Редьярд Киплинг - Немного о себе

• Название: Немного о себе
• Автор: Редьярд Киплинг
• Издательство: Пропаганда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-94871-009-2

В сборник мемуарной прозы выдающегося английского поэта и писателя лауреата Нобелевской премии Редьярда Киплинга (1865–1936) включена его автобиографическая повесть "Немного о себе для моих друзей — знакомых и незнакомых", которая впервые публикуется на русском языке и книга, в которой он описал свои странствия "От моря до моря".

---

Время от времени я еду в Вашингтон, чтобы позаседать в палате и довести эту точку зрения до Конгресса. Тот вооружается аргументами против международного авторского права, которые ему представляют в готовом виде. Конгресс не слишком силен. Однажды я изложил свое мнение одному из сенаторов».

Он сказал: «Предположим, человек написал книгу, которая будет жить вечно».

Я сказал: «Ни вы, ни я не доживем до такого, однако предположим. Что же из этого?»

Он сказал: «Я хочу защитить человечество от наследников и правопреемников подобного автора, которые постараются работать под прикрытием вашей теории».

Я сказал: «Вы полагаете, что люди утратят чувство коммерции? Книга, которая проживет века, не может распространяться по искусственно вздутым ценам. Все равно будут появляться как очень дорогие, так и дешевые издания».

«Посмотрите, что произошло с романами Вальтера Скотта, — продолжал Марк Твен, повернувшись ко мне. — Когда авторская лицензия защищала их, я приобретал самые дорогие издания, какие только позволяли средства, потому что они мне нравились. Одновременно издательская фирма распродавала публикации, доступные по цене даже кошке. Они распоряжались своей недвижимостью и, не будучи дураками, сообразили, что одну треть участка можно разрабатывать словно золотоносную жилу, другую — как огород, а оставшуюся — на манер мраморного карьера. Вы меня понимаете?»

Тогда я осознал, что Марк Твен был вынужден сражаться за разрешение простой проблемы — за право человека (подумать только о такой ереси!) на творения своего мозга наравне с правом на творения своих рук. Когда ворчат пожилые львы, молодежь лишь повизгивает. Я пропищал что-то в знак согласия, и разговор перескочил с книг вообще на его собственные.

Набравшись смелости, чувствуя за спиной поддержку нескольких сот тысяч читателей, я спросил, женился ли Том Сойер на дочери судьи Тэчера и будем ли мы иметь удовольствие услышать о Томе — уже взрослом человеке.

— Я еще не решил, — промолвил Марк Твен, вставая с места, и, набив трубку, принялся расхаживать в своих домашних туфлях по комнате. — Продолжение «Тома Сойера» представляется мне в двух направлениях: в первом случае я удостоил бы его великих почестей и привел бы в конгресс, во втором — его бы повесили. Тогда и друзья и враги книги смогли бы сделать свой выбор.

Тут я окончательно утратил почтительность и начал открыто протестовать как против первой, так и против второй версии, поскольку, по крайней мере для меня, Том Сойер был живым человеком.

— Да, он реален, — сказал Марк Твен. — В нем собраны воедино все мальчишки, которых я когда-то знавал и сумел припомнить. Однако это было бы достойным окончанием книги. — Затем, повернувшись кругом, продолжил: — Потому что, если хорошенько подумать, ни религия, ни образование, ни воспитание не располагают действенными средствами против силы обстоятельств, которая движет человеком. Давайте перетасуем обстоятельства последующих двадцати четырех лет жизни Тома. Тогда по логике вещей в соответствии с перетасовкой он обернется либо ангелом, либо станет головорезом.

— Вы верите этому?

— Я так думаю. Не это ли зовется в ваших краях кисмет[365]?

— Да. Однако не надо выворачивать Тома наизнанку дважды и главное — покажите результат. Ведь он уже не является вашей собственностью, а принадлежит нам.

Марк Твен разразился звучным, открытым смехом и начал читать диссертацию на тему о праве человека делать со своими творениями все, что ему угодно. Поскольку это представляет интерес только для профессионалов, я милостиво опускаю ее.

Вернувшись в свое большое кресло, рассуждая при этом о правдивости и прочем подобном в литературе, Марк Твен сказал, что автобиография — это единственный литературный жанр, в котором писатель вопреки своей воле и несмотря на страстное стремление к противоположному, обнаруживает себя в истинном свете.

— Ваша книга о Миссисипи автобиографична, не правда ли? — спросил я.

— Настолько близко к этому, насколько возможно ее написать автору, который работает одновременно над книгой и над собой. Однако, по-моему, в истинной автобиографии не удается рассказать правду о себе или избежать того, чтобы не произвести на читателей истинного впечатления о собственной персоне.

Однажды я проделал эксперимент: пригласил своего приятеля, человека правдивого до мелочей при любых обстоятельствах, человека, которому даже во сне не приснится солгать, и уговорил написать собственную биографию ради нашего обоюдного развлечения. Он согласился. Из рукописи мог бы получиться внушительный том в одну восьмую листа. Но каким бы благонамеренным и честным человеком ни был автор при описании всех подробностей своей жизни, о которых мне было известно, на бумаге он оказался чудовищным лжецом. Он ничего не мог с собой поделать. Иначе он не написал бы ничего.

Человеку вообще несвойственно рассказывать правду о себе. Тем не менее, познакомившись с чьей-то автобиографией, читатель все же получает общее представление о том, был ли автор обманщиком или порядочной личностью. Объяснить свое впечатление читатель вряд ли сможет, он подобен человеку, которого поразила красота женщины, хотя сам он не запомнил ни цвета ее волос, ни очертаний рта или фигуры. И все же впечатление, полученное читателем, единственно правильное.

— Собираетесь ли вы написать автобиографию?

— Если и собираюсь, она будет создана по подобию других — с самым серьезным намерением изобразить себя гораздо лучшим человеком в каждой мелочи, которая могла бы меня дискредитировать. Как и других авторов, меня также ожидает неудача. Я не могу заставить читателя поверить во что-либо, кроме правды.

Естественно, это привело к обсуждению вопроса о совести. Вот что сказал Марк Твен, и его могучие слова достойны того, чтобы их увековечить:

«Совесть — это помеха, и она подобна ребенку. Лелейте ее, забавляйтесь с ней, потакайте прихотям — она станет испорченной и начнет вторгаться во все ваши радости и печали. Обращайтесь с совестью так же, как со всем другим. Когда она возмущается, отшлепайте ее, спорьте с ней, не уступайте ей, не позволяйте приходить поиграть с вами, когда это ей заблагорассудится, — и вы воспитаете хорошую, я хочу сказать, хорошо воспитанную совесть. Иначе она испортит всю вашу жизнь. Надеюсь, что сумел призвать собственную совесть к порядку. По крайней мере, она давно не напоминает мне о себе. Пожалуй, я укротил ее с чрезмерной строгостью. Убить ребенка — это жестокость, но, несмотря на все то, что я сказал, совесть отличается от ребенка многим. Возможно, и лучше, когда она мертва».

Затем Марк Твен рассказал немного о своей ранней молодости (то, что считал возможным доверить незнакомцу), воспитании, а также о вечном влиянии на него примера родителей. Он словно говорил глазами — их светом, который лучился из-под густых бровей. Иногда он пересекал комнату легкими, словно у девушки, шагами, для того чтобы показать мне ту или иную книгу, или просто расхаживал, попыхивая кукурузной трубкой. Я отдал бы многое за то, чтобы набраться смелости и попросить в дар эту трубку прилавочной стоимостью в ка-ких-то пять центов. Я понял, почему дикари так страстно домогаются печени храбрецов, убитых в бою. Возможно, эта трубка смогла бы наделить меня хоть крохотной долей его способности читать в сердцах людей. Однако он ни разу не отложил ее в сторону на расстояние, удобное для совершения кражи.

Однажды писатель положил руку на мое плечо. Это действительно случилось. Так жалуют Звездой Индии — голубой шелк, звуки трубы, сверкание алмазов и все прочее. Если в будущем, по воле обстоятельств и случайностей, которые порой подстерегают нас в этой бренной жизни, мне суждено безнадежно пасть, я скажу надзирателю работного дома, что однажды сам Марк Твен возложил руку на мое плечо, и тот немедленно предоставит мне отдельную комнату, снабдив двойной порцией табака, полагающегося бедным.

— Я не читаю романов, — продолжал Марк Твен, — но иногда всеобщее любопытство заставляет сделать это, когда люди начинают преследовать меня, желая узнать мнение о последней нашумевшей книге.

— Какое впечатление произвело на вас недавнее преследование?

— Роберт[366]? — спросил он. Я кивнул.

— Конечно, я прочитал — для того чтобы поучиться мастерству. Это заставило задуматься над тем, что я слишком давно не читал романов. Среди книг, застрявших на полках, может оказаться немало таких, которые написаны с большим вкусом. Итак, я начал курс чтения романов, однако прекратил это занятие, потому что не получил удовольствия. Что касается Роберта, то я изумился, изумился, словно уличный певец, которого привлекла восхитительная музыка, исполняемая на церковном органе. Правда, я не остановился, для того чтобы спросить, была ли это всеми признанная или самая заурядная музыка. Просто мне нравилось то, что я слышал. Я говорю об изяществе и красоте стиля.