Грэм Грин - Путешествие без карты

• Название: Путешествие без карты
• Автор: Грэм Грин
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0493-0

Грэм Грин — автор богатейшего мемуарного наследия, в которое входит его автобиографические книги "Часть жизни" и "Пути спасения", путевые записки "Путешествие без карты", литературные дневники "Дороги беззакония", "В поисках героя", огромное количество статей и очерков "Как редко романист обращается к материалу, который находится у него под рукой!" — сокрушался Грин, но сам в поисках этого материала исколесил всю планету.

В его "Гринландии" нашли место Вьетнам и Куба, Мексика и США, Африка и Европа. "Меня всегда тянуло в те страны, где политическая ситуация как бы разыгрывала карту между жизнью и смертью. Привлекали переломы", — признавался писатель. "Иногда я думаю, что книги воздействуют на человеческую жизнь больше, чем люди", — говорит один из персонажей Грина. Том мемуарной прозы замечательного английского писателя — одна из таких книг.

В том мемуарной прозы вошли воспоминания писателя "Часть жизни", путевые очерки "Дороги беззакония" и "Путешествие без карты", заметки о литературе и кино.

---

Пароходик спешит нам навстречу: до чего красиво он входит по излучине реки в окрашенный закатом плес.

Очень душная ночь в салоне на верхней палубе — мы должны были держать двери закрытыми, чтобы можно было в темноте управлять судном; я рано лег спать и видел дурные сны.

Долгое пение в ночи: африканцы поют о происшедших событиях и об участниках путешествия. Можно начать роман с песни туземцев: «Вот человек: он не священник и не доктор. Он прибыл из далеких краев и едет неведомо куда. Он много пьет, он курит, но никого не угостил сигаретой»[91].

16 февраля. Имбонга

После завтрака отправился в лепрозорий; проводник провел меня два километра по лесу до развилки и показал, по какой тропе идти. Едва он скрылся из виду, как передо мной через дорогу проскакала большая рыжая обезьяна с длинным хвостом. Прогулка в лепрозорий длилась час пять минут и была оживленной. Три деревни. Осмотрел их все — вместе с черным infirmier[92] и двумя его помощниками. Врача нет. Монахиня ежедневно приезжает на велосипеде — через лес — из Имбонги. Главная деревня прекрасно расположена: транспорт мог бы двигаться в три ряда — если б был транспорт, — а в центре обширная площадь, обсаженная пальмами. Прокаженные метут пыль на пустынной улице. Даже в наши дни тут встречаются ужасающие зрелища. Захожу в хижину, разделенную на две половины, во внутренней части совершенно темно: можно различить лишь котел да услышать человеческие шорохи. И тут, будто собака, на руках — если это можно назвать руками — и коленях выползает старуха; она не может даже поднять головы, только ползает на звук человеческого голоса. Единственное, что я знаю на местном наречии, — «Оуане», «Добрый день», — в данном случае нелепо. При входе в деревню веселый старик помахал мне своими обрубками и задрал искалеченные ноги. Мне всучили дюжину яиц — за которые я заплатил — и дали в провожатые весельчака — прокаженного, он и понес эти яйца; у него сильно поражен лоб, и один глаз едва открывается. Он не женат. Уже шесть лет в лепрозории.

Послеполуденный отдых пришлось прервать. За мной приехал автомобиль, так некстати: сиеста есть сиеста, и потом я уже осмотрел все, что хотелось (мой фотоаппарат заело, и мне пришлось отправиться без него). Удивительно, как машине удалось преодолеть последний отрезок пути — узкие тропки, узкие мостики, и тем не менее удалось[93].

Позднее, когда мы уже успели осмотреть миссию, разразился ливень, и из его недр вдруг появились местный полицейский и молодой доктор (с романом «Третий человек»), которые прибыли на том, что здесь называют canot — в отличие от пироги, — а мы называем моторной лодкой. Так, похоже, люди и появляются в Африке: из ниоткуда — на одну ночь, виски и «421». Спать вернулся на судно, но спал плохо. Наверняка в матраце завелись мыши.

Отец Анри, рассуждая об африканском «материализме», привел забавную историю. Учитель показал ученикам глобус и рассказал о Земле и разных странах. А затем попросил задавать вопросы, но только толковые. И тут же один из мальчиков поднял руку: «А сколько стоит этот глобус?» — «Я же просил задавать толковые вопросы». Поднимает руку другой мальчик: «А что у этого глобуса внутри?»

У отца Анри своеобразная страсть потихоньку мучить кошку и собаку миссии.

17 февраля. На реке

Снова в путь, и рад, что вернулся на судно. Вся река — здесь она гораздо уже — клубится паром в футе от поверхности. Вдоль одного берега, похожие на птиц, тянутся белые кувшинки. Несколько крокодильчиков возлежат меж упавших ветвей и, когда судно проходит мимо, ныряют.

Л. дал мне почитать «Тигра в дыму», нелепейший, неправдоподобнейший рассказ Марджори Эллингем. Этот рассказ даже не способен убить время, он только раздражает.

Ибис — в дополнение к моим сведениям из естественной истории.

Лусака. Возобновили запас дров. Сумасшедший в красной феске и желто — зеленой мантии, с распятием, кинжалом и большой тарелкой с необычайно важным видом несет какие‑то бумаги. По всему видно, без него не может произойти ни одно событие. Как все мы, он считает, что подвластен самому себе. Порой падает на колени и крестится. (Как и все мы, он во власти Господней.) Хорошенькая девушка бредет по берегу, то и дело останавливается и трется о пни спиною и ягодицами.

Сумасшедший, получив благословение вместе с чернорабочими, подходит к понтону; вручает бумаги капитану; это руководства для infirmiers, схемы кровеносной и пищеварительной систем. Я решил его сфотографировать, и он стал мне позировать возле румпеля.

Запомнить: африканцы, встречаясь на дороге, задают друг другу бесчисленные вопросы, а потом, разойдясь в разные стороны, продолжают спрашивать и отвечать, даже не оборачиваясь, и их голоса так ясно разносятся по округе.

Пока мы готовимся отчаливать, сумасшедший отдает свои последние указания, затем возвращается к хижине на берегу, и кто‑то услужливо подставляет ему единственный шезлонг. Он усаживается, крестится — благодаря ему все в порядке. В нем есть что‑то парламентское. Потом он подходит к самой воде и машет нам вслед. На нем солнечные очки, но только с одним стеклом, в руках медицинская карта, какой‑то официальный конверт и оловянная коробка — что в ней?

Читаю «Плаванье “Ноны”». Все‑таки Беллок мне не по душе. Он все преувеличивает. Он много говорит о Правде, но в его чувствах правды нет и в помине. Преувеличивая свою ненависть, он достигает грубого, комического эффекта, а преувеличивая свою любовь, убеждает нас исключительно в своей фальшивости. Конечно, ему хочется во все это верить, но разве он верит?

Вечером слушали по радио о беспорядках в Браззавиле: европейская Африка разваливается на глазах. Слушаешь такие новости за три сотни миль, в буше, окруженном африканцами, и на ум невольно приходят фантастические рассказы Рея Брэдбери.

Рано лег спать. Мы отчалили около десяти, чтобы к ночи быть в Вакао.

18 февраля. На реке

Спокойная ночь благодаря суппонерилу, который я предусмотрительно положил в холодильник. Причалили на время завтрака, на борт поднялся colon[94] — приземистый человек в очках, женатый (по — настоящему женатый) на туземке, которая говорит только на своем родном языке. Четверо детей, и, конечно, тьма родичей, но это для него не имеет значения — он твердо решил до конца своих дней прожить в Африке.

В 9.15 снова остановка у побережья. Капитан отправился на велосипеде в буш раздобыть у colon, если удастся, груз, так как на пароходике пусто.

Беллок ругает парламент: если позволить себе такую же подозрительность, в какую впал он, поневоле задумаешься, а не подкуплен ли Беллок, чтобы нападать на парламент с грязной целью сбить людей с толку и заставить забыть о главном — ведь коррупция среди отдельных министров и членов парламента, в конце концов, не самое главное.

Начал перечитывать «Дэвида Копперфилда». Первые две главы романа, вне всякого сомнения, превосходнейшие, недостижимые даже для Пруста и Толстого. Страшусь минуты, когда Диккенс опустится — как он неизменно опускается — до преувеличений, витиеватости и сентиментальности. С каким совершенством подана идиллия Ярмута на фоне угроз мистера Мердстоуна!

Сегодня в полдень было невыносимо жарко; река сузилась до пятидесяти ярдов, а то и того меньше. Сейчас пять часов: отец Жорж, капитан, сидит, нанизывая бусины четок, отец Анри раскладывает пасьянс. Книга застряла у меня в мозгу и ни с места.

После обеда на борт поднялась чета colons с ребенком.

20 февраля. Ломбо — Лумба

«Ломбо — Лумба» значит «лесная вырубка», и лепрозорий занимает только эту вырубку, живописно усеянную округлыми рыжими холмиками, сплошь усыпанными листвой — работа термитов. Рано утром вместе со священниками покинули судно и часам к одиннадцати обошли всю округу. Ужасно жарко. Но, несмотря на жару, необычайное ощущение простора и легкости. Дом для детей, куда младенцев помещают с рождения: матери приходят дважды в день покормить малышей — у каждой здесь небольшая тумбочка, где хранятся пеленки. В этих краях некрасивы ни женщины, ни дети. Маленькое, чахнущее несчастное существо четырех лет, скорчившись как в утробе, безмолвно лежит на кроватке в пустой спальне, крохотное, как годовалый младенец, а то и меньше, с безысходной тоской на лице. Отцам разрешают навешать детей по воскресеньям.

Наши священники уехали. Отец Октав страдает от одиночества и оттого очень благожелателен. Читает дешевые romans policiers[95]. Cafard[96] обычно по вечерам. После сиесты мы снова отправились на прогулку в лес, к его любимому пруду — жара стояла почти невыносимая. Возле пруда отец Октав соорудил скамеечку, чтобы сидеть там со своей cafard. Вернулись священники (отец Анри от жары занемог), и мы стали играть в «421». В 7.15 розарий в маленьком гроте при свете свечей. Запомнить: в церкви скамеечки для прокаженных сделаны из бетона, чтобы легче было мыть.