Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга

• Название: Княгиня Ольга
• Автор: Светлана Кайдаш–Лакшина
• Жанр: Историческая проза
• ISBN: ISBN 5–17–013112–7 (ООО «Издательство ACT») ISBN 5–271–04038–0 (ООО «Издательство Астрель»)

ISBN 5–17–013112–7 (ООО «Издательство ACT») ISBN 5–271–04038–0 (ООО «Издательство Астрель»)

О великой русской княгине Ольге (? — 969), жене киевского князя Игоря Рюриковича, рассказывает новый роман писательницы–историка Светланы Кайдаш–Лакшиной.

---

Богом огня у древних индусов был Агни — у русских огонь.

Богу Агни приносились кровавые жертвы, и в «Ригведе» жертва называется «яга–яджа», а «ступа» — гроб. В русских сказках Баба–яга перемещается в ступе и пожирает свои жертвы только после того, как они побывают в печи. Она живет в домике («избушке на курьих ножках») в лесу: это древний погребальный обряд, когда для покойника в лесу сооружали домик и оставляли мертвеца там.

Русская богиня Мокошь — Макошь… А в древней индийской философии «мокша» означало освобождение души от тела, истекание ее, так как корень «мок» означал «мокнуть», «течь».

Как и в русских словах…

В русском языке идол — в санскрите идас, у русских кудесник — в санскрите куд (говорить намеками), у русских праздник Ивана Купалы — в самый долгий. солнечный день, в санскрите куп — светить, сиять, Лада — богиня любви и красоты, в санскрите лад — играть, веселиться; Лель, Люли в русских песнях — «ой, люли, люли», в санскрите лёлья обниматься; мор — вымирание, в санскрите марана — умирание, мара — смерть, «Чур» в Древней Руси означал границу земли племени, рубеж, межу (ставили безголовую чурку — «чур мое», чураться — остерегаться), в санскрите чур — воровать или избежать, в русском яма — в санскрите Яма — бог царства мертвых, в русском богиня, дева — в санскрите дэви, в русском брань — в санскрите — рана, в русском ветер — в санскрите — ватар, в русском вода — в санскрите — пива, вар, в русском дивный — в санскрите дивья, в русском другой — в санскрите друха, в русском заря — в санскрите джарья (вспомним нашу жар–птицу!), в русском убивать — в санскрите — труп, в русском кошель — в санскрите коша, в русском печь — в санскрите пач, в русском праматерь — в санскрите праматрь, в русском простор — в санскрите прастара, в русском прохлаждаться — в санскрите прахлад, в русском творить — в санскрите — твар, в русском тереть — в санскрите трут, в русском оба, три, четыре — в санскрите убха, три, чатвара, в русском глупец — в санскрите чуда…

Этот перечень можно продолжать бесконечно.

Полностью он приведен в трудах замечательного индолога Н. Р. Гусевой, автора книг по культуре и религиям Индии.

Теперь, когда Порсенны не стало, княгине невольно вспоминались слова его, мысли, даже те, что некогда встречала смехом. Ольга не забыла, как он в сердцах однажды сказал: «За настоящее мы мало отвечаем — оно приготовлено не нами, но прошлое мы обязаны сберечь, иначе ждет расплата!»

Святослав тогда ему возразил: «Все настоящее, вся судьба нашего княжества и нашей земли в ножнах моего меча!»

Порсенна грустно покачал головой: «Твой отец был храбрым воином и умным князем, но даже и сейчас мы, живущие после него, верно не знаем, кто его погубил… Его смерть была уготована заранее, но никто об этом не догадывался… Все мы живем и чувствуем, будто царим, а мы во власти тех, кто решил распорядиться нашей жизнью…»

Святослав тогда засмеялся: «Ты сильно постарел, мой учитель! Это я распоряжаюсь жизнями своих подданных и своих врагов. Ты все перепутал!»

«Нет, мой князь. — Порсенна нисколько не рассердился. — Мы не можем видеть, сколь длинна нить нашей жизни, судьбы, это знают мойры, как говорили греки, а у нас, этрусков, это были служанки Лазы с крыльями за спиной. У нее в руках было зеркало, чтобы увидеть в нем будущее, таблички для того, чтобы написать на них все проступки своей жертвы, и цветы — их Лаза подносила людям, опьяненным любовью, высшим счастьем, что посылается земным богами. Только высокие жрецы знали, но они все умерли, кого и когда посылала Лаза людям — Еван, Альпан и Млакус. Думаю, что Еван — как потом Ева в ваших писаниях — связана была с созданием человека, его рождением; Млакус — с кормлением, может быть, и молоком, была покровительницей коров. Альпан же приходила к роженице вместе с Еван — та помогала в родах, Альпан была несчастьем. Так приходят у вас Доля и Недоля… Кто из них первой схватит новорожденного — Альпан или Еван…

— А кто схватил меня, мамо? — Святослав был весел. И княгиня Ольга ответила ему: — Конечно, Доля! — А цветы тебе приносили сами девицы! — подхватил шутку Порсенна. — И никто не осмеливался ни на каких табличках отмечать твои проступки!»

Князь Святослав не любил тайн. Ему казалось все ясным и очевидным, а если что‑то было запутанно, то это следовало не распутывать, а скорее разрубить.

Древляне убили отца, мать княгиня Ольга присоединила мощное их княжество к Киевскому, сломила хребет всей древлянской знати, всем, кто мог поднять народ к сопротивлению. И нечего об этом толковать. А уж все эти мойры, Лазы с зеркалами и цветами — просто сказки для малых детей. Кто в них верит, кроме Порсенны? Нянька верит в свои…

Святослав не любил говорить о том, где нельзя было бы ответить «да» или «нет».

Все предчувствия, предсказания, намеки казались ему бабьими затеями, о чем он не раз и говорил Марине. Святослав решительно отказался, когда она стала уговаривать его идти с ней ночью на берег Днепра, чтобы с помощью особых заговоров отыскать там клад, о котором ей стало известно. Он был зарыт супругами, поэтому и достать его могли только муж с женой. Хотя Марина принесла и показывала Святославу «вызывные книги». И разрыв–трава была у нее и девять ножей для того, чтобы идти в коровник и в том месте, где коровы спят, сделать этими ножами магический круг, а потом с ними на место, где клад зарыт, но Святослав бросил ножи в окно и чуть не кинул в огонь «вызывные книги», писанные глагольской азбукой. Холопки тогда шептались, что князь княгиню за косы оттаскал…

Ножи эти потихоньку отыскали в траве, спрятали и принесли княгине Ольге, а она отдала их няньке. Та качала головой, удивлялась, где Марина взяла «вызывные книги», что спрятаны были в пещере Матери Сырой Земли, а все схороненное в земле ей принадлежит. Говорили, что клад древний, еще готских времен. Княгиня Ольга тогда только рукой махнула: «Откуда же знают, что супругами зарыт?!»

Так и неизвестно осталось, откопали потом этот клад или «вызывные книги» только Марине сказали, где его искать, а больше — никому.

Глагольская азбука была на Руси с незапамятных времен.

Князя Святослава учили обеим грамотам — глаголице и азбуке просветителя Константина–Кирилла.

Когда при русских князьях Аскольде и Дире появились в Киеве христиане — ведь и сами князья крестились в Царьграде! — тогда глаголицей написали и христианские книги.

После крещения князей киевских Аскольда и Дира в Царьграде появились на Руси в глагольской азбуке Евангелие и Псалтырь. Тогда киевляне зависели от хазарского кагана, книг переписывали в изобилии и постоянно, христиан все прерывало. И каган послал к византийскому императору послов, чтобы он прислал хорошего философа, способного растолковать в Хазарии учение Христа и сравнить его с другими верами, прежде всего Магомета и Моисея[236]. Каган опасался, что христианство проникнет в Хазарию, и надеялся, что христианский философ будет посрамлен. Император послал в Хазарию братьев Мефодия и Константина–Кирилла. Кириллом он стал называться потом, приняв монашество, но память о нем так и сохранялась — Константин–Кирилл…

Хазары призвали философа из православной Византийской страны, чтобы он объяснил всем вопрос о Едином Боге, в которого верили евреи, и о Троице, которую исповедовали православные.

В Киеве до сих пор вживе помнили братьев Константина–Кирилла и Мефодия. Сохранялись предания об их ученом споре с мудрецами хазарского кагана, и многие были уверены, что и сам он произошел именно здесь, в Киеве, а не в далекой столице Хазарии.

Философом считался Константин–Кирилл, его‑то и послал император, а уж он позвал брата своего Мефодия. Во всяком случае, точно известно, что в Херсонесе, куда прибыли братья из Царьграда, Константин–Кирилл увидел Евангелие и Псалтырь, писанные русскими письменами, и меж братьями и человеком, который принес эти письмена (как говорят, киевлянином), состоялась беседа. Почему‑то в пространном Житии Константина–Кирилла, написанном учениками вскоре после его смерти и ставшем известным в русских землях, особо была указана эта встреча и беседа и то, что он уловил смысл речи, понял собеседника и «выделил гласные и согласные». Вот это особое упоминание и говорит скорее всего о том, что беседовали они об азбуке русской, то есть глаголической, или глаголице. И ее увез потом Константин–Кирилл в Великоморавскую державу, куда был послан тоже византийским императором по просьбе моравского славянского Ростислава. Братья приехали туда, уже имея на руках славянскую азбуку и христианские книги, на ней написанные. Однако потом создал и еще одну более простую азбуку, ее и назвали кириллицей. Всюду употреблялись эти две азбуки, но глаголицей, существовавшей с глубокой древности, было написано слишком много языческих манускриптов, которые подверглись уничтожению. Когда князь Рюрик захватил с дружиной Киев и убил христианских князей Аскольда и Дира, то велел уничтожать и христианские манускрипты, и тогда и потом их было уничтожено немало.