Фредерик Дар - Не спешите с харакири

• Название: Не спешите с харакири
• Автор: Фредерик Дар
• Издательство: Звонница
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-88524-003-5

Сан-Антонио — это псевдоним Фредерика Дара, самого читаемого во Франции автора за последние три десятилетия. Его главный герой — мужественный полицейский комиссар Сан-Антонио, от лица которого и написана огромная серия захватывающих приключенческих произведений. Настоящий супермен, неутомимый в работе и безудержный в любовных утехах, чертовски обаятельный, он знакомит читателя, по существу, с целым направлением ироничной, бурлескной французской литературы.

В данную книгу входят два романа — «Не спешите с харакири» и «Сан-Антонио в гостях у Маков». В этих новых переводах есть все — непредсказуемый, головокружительный сюжет, юмор, фейерверк каламбуров, нескрываемая эротика и живой язык французской улицы.

---

Со своего места я украдкой наблюдаю за тремя подозреваемыми. Все они реагируют совершенна по-разному. Первый, найдя записку, читает ее и подзывает стюардессу, чтобы та объяснила, что это значит. Второй, развернув записку, показывает её попутчице так, как будто не понимает по-французски и хочет, чтобы ему перевели Наконец, третий, прочитав записон, с невозмутимым видом бросает его в пепельницу.

Мне кажется, что ваш Сан-А пролетел, как фанера над Парижем. В конце концов, на что я рассчитывал? У этих азиатов — потрясающая империя над своими чувствами (империя Хиро-Хито или Шито-Крыто).

Итак, мы находимся на высоте шесть тысяч метров со спящим Берю в домашних тапочках и кучей проблем, которые нужно решить до посадки в Токио.

Что делать, когда мы прилетим в Японию? Я в полной растерянности, друзья! Представьте, что вы, пьяным в зюзю, решаетесь отправиться в путешествие, а затем, очухавшись с похмелья, не понимаете, на кой ляд вы отчудили это.

Время тянется медленно. Летать самолетами весьма приятно, но порой не хватает разнообразия. Я расслабляюсь. Думаю о своей бедняжке Фелиси, которая снова не знает, где ее сын. Правда, я ее предупредил, что могу задержаться, но тем не менее! Моя старушка наверное, ждала меня всю ночь напролет. Вот уж кто должен иметь надежный мотор, не боящийся ночных перегрузок!

Так как я незаметно задремал, меня будит легкое оживление рядом с туалетами. Стюардессы проносятся к пилотской кабине. Появляется командир корабля. Я смекаю, что здесь пахнет жареным и поднимаюсь, чтобы ознакомиться с обстановкой на месте. С первого взгляда я понимаю, что тревога мисс Шафран была ненапрасной. Дверь туалета заперта изнутри, а из-под нее в проход вытекает ручеек крови. Командир Лохоямопадмото дергает ручку и зовет по-японски того, кто за дверью. Но ему никто не отвечает. Тогда он обращается по-английски, по-немецки, по-норвежски, по-конголезски (экс-колониальный бельгийский вариант), по-ацтекски, по-боливийски, по-перуански, по-фински, по-болгарски, по-русски, по-украински, по-китайски, по-корейски, на канадском английском, на канадском французском, на романском швейцарском, по-испански, по-спаниэльски, по-сеттер-ирландски, по-бордельски, по-з-заикайски, по-глухоненецки и при помощи азбуки Морзе. В ответ — тишина…

Думаю, что теперь — слово за делом. Я прошу командира посторониться, и одним ударом плеча вышибаю хлипкий замок тонкой дверцы.

Перед нашими взорами открывается потрясающая картина.

Третий пассажир, тот самый, который бросил записку в пепельницу, сидит на крышке унитаза. Его руки продолжают сжимать рукоятку японского кинжала, который он мужественно загнал в свой бункер. Вокруг рукоятки обмотан белый платок, уже ставший красным от крови. Парень беспардонно мертв. Желтолицые стюардессы зеленеют, как будто их погрузили в метиленовую синь. Командир Лохоюмападмото выглядит чрезвычайно взволнованным. Впрочем, есть с чего! Он отдает на японском распоряжения своим крошкам и переводит на меня недовольный взгляд.

— Я — журналист, — говорю я — Из агентства «Франс-Пресс» в Токио. Он кивает головой. — Харакири, — констатирует он.

— Вижу.

Другие пассажиры ничего не успели увидеть.

— Послушайте, — говорю я, — не стоит создавать нервозную обстановку на борту. Что, если мы завернем покойника в одеяло и перенесем его в багажный отсек?

Этим предложением я проливаю бальзам на его рану. Физиономия командира немного просветляется.

— Вы очень любезны, месье.

— Рад помочь вам.

Раздается грохот. Это Толстяк, спеша навстречу новостям, наступил на свои подтяжки и растянулся в полный рост.

— Что здесь за бардак? — интересуется он. Командир поворачивается к нему и скупо информирует:

— Харакири.

Берю хватает его руку и энергично трясет ее.

— А я — Бенуа-Александр, рад познакомиться!

Затем Толстяк переводит взгляд на мертвеца в его импровизированном тесном склепе.

— Что с этим чуваком, — спрашивает меня Громила, — он страдает запором? Я строгим взглядом велю ему приткнуться.

— Это самоубийство. Мы должны не допустить паники среди пассажиров. Эти очаровательные демуазели дадут нам одеяло, в которое мы завернем беднягу и отнесем его в багажный отсек.

— Вот те на!. Похороны с утра пораньше! — ухмыляется Бугай — Чего только не вычудят эти…

Еще один испепеляющий взгляд Сан-А. Берю захлопывает варежку. Командир Лохоямамодмото трогает меня за руку.

— У нас есть одна свободная кабина, это лучше, чем багажный отсек.

— Хорошо. Ни о чем не беспокойтесь, командир. Лучше отвлеките пассажиров рассказом о пейзажах под крылом самолета.

— Не знаю, как вас благодарить, месье. Это возмутительное происшествие так неожиданно…

— Увы…

Он уходит. Одна из нежных лотосоликих приносит одеяло, другая показывает мне пустую кабину, о которой говорил командир.

Я советую стюардессам во главе с командиром пойти развлечь пассажиров. После их ухода мы с Берю заворачиваем дорогого покойника в саван.

— Что за блажь пришла в башку этому фраеру делать себе кесарево сечение в воздушном сортире? — интересуется Берю.

Я шепчу, продолжая тщательно обшаривать карманы мертвеца:

— В определенном смысле в его смерти виноват я, Толстяк.

— Что ты несешь?

— Он — тот убийца, которого мы искали. Он прочитал записку, которую я оставил на его кресле. В ней я написал, что все раскрыто. Ты ведь знаешь японцев: путь славы и чести, человек-торпеда и прочая мура. Он не захотел смириться со своим поражением и поэтому поспешил к своим предкам.

— Но делать это в сортире — совсем не поэтично, — замечает Берю, которого даже в самые мрачные минуты жизни не покидает способность оценить красоту окружающего мира.

Я заканчиваю осмотр карманов усопшего. Мне удается установить его личность. Его имя Фузи Хотьубе, он живет в Кавазаки (извините за простоту произношения, на самом деле это звучит намного сложнее и поэтичнее), местечке, которое, как знает каждый, находится между Токио и Иокогамой. В его бумажнике я нахожу французские франки, доллары и иены. Я также обнаруживаю конверт с надписью на японском, японскую марку — все это, естественно, из японской бумаги. Странно, что этот конверт пуст и находится в целлофановом пакете. Я определяю его в свой бумажник, дав себе обещание перевести адрес, после чего водворяю бабки и кентухи чувака10 па место. У него при себе также классические аксессуары: расческа, ключи, перочинный ножик, пилочка для ногтей, сигареты и зажигалка. Это не представляет интереса.

Толстяк, который наблюдает за мной, прислонившись к перегородке, спрашивает:

— Ну как, закруглился? Можно приступать к упаковке месье?

— Давай!

Мы переносим труп в маленькую кабину рядом с туалетами и кладем его на кушетку.

— Послушай, — шепчет — Толстяк, — ведь если он покончил с собой, то правосудие уже бессильно, верно? Значит, нам можно смело сделать пересадку в следующем аэропорту и вернуться домой.

Я обдумываю его проницательное предложение и отвечаю, играя оттенками своего красивого голоса:

— Ты прав, о, мудрейший из мудрейших, можно. Но мы этого не сделаем.

— Почему?

— У меня такое предчувствие, что мы держим в руках звено цепи. Нужно размотать всю эту цепь!

— Твое звено уже порвалось, — возражает Грубиян, — но раз уж ты так чувствуешь, давай попробуем!

Одна из маленьких хозяек неба моет пол в туалете. Я обращаюсь к ней с улыбкой number one11, от которой начинает завиваться цикорий.

— Работка не из чистых, да, моя прелесть?

Она возвращает мою улыбку, так как ее честность не позволяет ей принять такой дар. Какая же милашка эта очаровашка! Она поднимается, и я отвожу ее в сторону, сделав знак Берюрье, чтобы он вернулся на свое место.

— Я думаю, моя прелесть, что нам следует сходить за багажом покойника. Я хорошо знаком с подобными делами. Когда самолет приземлится, полиция сразу начнет следствие, а мы облегчим им работу.

Она соглашается. Я помогаю ей вынести черный чемодан харакирщика.

— А теперь не мешает заглянуть в него, — говорю я.

— Зачем? — пугается прелестное дитя (ее лицо принимает цвет чайной розы).

— Чтобы посмотреть, что в нем. Человек, который убивает себя в самолете, наверняка ненормальный. А у ненормального человека не может быть нормальный багаж, разве вы так не думаете, дорогая? Кстати, как ваше имя?

— Йо.

— Восхитительно! А что это значит?

— Ласточка, летящая в сияющие солнечные дали.

— С таким именем вам сам Бог велел быть стюардессой!

Развлекая ее приятным разговором, я обследую чемодан покойника. Это багаж честного человека: два костюма, белье, халат, набор туалетных принадлежностей. Я открываю его. Оттуда исходит исключительно восточный запах. В наборе — уйма маленьких флакончиков с духами и порошками, для купания. Послушайте, ребята, не станете же вы утверждать, что у легавых отсутствует нюх?! Так вот, вместо того, чтобы с чистой совестью закрыть набор, ваш бесподобный Сан-Антонио открывает флакон за флаконом и нюхает. Добравшись до последнего, я замечаю, что у него слишком толстое дно и стенки. Я открываю и разглядываю его. Он содержит желтоватую жидкость. И тут ваш славный Сан-Антонио, который знает буквально все, вдруг понимает, что это нитроглицерин. Въезжаете?