Илья Штемлер - Уйти, чтобы остаться

• Название: Уйти, чтобы остаться
• Автор: Илья Штемлер
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В романе «Уйти, чтобы остаться» рассказывается о труде современных ученых, занимающихся проблемами радиоастрономии. Герои романа связаны сложными взаимоотношениями, их «звездная» профессия не освобождает их от вполне реальных, земных конфликтов.

---

— Надежная индульгенция! — воскликнул Савицкий.

— Послушайте, Валентин Николаевич, в чем вы хотите меня убедить? В том, что есть безобразия?! Было б странно, если б их не было. Это неизбежные издержки движения.

— Или его сущность, — язвил Савицкий. — И вы знакомы с теми, кто убежден в обратном?..

Ковалевский попытался обратить все в шутку:

— Больше всех в этом убежден…

— Бродский! Он человек практичный, — выкрикнул Сеня.

— Вадим, Вадим! Он добрый, — поправил кто-то…

— Ипполит Горшенин! — закончил Ковалевский.

— Я физик. Я убежден лишь в том, что я ни в чем не убежден. — Ипполит пытался выдавить из бутылки еще несколько капель коньяка.

Ковалевский понял, что шутки не получилось. Но отступить — значило продолжить надоевшую беседу. Он посмотрел на Савицкого:

— А меньше всех в этом убеждены…

— Вы! — бросил Савицкий. — Мне всегда не внушали доверия люди, которые знают наизусть цитаты…

Прозвучало грубо. И всем стало неловко. Эдуард откинул крышку пианино. Возможно, ему и вправду хотелось петь. Прохладные клавиши холодили пальцы.

Ветер. Он меня обнимает,
Он меня обнимает. Ветер, ветер, ветер…

Савицкий сел у двери, поджав ноги под стул. Его место у пианино было занято.

Вадим поднялся, стряхнул с брюк крошки. И подошел к Савицкому. Казалось, что худая шея Валентина Николаевича насажена на нелепый синий галстук. Вадим положил локти на спинку стула и наклонился:

— Испортили Роману Степановичу настроение. А он вам когда-то, кажется, помог. — Вадим хотел сказать другое. Или ничего не хотел говорить. Вадим даже не знал, почему так получилось.

Савицкий вздрогнул. Он не заметил, как подошел Вадим.

— Поняли, что нехорошо кусать руку дарующую? — зло произнес Савицкий.

— Нет, я понял, что злословие — не лучшая форма благодарности. — Вадим увидел, что Савицкий сильно пьян. Вадим был удивлен, он никогда не видел Савицкого пьяным. Вероятно, этим и можно было объяснить его поведение. Вадим уже определенно пожалел, что начал этот ненужный разговор. Но ему почему-то было неудобно перед Ковалевским. Дурацкая, жалостливая у него натура. Все ведут себя как находят нужным. Эдька поет куплеты…

— Послушайте, Савицкий, вы бы…

— Отвяжитесь. Я дам вам пощечину! Савицкий поднял голову.

Вадим отшатнулся. Он видел, как из-под век Савицкого скользнула слеза.

Савицкий пересел и оказался рядом с Ипполитом и Ковалевским.

Вадим занял опустевшее место. Он слегка улыбнулся. Со стороны должно было показаться, что поведение Савицкого просто шутка. И эта фраза о пощечине. Но каким-то вторым зрением Вадим настороженно оглядел всех, кто находился так близко, что мог услышать. Кажется, никто не слышал, нет, не слышал. Спасибо Эдькиным аккордам… Вадим почувствовал, как он краснеет.

И тут Вадим увидел Ирину. Она стояла в дверях, упершись о косяк, и смотрела на него…

Ковалевский положил руку на плечо Ипполита:

— Я получил письмо из Мичиганского университета, от Картиса. Вам большой привет… Картис рад, что мы вплотную приступили к проблеме Большой Антенны. Он убежден, что это будет интересный инструмент… Удивительно, подчас за границей с бо́льшим энтузиазмом относятся к нашим идеям, чем мы сами…

— Они плохо знают наши трудности, — опять ворвался в разговор Савицкий.

Ковалевский с нескрываемой досадой повернул голову:

— Вряд ли. Они слишком хорошо их знают. — И он повернулся спиной к Савицкому.

Рельсы.
Вы так тянете, рельсы,
Вы так тянете, рельсы,
Рельсы, рельсы, рельсы…

Эдуарда не было видно. Над ним нависли гости. Даже удивительно, как голос пробивался сквозь это скопище.

…Первым решился уехать Ковалевский. Молодые люди спустились посмотреть, что стряслось с машиной Романа Степановича.

Старенький «Москвич» обиженно прижался к панели и словно вздрагивал от ночной прохлады. Или он был смущен вниманием оравы, вдруг навалившейся на его погнутый бамфер. Рычагом служила какая-то доска.

Вадим отошел в сторону. Прощаясь, Ковалевский его не заметил.

«Москвич», огрызаясь на каждую колдобину, сварливо пополз вдоль улицы.

Ребята вошли в подъезд.

Вадим видел, как машина выбралась на центральную магистраль. Красные огоньки стали уменьшаться, притягиваясь друг к другу, пока не слились в одну далекую точку.

Недолго постояв, Вадим двинулся следом. Он поднял воротничок пиджака и сунул руки в карманы.

Мысли лениво наслаивались в голове… Ипполит, «Турист Семенов» за рубль десять. Контактный переключатель. Дефицитное спецмасло… Я сир, я тощ, я одинок… Все это проникало друг в друга. Разбухало. Превращалось в унылую спину Савицкого, похожую на обмякший парус… Я сир, я слаб, я одинок…

Вадим услышал стук каблуков. Четкий, торопливый. Обмякший парус приобрел очертания лица Вероники. Совсем не похожее на настоящее, какое-то плоское, белое. И в то же время именно ее лицо…

Стук каблуков раздражал. Вадим обернулся. Ирина?! Ирина была почти рядом. В руках она держала плащ. Вадим чуть замедлил шаг. Ирина набросила плащ ему на плечи.

Рельсы.
Вы так тянете, рельсы,
Вы так тянете, рельсы, рельсы…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Шотландский колли по кличке Зевс положил узкую благородную морду на лапы и наблюдал, как Валентин Николаевич перевязывал изолентой огородный шланг. Новенький, недавно купленный шланг был прокушен в двух местах.

Присутствие жены, Зинаиды Львовны, несколько обесцвечивало град пожеланий, обрушенный Савицким на рыжего тощего Зевса и его хозяина, доцента Зяблина. Досталось и лаборатории, в которой работал Зяблин, и заодно нескольким сотрудникам.

Зевса такое распределение вины устраивало. Он лениво щурил красноватые глаза, как бы примериваясь, что еще за пакость сделать Валентину Николаевичу Савицкому.

Зинаиду Львовну происшествие особенно не волновало. Она слегка покачивалась в старом венском кресле и читала толстый том Голсуорси.

Но даже наглое поведение Зевса не смогло надолго отвлечь Савицкого от серьезного разговора. Через несколько минут все встало на свое место.

— Каков авантюрист, а? Завертелся. Конечно. Удача Родионова низвергнет его работу. И главное, хочет выглядеть порядочным — мол, построим инструмент, тогда и дерзайте. А я знаю, где собака зарыта. Киреев действительно поднимет на щит Родионова. И знаешь, для чего? — Савицкий посмотрел на жену, переждал и вздохнул. — Чтобы потом прилипнуть к Вадиму. Как же, работа проводилась на инструменте системы Киреева… Тебе это не интересно?

— Нет. Ты однообразен.

— Конечно. Киреев для тебя — воплощение порядочности, — обиделся Савицкий.

— Он меня не удивляет.

— И не возмущает, — повысил тон Савицкий.

— И не возмущает.

— Я для тебя чужой человек. — Савицкий бросил шланг и подошел к жене. — Что ты читаешь? Свою библию? Сколько раз можно перечитывать одно и то же?

— Успокаивает нервы.

— Скажи что-нибудь человеческое… Куда пошли девочки?

— Вероятно, с молодыми людьми, — Зинаида Львовна не отрывалась от книги, продолжая покачиваться в кресле.

— Ты будешь жить сто лет. Со своими нервами. — Савицкий поднял с земли шланг.

— Прочесть тебе эпизод смерти старого Форсайта? Впрочем, я его знаю наизусть.

— Не надо, — буркнул Савицкий. — Сердце болит. И «нитра» не помогает.

Зинаида Львовна оставила книгу:

— Что ты себя изводишь?

— Я могу его убить. Совершенно хладнокровно.

Зинаиде Львовне не хотелось продолжать эту старую тему, которая обычно заканчивалась длительной ссорой. Но сдержать себя она уже не могла.

— Почему ты не считаешься с тем, что у человека есть свои принципы? И он верен этим принципам. Это его убеждения. Они не всем по вкусу, но надо быть справедливым… Не перебивай меня!.. Опять начнешь вспоминать свои узлы в локаторе? Но локатор же не «имени Киреева». Это итог работы целого института. Да. Он получил премию, его отметили наградами… Ну и что? В конце концов, это награда институту. Люди должны были знать, что их работа нужна стране. А ты все брюзжишь…

— Я-то тебя понимаю, Зина, — сказал Савицкий. — Успокоить меня хочешь. Сколько уж лет все пытаешься, — он смотрел на гладко зачесанные седые волосы жены, на ее красивый лоб. Как много грусти в этих блеклых, а когда-то таких синих глазах.

У него стало тяжело на душе. Сколько горя он принес этим тонким, загрубевшим в бесконечных стирках рукам. Савицкий притих и отвернулся. Но ненадолго.