Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

• Название: Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
• Автор: Андрей Кокорев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-070451-4, 978-5-271-31366-0

«Повседневная жизнь Москвы» – это произведение, в котором рассказывается об изменениях в жизни Москвы, вызванных Первой мировой войной. Стиль изложения позволяет читателю, не просиживая часами над подшивками пожелтевших газет, окунуться в атмосферу тех лет и составить собственное представление о людях, живших в последний период эпохи, именуемой «царская Россия».

---

А вот сделанное мемуаристом детальное описание того, как проходил поминальный обед:

«Прежде всего подавали кутью – сладкий рис с изюмом, уложенный сверху мармеладом. Кутья эта возилась в церковь, где стояла всю службу с воткнутой в нее зажженной свечой. Все брали маленькой ложечкой кутью и, кладя в рот, крестились и поминали новопреставленного.

Обед собственно начинался с блинов с икрой, с семгой, балыком, за блинами подавали стерляжью уху с подовыми пирожками, начиненными рисом и рыбой, а за этими блюдами подавались кушанья, какие обыкновенно бывают на парадных обедах. В постные дни обеды бывали рыбные, а в скоромные мясные; если присутствовал на обеде архиерей или архимандрит, то подавали им всегда рыбные блюда. Обед заканчивался сладким кушаньем – бланманже, изготовляемым в постные дни на миндальном молоке, которое, как и кутью, полагалось хотя немного, но обязательно его съесть, и считалось за дурную примету, если кто этого не делал.

В середине обеда священники и все присутствующие вставали, опять молились с возглашением вечной памяти новопреставленному, после чего обед продолжался до конца. После сладкого разносилось разлитое в стаканах вино, половина стаканов была с белым вином, а другая с красным. На некоторых поминках подавались вместо вина мед и шипучие воды, тоже красные и белые. В это время духовенство поднималось, совершалось моление с поминовением новопреставленного, и начинался разъезд».

Подтверждение тому, что в русских обычаях символичным считалось помянуть усопшего вином, а не водкой (как это почему-то считается сейчас), можно найти в мемуарах Нины Серпинской. В ее памяти сохранились впечатления гимназистки-подростка, сидевшей вместе со взрослыми за поминальным столом в ресторанном зале «Большой Московской гостиницы»: «После блинов с икрой, семгой, балыком и двух рюмок белого вина смутно все воспринималось». Тем не менее ей запомнились и такие характерные детали: «Речи, воспоминания полились, как вино из бутылок. Только отец был так взволнован, что не мог ничего выговорить от душивших его слез. Открытые манишки мужчин и скатерть светились, как серебро реки, на фоне нависающего плакучими ивами крепа дам».

Некоторые характерные особенности поминок в купеческой среде отмечены Н. А. Варенцовым:

«Поминальный обед начинался весьма чинно: присутствующие говорили тихо между собой, преимущественно о покойнике, вспоминая его положительные стороны жизни, сожалели о нем, но к середине обеда говор усиливался, разговоры переходили на другие темы, а к концу уже смеялись и шутили.

На одном из поминальных обедов пришлось слышать обращение одного из купцов к брату умершего: “Теперь за тобой очередь, Михаил Андреевич!” “Шалишь, брат! – отвечал Михаил Андреевич. – У меня впереди много бабья!” – намекая тем на своих сестер, старших его годами. И оба, довольные остротой, хохотали.

На другом поминальном обеде кроме бланманже подавали кондитерское пирожное, один из молодых священников растерялся, не знал, какое взять: возьмет одну, а соседняя как бы лучше, за нее ухватится, а глаза разбегаются, дальше лежит еще лучше; сосед священника схватил его руку и сказал: “Батюшка, на выбор дороже!” Рассмешил соседей и сконфузил попа.

Были и такие обеды, когда сынки после смерти отца распивали шампанское, а после поминок составлялась карточная игра».

Нам не удалось найти описание поминок военного времени, но полагаем, что на них подобное веселье вряд ли имело место. По свидетельствам многих современников (сразу оговоримся – в начальный период войны), единственной темой разговоров в обществе было положение на фронтах. И конечно же героизм воинов, павших на поле боя.

Вот, например, что стало известно москвичам об одном из подвигов капитана Ф. Ю. Корнилова, внука знаменитого севастопольского героя адмирала Корнилова:

«Во время боя 16 августа под Туробиным находившийся со своей ротой в 400 шагах от нашей пулеметной команды Федор Юрьевич заметил, что огонь последней начал ослабевать. Тотчас же Ф. Ю., сам великолепно знавший пулеметное дело, несмотря на адский огонь противника, кинулся к пулеметчикам. Бежать приходилось по совершенно гладкому полю, австрийцы, заметив бегущего офицера, усилили огонь. То припадая к земле, то снова принимаясь бежать, Корнилов все же добрался до пулеметов. Быстро, не теряя самообладания, под проливным дождем пуль и снарядов, Ф. Ю. разобрал и снова привел в действие пулеметы. После первого же огня австрийцы прекратили свою стрельбу и затихли. Оправившись, стали продолжать обстрел наших позиций. Так случилось два раза. В третий раз Ф. Ю. открыл такой меткий пулеметный огонь, что австрийцы замолкли окончательно, и наши смогли кинуться в атаку, завершившуюся полной победой.

Погиб Ф. Ю. в бою. Легко раненный в ногу и не желая уходить из боя, Ф. Ю. принялся под сумасшедшим огнем неприятеля перевязывать себе рану. В тот же момент пуля сразила героя.

Несколько писем к жене прекрасно характеризуют покойного. В них он говорит о том, что “живет с ротой одной жизнью”, что у всех одни помыслы – отдать свои силы Царю и родине».

Еще в газетном очерке говорилось, что все знавшие капитана Корнилова отзывались о нем как о человеке редкой души и офицере, отличавшемся беззаветной, «корниловской» храбростью. Солдаты считали его прекрасным начальником и горячо любили.

Хоронили капитана Корнилова с воинскими почестями 30 сентября 1914 года в Донском монастыре. Среди венков, лежавших на гробе, один был с надписью на ленте «Отцу-командиру».

Тот же поезд, которым в Москву было доставлено тело Ф. Ю. Корнилова, привез гроб с останками прапорщика В. К. Васильева. В траурном объявлении (еще один элемент похоронного обряда) говорилось:

«Родные и родственники погибшего 17 августа в бою с австрийцами прапорщика Вячеслава Константиновича Васильева, художника Челли, с душевным прискорбием извещают друзей и знакомых покойного, что вынос тела его с Александровского вокзала в храм Новодевичьего монастыря последует во вторник, 30 сентября, в 10 час. утра, где после заупокойной литургии будет совершено погребение».

Вероятно, читатель заметил, что разница между датами смерти и похорон составляет почти полтора месяца. Это связано с тем, что перевоз останков с поля боя для захоронения на московской земле было делом очень сложным, требовало от родственников погибшего больших усилий и затрат.

Правила перевоза покойных с театра военных действий, установленные Министерством внутренних дел, предписывали обязательное соблюдение нескольких условий. Прежде всего останки, извлеченные из военного захоронения, по указанию врача подвергали дезинфекции и помещали в металлический гроб, который немедленно запаивали. Затем его заключали в другой ящик – металлический или деревянный, сделанный из просмоленных досок. В пространство между ними засыпали негашеную известь.

Поскольку с началом войны запасы листового цинка очень быстро истощились, стоимость цинкового гроба, по словам доктора С. В. Пучкова, заведовавшего Братским кладбищем, подскочила до 250 рублей. По его же свидетельству, в большинстве случаев стали использовать деревянные гробы, обитые внутри цинком, а снаружи оцинкованным железом и запаянные по шву оловом.

После подготовки останков к транспортировке от воинского начальника, заведовавшего перевозками, следовало получить разрешение на провоз гроба по железной дороге. Также необходимо было договориться о сопровождающем. Как правило, им был солдат из той части, в которой служил погибший офицер.

Такой провожатый играл важную роль, поскольку в пути могли возникнуть всякие коллизии. Примером служит конфликт, возникший при перевозке тела штабс-капитана А. И. Калачева, бывшего сотрудника «Московских ведомостей». Семья прапорщика Рунова, также ожидавшая на Александровском вокзале прибытие гроба, заявила, что это их покойник и они его забирают. Провожатый, по всей видимости, не смог объяснить, кого из офицеров он сопровождает. Из-за этого трагический спор продолжался до тех пор, пока следующим поездом не приехала вдова Калачева.

«Дорого стоит разрытие могил с соблюдением всех требований, указанных в правилах министра внутренних дел, – отмечал доктор Пучков, – поэтому часто приходится откладывать перенесение праха до окончания войны».

Дороговизна, конечно, важный фактор, но все же следует учитывать и тот факт, что экспедиция на фронт за телом погибшего требовала в первую очередь личного мужества и крепких нервов. Иллюстрацией тому служит история поездки помощника присяжного поверенного Емельянова в Люблинскую губернию на поиски останков родственника – офицера Карцелли. Вместе с ним на местах боев искал тело брата московский инженер Корнилов. Рассказ об этом был опубликован на страницах газеты «Утро России»:

«…Инженер Корнилов имел довольно точные сведения о том, где именно похоронен его брат. Товарищи покойного прислали целый план местности, но, тем не менее, найти тело погибшего было не так легко.