Анджела Картер - Ночи в цирке

• Название: Ночи в цирке
• Автор: Анджела Картер
• Издательство: Амфора
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-377-2

Роман американской писательницы Анджелы Картер (1940–1992) переносит читателя в загадочную, волшебную атмосферу цирковой жизни. Полуфантастический рассказ о приключениях главных героев – воздушной гимнастки Феверс и последовавшего за ней в турне по России конца XIX века журналиста Уолсера – выдержан в сочной, ироничной манере.

Чарующий мир циркового закулисья, роскошные покои великокняжеского дворца, затерявшаяся среди сибирских снегов тюрьма для женщин-мужеубийц – вот лишь некоторые из декораций, в которые автор помещает действие своего удивительного и при этом откровенно феминистского романа.

---

В ту ночь разбойники даже выказали некое подобие заботы: не стали нас допрашивать и все такое, потому что мы были слишком напуганными и усталыми, а поместили в просторный сарай с лежанками, покрытыми медвежьими шкурами, судя по запаху, плохо выделанными. Они оставили нас, бедных, сбившихся в кучу циркачей Полковника, который что-то возмущенно бормотал, поскольку, не считая всех выпавших на нашу долю унижений, терпеть не мог водку, которой нас гостеприимно потчевали, и безмерно страдал по утраченному бурбону, как рано отнятый от груди младенец, жалобно бубня, что появление американского консула было бы, как он сказал, «з-зымечательно». «Чертовски з-зымечательно».

Снаружи послышался металлический лязг. О чем-то горячо споря, мужики заперли нас на засов. Как и мы, они не были уроженцами здешних мест Местные «лесные жители» – низкорослые, желтолицые; иногда мы видели на станциях как они грузили горой наваленные на сани шкуры в багажные вагоны: они носили необычные треугольные шапки и позвякивали оловянными украшениями. Эти же были здоровые, крепкие мужики, хотя мы и находились очень далеко от того района, где обитали их предки – крестьяне, высланные в Сибирь несколько столетий назад. Так что, полагаю, все вокруг было им так же незнакомо, как и нам.

В сарае горел костер, его дым уходил в отверстие в крыше. Разбойники приставили к нам мальчишку, который должен был просидеть всю ночь у огня, подбрасывая в него дрова. Собаки клоунов прыгали, заглядывая парнишке в лицо, в надежде поиграть с ним, но когда одна черная пуделиха с остатками красного атласного банта в кудрях напрыгнула на него с исключительно дружескими намерениями, этот общительный малый ловко ухватил ее и одним аккуратным движением своих длиннопалых рук свернул ей шею. Клоуны оцепенели от ужаса, я же перестала питать последние иллюзии относительно доброжелательности наших новых хозяев.

Взгляды, которые костровой бросал на свинку Сивиллу, напоминали мне взгляды беспризорников на Квинстаун-роуд, когда они поглядывали на Джанни, выкрикивавшего: «Мороженое, мороженое, самое вкусное мороженое!» Из чего я сделала вывод, что Сивилла – не жилица на этом свете; да она и сама все понимала и, изредка всхлипывая, старалась поглубже зарыться в полковничью жилетку.

Как бы то ни было, я упросила мальчишку разрубить полено так, чтобы Лиз наложила на мое сломанное крыло шину и закрепила ее разорванными на полоски бельем, после чего почувствовала себя лучше. Но нам некуда было от него спрятаться, и когда он увидел, чем мы заняты, его глаза буквально полезли на лоб. Бог мой, как он таращился! И, верите ли, стал креститься!

Наконец Принцесса пришла в себя и нарушила свое многолетнее молчание мстительными выкриками, не относящимися ни к кому, ибо это явно была истерика с бессмысленным бормотанием. Ее не могла успокоить даже Миньона. Ясно было: Принцесса поняла, что «мавр может уходить». Ее руки словно ей уже не принадлежали, как будто отныне ей больше не суждено было использовать их как руки, а бедные пальцы не гнулись и напоминали шляпные крючки в прихожей.

Она так страшно кричала, так стенала о гибели своего рояля и любимых тигров, что клоуны рассвирепели и стали требовать, чтобы мальчишка вышвырнул ее на мороз, но тут Лиззи отыскала в своей сумке колоду карт, и, возмущенные, но притихшие, они расселись играть, а горе Принцессы тем временем иссякло, и она тихо прикорнула в объятиях Миньоны, лишь изредка испуская истерические всхлипы.

Лиз обняла меня, поцеловала и, несмотря на скрывающиеся за ее внешним спокойствием переживания, тут же, на моих глазах заснула под вонючими медвежьими шкурами. Я же была так потрясена случившимся, что никак не могла сомкнуть глаз, хотя давно уже спали клоуны, сжимая в руках карты и стаканы, крепко спал Полковник, медленно погружались в сон Миньона и Принцесса.

Лесную тишину нарушал только волчий вой – леденящие кровь звуки, совершенно не похожие на человеческие: они напоминали мне о моем одиночестве и о том, что в наступившей ночи нет ничего, что могло бы утолить нескончаемую скорбь этих Богом забытых мест.

Я лежала, уткнувшись лицом в руки, как вдруг услышала едва различимые на земляном полу шаги, а потом прикосновение – легчайшее, нежнейшее прикосновение, какое только можно себе представить, – к моей спине. Я резко подпрыгнула, но не смогла его поймать, потому что мальчишка уже как ни в чем не бывало сидел, скрестив ноги по-турецки, у костра и поигрывал малиновым пером.

Упрекнуть его у меня не хватило духу.

Мое движение потревожило Полковника; он перевернулся на спину и вскоре захрапел на пару со своей свиньей. Их дуэт, вероятно, меня и убаюкал, потому что следующее, что я помню, был грохот отпираемой двери.

Получилось так, что атаману разбойников захотелось встретиться со мной наедине, и за мной пришли, чтобы проводить в его хижину. Меня усадили на грубо сколоченный табурет перед столом, на котором я увидела простоквашу, черный хлеб и чай. Сон меня освежил, я подумала: «Пока живу надеюсь» и, несмотря на все свои страдания, обмакнула кусочек хлеба в простоквашу и заставила себя проглотить. Все это время атаман теребил свои длинные усы, свисающие с верхней губы к кадыку, и испытующе поглядывал на меня близко посаженными, но незлыми глазами.

Должно быть, я действительно выглядела нелепо в остатках кружевного вечернего платья, купленного по случаю в «Свон и Эдгарс»,[98] которое не шло мне даже новое. К тому же я была без нижней юбки, да еще укутана, словно тогой, одеялом. Манеры его, впрочем, сохраняли все черты высокомерной обходительности нищего; он ни разу не попросил меня показать крылья, видимо, полагая это бестактностью, хотя ему, конечно же, очень хотелось посмотреть.

– Вы – в Забайкалье, где реки промерзают до дна и рыбы застывают во льду, как мошки в янтаре, – объявил он. Как вам известно, у меня талант к языкам, я хватаю их на лету, как блох, и, хотя его русский и не был петербургского выговора, я все равно все понимала.

– Я это уже поняла, – сказала я.

– Добро пожаловать в братство свободных людей!

– «Братство», вот как? Но я не довожусь вам братом! – Его братское приветствие было совсем не к месту, и я презрительно усмехнулась, на что он не обратил никакого внимания и продолжал:

– Мы не заключенные, не изгои и не поселенцы, сударыня, хотя братство наше возникло именно из этих сословий; мы живем вне закона, не знающего к нам пощады, и своей жизнью и поступками доказываем, что жизнь в лесу может принести свободу, равенство и братство тем, кто готов платить за них бездомностью, опасностями и даже жизнью. Отныне, как говорится, наши сестры – сабли остры; наши жены – ружья заряжены, с которыми мы каждую ночь делим свои лежаки и – ревнивые – никогда не спускаем с них глаз. Мы идем на смерть с той же радостью, с какой идут под венец.

Не думайте, что я не прониклась духом его разглагольствований, хотя, как мне казалось, они должны были подчиняться определенному смыслу. «Сестры – сабли, жены – ружья» – что это такое, в самом деле! Что за разговор? Пойти с кем-нибудь из них под венец было равносильно приглашению на эшафот, не иначе. Этот малый мешает метафоры, как пьяница – выпивку, и, смею заметить, пьянеет от них примерно так же. Более того, мне кажется, что его речь отлично легла бы на музыку, на духовые с барабаном, а в некоторых местах не помешал бы и мужской хор. И однако же, хоть он и был нашим похитителем, в тот момент я была настроена скорее в его пользу, чем против.

– Только катастрофа, – говорил он, – способна завести мужчину в такую глушь.

Но не я ли – живое доказательство того, что и женщины появляются здесь отнюдь не по собственной воле? Чтобы скрыть свое раздражение, я попросила у него еще стакан чая. Мою просьбу он любезно исполнил под звон и бряцанье оружия, поскольку, помимо прислоненного близ него к козлам ружья, на поясе у атамана болтались два пистолета, а его армяк был накрест перепоясан патронташем. Кроме того, у него имелась сабля с широким клинком, похожая на турецкую. Таково было снаряжение этого дикаря, украшенного свирепейшими усами. Его одежда напоминала одеяние бандитов из комических опер, только подражал не он, а ему, а от деревянного приклада его ружья, которое наверняка участвовало в крымской кампании, почти ничего не осталось.

– Каждый из нас, включая последнего мальчишку, скрывается здесь от закона, который готов нас покарать за месть мелким чиновникам, армейским офицерам, помещикам и им подобным негодяям, некогда насильно обесчестившим наших сестер, жен и возлюбленных, которые теперь далеко, далеко от нас…

Так вот где в либретто появляются женские партии! Подруги, которых с нами нет!

– Что вы имеете в виду под словом «обесчестившим»? – спросила я, с отвращением вылавливая из чая дохлую муху, но поскольку для мух здесь слишком холодно, оказалось, что это всего лишь чаинка. Я еще раз прощупала его на предмет «бесчестья».