую пыль. Я даже сентиментально погладил его и понюхал – не пахнет ли чесноком?

Эта модель, в момент своего рождения бывшая последним криком IBM, теперь годилась разве что как пишущая машинка. Уж лучше бы и ее конфисковали, подумал я. Она всего лишь грустно и невостребованно состарилась а картонной коробке.

Вскоре, однако, я понял, что это не так. Кто-то изрядно поработал над ней: часть моих программ была стерта, а на их месте были записаны новые, но самым отвратительным было то, что кто-то уничтожил мои дневниковые записи, касавшиеся меня и только меня.

Я в ярости набрал номер Мары. Это была сослуживица матери, в один год с нею ушедшая на пенсию – такая маленькая благородная старушка, Божий одуванчик, из тех, кого всегда хочется схватить за ноги и бить, бить головой об пол. Ее любимым наркотиком являлся чеснок: она ела его до тех пор, пока ее не пробивали кашель и тошнота.

Мара была жива и здорова: естественно, ведь еще Авиценна учил о всеобъемлющей пользе этого удивительного растения. С выразительным тактом, свойственным лишь евреям, она опустила всякие расспросы и перевела разговор на массовый исход соплеменников в Америку.

– Вас можно поздравить, – перебил я, – вы сделали значительные успехи в программировании.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ну, как бы это потактичнее… Я, конечно, весьма благодарен вам, Мара Феликсовна, за то, что вы сохранили бесценную принадлежащую мне вещь…

– Что, не включается? – в свою очередь перебели она.

– Спасибо, все хорошо. Скажите – так, из любопытства – никто на нем не работал за это время?

– Нет, что ты!

– Может быть, в ваше отсутствие, кто-нибудь из племянников?

– Нет, клянусь! Он лежал, упакованный на дне моего самого девичьего комода, где я с юности храню любовные письма… Что ты, деточка!

– М-да… – промямлил я, вспомнив об одной существенной детали. – Извините, мне просто что-то показалось.

– Ну, так перекрестись.

Мара закончила разговор. Телефонная трубка пахла чесноком. В мониторе величественно плыли звезды Нортон-командора, символизируя полет бога-создателя через Вселенную.

Обстоятельство, которое заставило меня поверить в ее слова, заключалось в том девственном слое пыли, который я два часа назад стер с корпуса, беличьей кисточкой осторожно удалил и внутри. Несомненно, что коробка даже и не открывалась, и мельчайшая домашняя пыль изо дня в день просачивалась сквозь щели. Следовательно…

Следовательно, это случилось еще до моего исчезновения и непосредственно связано с той драмой, которая произошла тогда.

Я еще раз внимательно просмотрел винт. Это было немыслимо. Образ некто, стирающего программы, был вполне понятен, но разве возможен кто-либо, записывающий программы? Может быть, среди тех, кто проводил обыск, был программист-любитель, и он развлекался, пока его коллеги работали?.. Что за чушь! Во-первых, ему для этого надо было иметь при себе дискеты, ну ладно, пусть он чокнутый, всегда носит дискеты с собой, но ведь сказала же мать, что она спрятала компьютер у Мары до обыска… Нет, скорее, это какой-нибудь племянник, сволочь, он читал мои дневники и, может быть, переписал их себе на память, прежде, чем уничтожить, о, с каким бы удовольствием я проломил бы ему юный череп ясеневым молотком для отбивания мяса! А пыль? Но племянник мог быть и все восемь лет назад, сразу после того, как.

Мысли мои путались. В таких случаях, чтобы не зациклиться, я приучил себя ставить в мозгу что-то вроде замка. Я попытался и у меня получилось. Я благополучно отбил мясо, стараясь как можно громче стучать ясеневым молотком, чтобы вывести мать из летаргии.

* * *

Вечер, часть ночи и весь следующий день я провел у телевизора, большим пальцем ноги активизируя сенсоры и глядя все программы одновременно. Разбудив мать и накормив ее мясом, я включил телевизор и уже не мог оторваться от экрана.

Последние годы телевизор на зоне был табу, впрочем, как и пресса вообще. Информация с воли, конечно, просачивалась, но подлинную картину мира я увидел только сейчас. Меня поразило, измучило и чуть ли не довело до безумия обилие негритянской крови в рекламных роликах и так называемых видеоклипах. Счастливые зубастые негры исполняли причудливые танцы свободных яиц, на фоне аппаратуры, которая и не снилась мне в мои времена. Соблазнительные негритянки двусмысленно лизали шоколад, bubble gum, вертели своими, особого африканского покроя, ягодицами в белых псевдотрусиках, облизывали бананы на фоне снежной пены морского прибоя, прицельно постреливали белками глаз…

Ближе к вечеру, вполне насладившись, я, наконец, набрал номер Лины. Она ответила сразу, словно держала аппарат на коленях.

– Ах, это ты! Ну что ж? Ты уже знаешь, да?

– Хотел бы тебя увидеть, – сказал я.

– И услышать что-нибудь о…

– Вероятно.

– Я не хочу по телефону. Да и вообще – не хочу.

– Тогда я приеду.

– Нет. Я жду гостя. Встретимся завтра.

– Утром?

– Нет, в четыре часа.

– На Пушке.

– Разумеется. Выпьем где-нибудь кофе.

– В «Лире».

– В жопе.

– Ну наконец-то! А я уж было подумал, что ошибся номером.

– Ты недалек от истины.

– Спасибо тебе за письма. За все три.

– Это была просьба твоей мамы.

– Об этом я и толкую. Что не оставила ее.

– Должен же был быть с нею хоть кто-нибудь.

– Я отлучался не по своей воле.

– Может быть – по моей?

– Откуда мне знать?

– Что? Давай-ка сразу расставим точки. Это не я сдала тебя.

– Меня не слишком интересует этот вопрос.

– Но ты хочешь сказать, что допускаешь такую возможность?

– Нет. Просто мне все это безразлично, как, скажем, вчерашняя катастрофа в Лондоне или вопрос божьего бытия… Я не собираюсь заниматься расследованием, вершить суд и, зачитав приговор, долго, низкими сводчатыми коридорами вести виновного в ту особую, длинную, словно тир, комнату, которая заканчивается дощатой стеной с желобом внизу, где, если я чего-то не путаю, Раскольников спрятал свое шальное золото, хотя, разумеется, радость моя, это и именно это я собираюсь проделать с одним из вас, или со всеми вместе, тщательно взвесив на воображаемых весах восемь лет моей жизни и – на параллельной чаше – чей-нибудь зуб или око… Падла! Кто, кроме тебя, мог, ничем не рискуя, навести на меня ментов? Хомяк? Моя матушка? Как видишь, круг подозреваемых четко ограничен, а по закону жанра преступник не может быть человеком со стороны. Так что, не надо быть Эркюлем Пуаро, каждого встречного увеча пиками усов, чтобы догадаться, с кого начать…