Неизвестно - Untitled.FR11

• Название: Untitled.FR11
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Он подошёл к крыльцу и буквально столкнулся с выходившим человеком.

Вот те два! Перед ним стоял Гаврюша Троепольский собственной персоной! Иван, разглядывая его, отступил на шаг: потёртый пиджачишко на любимой ко­соворотке, брюки, заправленные в хромовые сапоги, толстые, желтоватые линзы больших очков на «гаврюшенском», не поддающемся описанию формы, носу и улыбка узких губ за прокуренными зубами.

- Каким ветром, Гаврюша? - воскликнул Иван, заключая его в объятия.

- Тише, леший, задушишь! - отбивался друг. - Я тут проездом из соседнего хозяйства. Дай, думаю, загляну к передовику, больно шуму ты много наделал! Страна должна знать своих героев.

- Мефодиевна! - крикнул Иван женщине в окошке, не пропустившей ни слова из диалога закадычных приятелей. - Вызови Ускова, пусть заберёт Аргентину!

- Ты всё по старинке, на лошадях! А вот сосед твой на «виллисе» по полям разъезжает. В какой-то воинской части обменял на фураж.

- Каждому своё, Гаврюша! Ты знаешь, я люблю лошадей. Не нужен бензин, фураж цел, и скотина довольна! Сколько мы с тобой не виделись? Пожалуй, с со­рокового?

- Да, почитай семь лет. На войну меня не взяли из-за зрения, одно время пора­ботал агрономом, а сейчас вот журналюгой заделался. Книжку издал, «Записки агронома».

- Книга - с тебя! А сейчас идём ко мне. Сначала показываю своё жилище, обе­даем, гуляем по территории, а утром едем смотреть поля!

- Давай, если не возражаешь, погуляем. Есть ещё не хочется, а я засиделся в конторе.

- Принимается! Слушай, как и где погиб Стуков Гаврюша? Из его родных в Алешках никого не осталось.

- Пока не знаю. Сделал запрос через военкомат, ответа пока нет.

- Ты помнишь, как мы клялись на земле?

- Как же забыть! И свадьбу твою с Пашей помню, и как мы свидетелями на ней со Стуковым были. Только вот второго Гаврюши уже нет, а я. пишу о земле. По-настоящему - только ты у дела.

- Как знать, может быть, ты своим словом сделаешь больше !

- Словом - больше? Да я озабочен тем, как бы не сказать лишнее! За нас с тобой всё давно решили!

- Ладно, пойдём! Здесь, под окнами, нам не поговорить. Да и всю свою усадь­бу хочу тебе показать. Мы пройдём её по периметру, потом покажу манеж, лоша­дей. Ты находишься сейчас в бывшей усадьбе графа Орлова, владевшего здесь, в Воронежской губернии, многими землями. Ему и принадлежал конезавод в Хре­новом, с его знаменитыми орловскими рысаками. Там и сейчас разводят лошадей, под опёкой Будённого. Я у них племенных для себя выписываю, да и для выезда подобрал несколько кобыл. В следующем году планирую открыть собственный ипподром.

Друзья не спеша шли от конторы, мимо буйных зарослей сирени, на которой кое-где сохранились цветущие грозди. За сиренью, в тени клёнов и лип, стоял двухэтажный дом. Первый этаж был выложен из камня, второй - деревянная над­стройка, с выступающей открытой террасой под крышей. Часть крыши и террасу держали две кирпичные опоры над входом в дом. Было очевидно, что добротная постройка относится если не к прошлому веку, то к началу нынешнего.

- Это дом управляющего имением. Здесь и живёт твой покорный слуга. Я вы­брал второй этаж. Хотя дома только ночую, но бывают и приятные минуты.

выйдешь на балкон - и ветки деревьев можно потрогать руками. Когда цветёт липа, дивный запах! Тут я поставил кресло-качалку, и Паша с Санькой восседают в нём летом целыми днями. Да вот и она, на балконе! Паш-у-ня! Ни за что не до­гадаешься, кто рядом со мной!

Но Паша, кажется, узнала Троепольского, она всплеснула руками.

- Готовь сразу обед и ужин! Через пару часиков зайдём! - распорядился Иван.

Они шли не спеша по тропинке, вдоль ряда могучих тополей. Солнце в этот день не слишком припекало, ветерок ласкал лица, и Гаврюша то и дело поднимал голову вверх, пытаясь взглядом измерить исполинов. Приходилось переступать через толстые корни, пересекающие дорожку.

- Хорошо, что сюда война не дошла. неизвестно, что стало бы с этими долго­жителями, которые помнят графа Орлова, - раздумчиво сказал Иван, потом стал рассказывать эпопею возвращения сына из эвакуации.

Когда тополя закончились, им пришлось перебраться через канаву. Дальше путь шёл вдоль яблоневого сада. Так они вышли к леску, где начинался пруд. Лесок представлял собой типичную для среднерусской местности поросль, что зовётся смешанным подлеском. Уж об этом-то Троепольский, окончивший ле­сотехнический институт, знал не понаслышке. Если слегка изменить слова из­вестной песни - это разнообразие можно было представить так: «То берёзка, то осина, куст ракиты над рекой.». Этот кусочек леса был как раз тем «краем», который больше вряд ли где найдёшь. Друзья подошли к глади пруда, и Тро- епольский, сняв свои очки с толстыми линзами, шумно выдохнул воздух: «А красота-то какая!»

Они двинулись вдоль берега пруда, огибая лесок, вышли на большую поляну со сторожкой.

- Здесь традиционно проходят все народные гулянья, от майских праздников до пасхи. Здесь же, рискуя быть не понятым, я поначалу хотел заложить иппо­дром. Но потом не решился трогать эту красоту, нашёл другое место - пустующее поле. Мы сейчас пройдём с тобой через цветущую жасминовую аллею, и ты пой­мёшь, почему я передумал. Ты не боишься укусов пчёл?

- В эдэме даже пчёлы кусаются без боли! После города я здесь словно в раю, без всяких преувеличений. Ты посмотри, ведь за всё время, что идём, мы не встре­тили ни одного человека, кроме шныряющих мальчишек.

- Гаврюша, у меня все работают! И ты видел бы, с какой жадностью народ ра­ботает после войны! Кто не задействован в поле, те трудятся в посёлке, на стройке собственных домов. Захочешь - побываем и там. Ты увидишь моих людей, с бле­ском в глазах. Я радуюсь, когда понимаю, что мне удалось зажечь эти глаза.

Они идут за мной, потому что я многое им даю, пекусь о них. Я не началь­ствую, я веду их за собой, снимаю, если надо, рубашку и переворачиваю лопатой зерно на токах вместе с ними; я один из них - и они чувствуют это .

- Друг мой, всё ли так идеально? Знаю тебя неисправимым романтиком с веч­но горящими глазами, распахнутой душой. Помню тебя активистом, представи­телем комбеда района, открывающим «Театр Чернышевского» в Борисоглебске. Как мы радовались этому театру для бедноты, где мы сами ставили пьесы и сами были артистами. сколько было восторгов!

Ты говорил тогда: «Мой театр в Борисоглебске.» - и искренне, по праву, считал его своим, как считаешь сейчас «своими» людей, работающих в совхозе, «своими» - этот парк, и манеж, и лошадей - свою сокровенную любовь .

Я понимаю, в этом звучит наша гордость за вложенный труд, но разве мы по- настоящему можем сказать, что это - «моё»? Ты не боишься, что в какой-то мо­мент у тебя всё это отберут, найдётся тот, кто «положит глаз» на твой «эдэм», на твой, испеченный собственными руками, кусок сладкого пирога и вышвырнет тебя отсюда под самым благовидным предлогом, чтобы сесть здесь самому или посадить своего наперсника?

Иван с удивлением воззрился на друга, как будто видел его впервые. Гаврюша снял очки, и на его переносице обнаружились два тёмных следа. Глубоко спря­танные глаза на ярком солнце превратились и вовсе в щелочки и смотрели устало, без всякой насмешки, так свойственной им.

- Гаврюша, откуда в тебе это? Ещё семь лет назад ты был другим человеком. Откуда в тебе такой пессимизм?

Со стороны жасминовой аллеи раздался крик:

- Папа, папочка! Как хорошо, что ты здесь! Мы с Митькой хотим запустить змея, но он никак не хочет подниматься! - двое мальчуганов мчались им навстре­чу с лёгкой конструкцией из деревянных планок и бумаги в руках.

- Борька! Этот дядя - мой очень старинный друг, мы с ним давно не виделись, и у нас очень важный разговор. Так что ты должен.

- ...запустить этого змея, - перебил Ивана Троепольский, - и важнее этого за­нятия я себе не могу представить! Борька! Откуда у тебя такие замечательные вес­нушки на носу? Смотри, у папы нет, у мамы, вроде, тоже. А-а-а! Знаю, это они от солнышка в Казахстане, папа мне тут рассказывал! Давайте запускать змея!

После пяти попыток змей, поймав ветерок, взмыл в воздух, к всеобщей радо­сти, и радовался этому больше детей Троепольский, а Иван с задумчивым лицом наблюдал полёт змея. Разговор заново начал Троепольский:

- Ваня, это не пессимизм, это реалии, в которых, увы, мы живём. Просто ты, занятый здесь по уши своей работой, на которую положил всё своё здоровье, не­множко оторвался от действительности. А я - варюсь в области, вижу многие хозяйства, среди которых твоё - редкое исключение. Вот ты, к примеру, с кем в области отметил свою награду?

- С Зиночкой, с Мильманами. Ты же знаешь, родней и ближе в Воронеже у меня никого нет.

- Идеалист! Ты ошибаешься! Роднее у тебя должен быть обком! Туда прихо­дят из хозяйств машины с продуктами, там завязываются связи крепче родствен­ных и решаются вопросы поставки техники в колхозы, а также втихую замали­ваются грехи «обезлички», когда успехи только на бумаге. Тебе просто повезло с директором треста, это - настоящий человек, но о нём можно только написать повесть. Над ним, как и над всеми, - обком партии. Там казнят и милуют, и слу­чись чего, ни твоя медалька, ни прошлые заслуги тебя не спасут!