Фредерик Дар - Большая Берта

• Название: Большая Берта
• Автор: Фредерик Дар
• Издательство: Фантом-Пресс
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-86471-146-2

«Если женщина хочет…» — поется в одной известной песне. То (добавим мы от себя) она может всю ночь бродить по Парижу с младенцем на руках. С этим никто и не спорит. А если женщина огромных размеров бродит в сопровождении симпатичного комиссара французской полиции? Это наведет ужас на любого самого отъявленного бандита.

Берта Берюрье — жена лучшего друга Сан-Антонио — из разряда именно таких дам. Слона на скаку остановит, в горящую виллу зайдет, а посмотрит — франком одарит. Но еще быстрее неугомонная воительница наградит любого парой хороших фингалов и витиеватым ругательством.

Впрочем, Сан-А в восторге от своей напарницы. Ведь за одну-единственную ночь им удалось раскрыть тайну трупа, обнаруженного на крыше старого парижского дома, спасти сироту и освободить из подземелья мадам Пино — жену другого коллеги Сан-Антонио сморчка Пинюша.

Ни бандиты, ни полиция, ни даже собственный муж не могут устоять перед напором Большой Берты. Устоять может лишь один человек. Вы догадались кто? Ну разумеется, наш непревзойденный Сан-А. Он так и не клюнул на грандиозные прелести мадам Б.Б.

А теперь прочитайте книгу и проверьте — устоите ли вы?

---

И ошалевшая толстуха решительно выдернула ключ зажигания. Вы меня знаете, не так ли? Я попадал в переделки менее банальные и передряги более крутые. Какие только опасности не подстерегали меня! Я видел смерть, как вижу вас: анфас и в профиль!.. Сотни женщин соблазняли меня, окручивали, обволакивали! Подтвердите, затейницы! Множество раз я оказывался в ситуациях деликатных, катастрофических, щекотливых, сомнительных… Но никогда, чтоб я сдох, никогда я не вляпывался в столь идиотскую историю. В то время как я терзаюсь профессиональными проблемами, мне навязывают смехотворный адюльтер! Беглая женушка Берю собирается слопать меня заживо! Что делать? Не могу же я позвать на помощь. Или сидеть сложа руки. Или сбежать. Вызвать группу поддержки. Не могу взмолиться о пощаде. Заверить ее, что я ни на что не годен. Может, всадить в нее пулю? Не пойдет, только убийства мне не хватало в послужном списке. А что? «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» А чем лучше взбесившиеся свиньи?.. Отпадает. Общество защиты животных мне не даст спуску, и что тогда?

Мотор заглох.

Но, к счастью, напористость Берты имела спасительные последствия. У моей колымаги есть одна интересная причуда: когда кончается доступ бензина, она начинает вилять как помешанная.

Двигаясь по инерции на приличной скорости, хотя я и жал на тормоза изо всех сил, машина врезалась в старое ветвистое дерево под названием платан. Моя физиономия вытянулась и стала уже на десять сантиметров. Но основной удар приняла на себя толстуха. Баклажан, что вырос у нее на темечке, не поместился бы в рюкзак. Пыл Берты вмиг иссяк, страсти улеглись, чувства остыли. Она покачнулась и впала в коматозное состояние, уткнувшись головой в мою шею. Забыв о галантности, я оттолкнул ее. Меня разбирала злость, раздирала на части. Ярость была столь черной, что даже инспектор винных погребов заплутал бы в этой тьме без электрического фонарика.

— Старая ведьма! — рычал я. — Ошалевшая самка! Толстопузая уродина! Жирная свинья! Деревенщина! Лохань с грязным бельем! Корыто с помоями! Бочка с салом! Ошибка природы! Обжора! Бездонная цистерна! Супердрянь! Колбасное изделие! Бородавочница!

Некоторое время я продолжал в том же духе, но обнаружив, что двигатель в порядке и руль не погнут, закончил представление.

* * *

Долгое молчание освежает ум. Оно, словно армейский старшина, наводит порядок в башке, дисциплинирует мысль.

Мой гнев медленно таял и к тому времени, как показались желтые огни пригорода, исчез без следа.

Берта почувствовала, что можно вставить слово.

— Дурь на меня нашла, — извинилась она.

Уж не знаю, как луженая глотка толстухи смогла воспроизвести робкое щебетание маленькой девочки.

В ответ я проворчал нечто нечленораздельное.

Берта продолжала каяться:

— Все моя чувствительность. У меня пылкий темперамент! Иначе не могу: если мужчина меня околдует, должна познакомиться с ним поближе.

Звучит заманчиво. Но я на эту удочку не попадусь.

— Надеюсь, вы застрахованы? — осведомилась мадам Округлость. — А то у меня есть кое-какие сбережения, я могла бы поучаствовать в убытках.

— Не беспокойтесь. Я все беру на себя. Она испустила вздох облегчения. С ее легкими можно надувать паруса.

— Ну ладно. Только не говорите о моей заначке Берюрье, этот мерзавец взломает копилку. Мот, каких поискать! Я имею в виду, любит набить брюхо. Все готов просадить на жратву. Ему невдомек, что, если не откладывать денежки, далеко не уедешь. Я же умею заглянуть в будущее. Вот что я скажу вам, комиссар, никогда не выхожу из дома, не упрятав парочки банкнот за подкладку сумочки. Боюсь внезапно оказаться на мели, такое уже случалось. Вообразите, однажды в метро паренек лет двадцати, сказочный красавчик, голову потерял, сидя рядом со мной. Он так нежно поглаживал мои коленки, словно массажист в бане! Я с ним разговорилась. Он спросил, не уединиться ли нам. Да только у него не было при себе ни гроша. Можно быть страстным и бедным, не казнить же за это! Представьте на минутку, Сан-Антонио, что было бы, если бы я не прихватила с собой заначку? Чем бы я тогда заплатила за комнату в отеле и бутылочку шипучки, поддавшей нам жару? А? Нет, вы ответьте…

Я не отвечал, глубоко погрузившись в раздумья.

Мы проехали голубой щит с надписью «Париж». Меня неизменно умиляет скромный вид указателя, словно на нем написано «Прачечная» или «Закусочная». Всего-навсего «Париж» вместо «Вавилон». Ложное смирение, лишь подтверждающее утонченное величие.

У меня возникло странное чувство, будто я возвращаюсь из далекого путешествия. Пять магических букв подстегнули меня, придали сил. На маленькой площади часы показывали два. Сна не было ни в одном глазу.

Подруга Мамонта, прервав сердечные излияния, спросила:

— Что будем делать?

— Пахать, — ответил я.

Она сделала вид, что поняла.

Я ехал по набережной, пустынной в этот час, словно шоссе в Албании. Сена казалась неподвижной. Справа цветастой кисточкой покачивалась Эйфелева башня на фоне ночного неба. Я прибавил скорости… Туннель на Трокадеро, площадь Согласия… Миновали Лувр…

— Возвращаемся на остров Сен-Луи?

— Нет.

Берта приняла немногословность за враждебность.

— Вы все еще на меня обижаетесь?

— Меньше, чем на кого бы то ни было.

— О чем же вы думаете, угрюмый красавчик?

— О шуме.

— Каком шуме?

Я говорил правду: мне не давал покоя тот шум в телефонной трубке. Он все еще звучал в ухе и вызывал цепочку ассоциаций.

У острова Сен-Луи я съехал с набережной, но не пересек мост, а круто свернул налево, в квартал Марэ. Я люблю Марэ. Там красиво, убого, грустно и тепло. А главное, честно, без выпендрежа.

Я направился в сторону площади Вогез и очень скоро оказался на улице Франк-Буржуа. Владимир Келушик жил в доме 412. Ворота, отвратительные с виду, были приоткрыты.

— Куда мы идем? — спросила Берта.

Меня так и подмывало послать ее в турецкую баню, но после того, как я вылил на нее ушат оскорблений, за мной волочилась маленькая гремучая змейка с угрызениями совести на хвосте.

— В гости к покойнику, — любезно ответил я.

Толстуха следовала за мной по пятам. Подъезд походил на свинарник. На полу, вымощенном круглыми плитами, громоздилось несметное множество ящиков и отбросов, оставленных, предположительно, торговцем овощами-фруктами. Воняло гнилой капустой и раздавленными бананами. Я распахнул застекленную дверь и обнаружил на обратной стороне картонку с именами жильцов и расположением квартир. Буквы и цифры были выведены дрожащей рукой на крышке от обувной коробки.

Келушик ютился на третьем этаже.

Мы поднялись. Берта отчаянно сопела, словно намеревалась вынюхивать трюфели в лесу. Ее шумное дыхание звучным эхом раскатывалось по узкой лестнице. Я боялся, что она перебудит весь дом.

Третий этаж. Теперь направо.

На визитной карточке тонкой кисточкой готической вязью было написано: «Владимир Келушик». Мазила не пожалел времени. Образчик каллиграфии. На свете полно дуралеев, прощелыг и прочей шушеры, которые жить не могут без художников, потому что те умеют «делать красиво».

Скажете, что я преувеличиваю, но этот маленький прямоугольник дешевого картона поведал мне о личности Владимира Келушика больше, чем отчет психиатра.

Я трижды коротко позвонил, чтобы создать подходящую атмосферу. Когда будишь человека, следует проявлять максимум такта.

Но я никого не разбудил. Вязкая тишина дряхлого, набитого битком барака осталась непотревоженной. Я впечатал палец, в кнопку звонка.

— Перлись, перлись, и все зазря! — еле переводя дух, пробасила китиха.

— Сейчас! — бросил я и вытащил свой знаменитый «сезам-откройся».[13]

Он всегда поладит с замочной скважиной. Пустяковая вещица: несколько железок, хитро изогнутых. Немного найдется запоров, что смогут оказать длительное сопротивление ласковому «клик-клик» этой штуковины, столь же неотъемлемой принадлежности суперсыщика, как и голубой цвет в палитре Вламинка.

Я отпер дверь.

— Извините, Берта, что не пропускаю вас вперед, — сказал я людоедке, — но, когда вламываешься в квартиру, правила вежливости требуют, чтобы мужчина входил первым, как на эшафот.

Любезнейшим образом оттеснив Берту, я ступил в обиталище нашего клиента. Квартира отапливалась. В нос ударил резкий запах детского питания с примесью застарелой блевотины. Я поспешил включить свет. Мне открылось печальное зрелище: малюсенькая прихожая выглядела грустно, даже трагически. Из этой жалкой клетушки вели три двери. Первая, обшарпанная, была приоткрыта: взгляд утыкался в унитаз цвета циррозной печени. Застекленная дверь вела в кухню, где пузатый газовый счетчик занимал две трети площади. Наконец, третья была заперта, однако под натиском моего любопытства тут же сдалась.