Юрий Пульвер - Галерные рабы

• Название: Галерные рабы
• Автор: Юрий Пульвер
• Издательство: МПКП "ЛИСС", Ленинский молодёжный центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1991
• ISBN: 978-5-9533-3796-0

Злой рок надел рабские цепи и свёл на османской галере-каторге четырёх воинов: русского казака Сафонку Иванова; бывшего монаха храма Шаолинь, мастера боевых искусств китайца Хуа То; отуречившегося грека Искандар-бега, ставшего мусульманским полководцем; военного вождя южноафриканского племени зулусов Мбенгу.

Их драматичные жизненные пути, дружба и вражда, борьба за свободу и власть описаны в этом приключенческом, историческом романе, действие которого происходит с 1586 по 1607 год.

Книга издана за счет средств автора и в авторской редакции.

---

Все же, видя ликование соплеменников, Ндела никак не мог заставить себя поднять голос против нарушителя старых заветов.

Радовался он и за дочь: Нанди была донельзя довольна двумя новыми женами, которых Мбенгу захватил для себя в этой битве.

Взгляд из XX века

Не только потому, что социальный статус мужчины-зулу измерялся количеством жен в его хижине, а первой супруги — числом остальных, находившихся у ней в подчинении. Она получала помощниц по домашним делам и могла теперь уделять больше внимания и времени сыну.

У зулу муж не касался жены, пока та была беременна или давала грудь младенцу. Выкармливали же детей до четырехлетнего возраста. В зулусском фольклоре весьма смешной считается шутка о старейшине, семь жен которого затяжелели в один год. «Он все равно что неженатый», — злословили над ним соплеменники, у которых не хватало скота на покупку такого почетного количества спутниц жизни.

Склонностью к воздержанию зулу не отличались, и поскольку «прелести дороги» для женатого — запретный плод, многоженство оставалось естественным выходом. Вот почему каждая хорошая супруга, любящая детей и главу семьи, чтящая законы рода, очень хотела, чтобы ее повелитель имел как можно больше жен. Существовала ли для них ревность в том смысле, в каком мы ее понимаем сейчас, остается только гадать.

* * *

Так мог ли добрый отец причинить горе дочери, убыток себе и раздор — племени?! Ндела безмолствовал…

Тем временем в сражениях проливалось все больше крови, войны все учащались. В погоне за добычей, для устрашения зулу захватывали и жгли чужие краали. Разбитые в первых столкновениях соседи, чтобы выжить, быстро перенимали новшества, придуманные Мбенгу, хоть они и противоречили обычаям. Племя Нделы сохраняло непобедимость, потому что Мбенгу заставил всех мужчин упражняться в воинском ремесле и применял боевые хитрости и ловушки, ставившие в тупик вражеских вождей. Тем не менее число похоронных обрядов росло, а большинству соплеменников надоело бегать по колючкам и колотить друг друга тупыми копьями до изнеможения, как требовал Могучий Слон. Новый скот и жены — благословенные и желанные приобретения, но ведь и самому можно получить острием под ребра. Война, раньше бывшая острым развлечением, благодаря Мбенгу стала опасней, чем облава на льва-людоеда…

Так думали те молодые люди, которые с самого начала не разделяли замыслов полководца. А многие друзья Мбенгу, к горькому его разочарованию, оказались подобны питону. Злобные и смертоносные, покуда голодны, они, проглотив крупную добычу, впадали в спячку, желая только отдыхать и переваривать съеденное.

Никого из них Могучий Слон не мог ни переубедить, ни заставить слушаться, так как в мирное время кончалась его власть. За ним не стояла многочисленная семья, вне воинского строя он был силен лишь своей боевой славой да поддержкой вождя, которой в последнее время не ощущал.

Вот почему те немногие, кто остался верен Могучему Слону, открыто роптали: надо сменить не только воинские обычаи, но и законы племени. Подстегнутый их намеками, Мбенгу предложил Нделе упрочить власть вождя. Для этого надо всех боеспособных мужчин навсегда определить в импи, сделав его постоянным, а не набираемым в случае нужды, как теперь. Кормить зулу, лишившихся рабочих рук, можно будет, захватывая земли и скот соседей. Чтобы восполнять убыль армии, воинов покоренных племен нужно включать в импи, делая их зулу, остальных заставлять работать.

И Ндела задумался. Замысел прельщал его. Вот только надолго ли он останется вождем, если у Мбенгу будет постоянная власть над всеми боеспособными мужчинами племени?

С индунами посоветовался вождь, и мудрые выступили против Могучего Слона. Устои опрокинутся, советники и сильные семьи не нужны станут военному вождю, помехой его власти сделаются, сказали они.

Тетиве завыла в голос, едва услышав о предложении Мбенгу: традиции и законы предков под угрозой! Разве допустят духи, чтобы в зулу принимали любого, кто умеет держать в ладонях щит и копье и согласен служить победившему врагу?!

Вождь думал. Тут начался мор. Общая беда как бы скрепила, стянула вместе расколовшееся на кусочки племя.

Дикое поле, июнь — август 1604 года

Полонянник… Когда Сафонка выговаривал или хота бы вспоминал это слово, у него рот словно наполнялся полынью. Только смерть страшнее рабской доли, и то не всегда. Как же стряслось, что сам-то он выбрал для себя ярмо, предпочел его могиле?!

…Едва успел Сафонка отдышаться, как его отвязали от общей цепи и подвели к большому кострищу, у которого сидел на кошме, скрестив ноги, ногаец.

Сафонка изрядно знал татарский: в отцовом доме служивший в холуях пленный крымчак — старик Ахметка по воле хозяйской обучал трех братьев Ивановых своей мове. «Ведать язык вражий — что нож лишний в запасе иметь, сгодится в лихой час», — не раз и не два говаривал Семен.

Сафонке чужая речь давалась необычайно легко, как-то сама собой.

Взгляд из XX века

Да собственно, и учить было не так много. Сложных понятий, каких-то особых идиом не содержал в то время татарский язык. Круг интересов простого кочевника не выходил за пределы юрты, войны, охоты, конских скачек, добычи, базара, мечети. У более знатных сюда добавлялись гарем и ханский дворец.

Не очень отличались от них жители других стран, земледельческих в том числе. Научные термины, литературные языковые пласты, описывающие тончайшие переживания человеческой души, которые представляют особую сложность в изучении, были достоянием малой кучки образованных людей. Да и те, в основном, общались между собой на международных языках: латинском в Европе, арабском, турецком и фарси на Ближнем и Среднем Востоке, ханьском — в Юго-Восточной Азии.

Минимальный словарный запас, с помощью которого можно было объясниться с любым татарином, составлял сотни четыре слов и выражений, обозначавших весьма ординарные предметы и понятия, большинство из которых были общими для всех народов, живущих в пределах или на окраинах Дикого поля.

Братья, не особо жаловавшие учебу, ограничились этим минимумом. Любознательный от природы Сафонка знал раз в десять больше — почти столько, сколько сам Ахметка.

Конечно, неправильное произношение и интонация, не всегда верное употребление отдельных слов и фраз в конкретных случаях, да и внешность никогда не позволили бы ему выдать себя за ногайца, крымчака или казанца. Но общаться с ними он мог. И это неоднократно ему пригождалось.

* * *

Да, мудр был батюшка, далеко вперед смотрел. Вот и теперь Сафонка понял, что приказал татарин (по всему видно, знатный) своим воинам-нукерам:

— Приведите этого уруса в покорность и явите мне толмача.

Понять-то понял, да не использовал знание во благо, не смог заставить себя вовремя броситься на землю. На него обрушились удары плетей-камчей. Он все равно не пал бы ниц, хоть забей до смерти, но кто-то из услужливых нукеров подсек непокорному пленнику ноги. Сафонка полетел лицом вниз, пытаясь смягчить падение связанными спереди руками, и тут же был придавлен мягким сапогом к траве.

— Бешеная урусская собака! — с каким-то даже удовольствием зацокал языком мурза. — Поднимите ему башку, пусть узрит меня.

Сафонка опять не подал вида, что понимает вражью речь, и не поднял головы до тех пор, пока острие обнаженной сабли не уперлось, царапаясь, ему в подбородок. Татарин убрал ногу, и пленник поднял тело, оставшись на коленях.

Мурза был молодой, крепкий, коренастый, с жестоким лицом. Одет богаче, чем слуги и воины. Его широкие покатые плечи покрывал стеганый кафтан из бумажной ткани. Сверху — суконный халат, подбитый лисьим мехом. На голове — лисья шапка, на ногах сапоги из красного сафьяна без шпор. Нукеры носили одяг попроще: короткие рубахи из бумажной ткани, шаровары из полосатого сукна, исстеганные сверху, кожаные сапожки.

«И по рылу видать, что не из простых свиней», — вдруг пришла Сафонке на ум пословица.

Привели русского полонянника — высокого белобородого старика в рваной казацкой одежде, почему-то не связанного. Его лоб был изуродован выжженным тавром.

Передвигался толмач странно: на носочках, болезненно морщась. Он сразу же кинулся на колени перед мурзой.

— Объясни гяуру, где он, а потом перетолмачь, что я скажу! — приказал знатный ногаец.

Переводчик разогнул спину, тяжело вздохнул и обратился к Сафонке:

— Внемли, чадо. Не делай жисть свою горшею, нежели она есть. Не противься хозяину открыто…

— Рабом татарским быть мне немочно! — отрезал парень.

— Неужто жити не хочешь?

— Не больно мила доля в ярме!

— В таком разе сотвори плюновение в костер. Огнь у татаровей со времен Чингиза-хана и Батыги-хана священным почитается, так что осквернителю пламени немедля секир-башка совершат. Не любо такое? И верно, зачем себя зря живота лишать… Ты уже не отрок, но и не муж еще, убежишь, даст бог. Я вот, дед Митяй, трижды сбегал.