Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01

• Название: Полдень, XXI век, 2009 № 01
• Автор: Борис Стругацкий
• Издательство: Издательство «ВОКРУГ СВЕТА»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: ISSN 977-172784200-6

Самуил Лурье. Колонка дежурного по номеру

Светлана Бондаренко. Хроники «Обитаемого острова» (отрывок из работы)

Сергей Синякин. Младенцы Медника (начало повести)

Тим Скоренко. Реванш

Эльдар Сафин. Цветы мёртвого города

Константин Крапивко. Царевна

Андрей Вахлаев-Высоцкий. Количество свободы

Владимир Покровский. Лохнесс на Конке

Виктор Точинов. Нагота патриарха

Павел Полуян. «Как ликвидировать НЛО?» (интервью В. Павлову)

---

Барон поднял ещё одно бревно и положил его поверх догорающего хвороста. Стало темно, но через несколько секунд огонь нашёл щели между брёвнами и снова выскользнул наружу. Барон откинулся на комель старого дуба, запахнул накидку, заговорил, будто продолжая начатый разговор.

— Да, завтра мы уже будем ночевать в замке. Маркиз Баррет скорее враг, чем друг, однако он человек благородный. А вот с его челядью тебе следует держать ухо востро. Там тебе нужно быть всегда при мече, да и мне тоже. Возьмёшь пока один из моих. Кроме того…

Слуга подождал продолжения, поднял глаза. Рука барона, сжимавшая серебряную фляжку с водой, лежала на опавшей листве, веки были опущены. Затем спина его медленно изогнулась, приникая плотнее к дубовому стволу, подбородок коснулся груди. Спит, умилился слуга, спит как младенец, и плевать ему на дракона и всех оборотней с упырями. Ай да барон! Слуга собрал опавшие листья в невысокую продолговатую кучу, достал из котомки плащ с подкладкой, завернулся в него и лёг навзничь. Он спал вполглаза, прислушиваясь к лесным шорохам и вздохам пасущихся коней, вяло удивляясь тому, как долго горит костёр, сложенный бароном.

Барон проснулся с первым проблеском зари, чувствуя себя старым и разбитым. Отчаянно ныли плечевые суставы и кисти, растянутые во вчерашней схватке, отчаянно ныла память. В холодной неуютной пустоте, протянувшейся из прошлого барона в его будущее, один за другим возникали призрачные образы, но ни один из них не давал ему облегчения. Лики достойных противников, сражённых его рукой, не возрождали вкус победы, но лишь напоминали ему, как ничтожен был повод к поединку или глупа усобица. Лица друзей, потерянных им… Барон был бы рад их приходу, если бы мог вспомнить в эти мучительные рассветные минуты, кто из них ушёл в никуда, а кто жив и здравствует в числе его врагов. Жена… Она приходила каждое утро, и каждое утро барон надеялся, что она придёт из их юности, из их безумного, светлого и сладкого лета после свадьбы, проведенного на побережье, пусть даже из дня их первой размолвки. Но она вновь и вновь приходила отрешённая и сосредоточенная, прислушивающаяся к властным призывам того, что должно было стать новой жизнью, но стало её смертью, приходила из последнего дня, когда он видел её живой. Пережидая привычную утреннюю хандру, барон знал: к тому моменту, когда станет совсем плохо, он уже соберёт достаточно силы, чтобы встать, и тогда хандра соскользнёт вниз и нехотя уйдёт в землю. Вместо этого он опять провалился в сон, и во сне этом был серый туман и голоса. И когда он снова открыл глаза, голоса исчезли. Он был один, куча листьев, на которой провёл ночь слуга, пустовала. Барон тут же перевёл взгляд на груду снаряжения и облегчённо усмехнулся. На месте были оба седла, и его маленький сундучок с золотом и камнями, предназначенными маркизу Баррету, тоже был на месте. И холстина с остатками вчерашнего ужина тоже. Барон оттолкнулся от ствола и встал, зябко повёл плечами: то ли от тягостного ночного кошмара, то ли от густого тумана, накрывшего лес, его одежда отсырела. Он сдвинул плотнее обглоданные огнём брёвна костра, нашёл вьюк с продовольствием. Когда на полянку вновь спустился слуга (сперва из тумана, скрывшего ветви могучей сосны, обильно посыпались сухие иглы и ошмётки коры), костёр уже согревал, а барон активно двигал челюстями. Относительное изобилие холщового стола было восстановлено, более того, на нём появился немалой величины сосуд. Для слуги осталось загадкой, как он поместился во вьюке. Барон улыбнулся и повёл рукой, приглашая.

— Ну, как там наверху, ближе к небу?

— Туман. Не особо высокий, но густой-густой. Сверху посмотреть — весь бугорками, клубами… Красиво. Как рябь на море.

— Когда ты успел увидеть море? — насмешливо спросил рыцарь.

— Да уж видел однажды, — нахмурившись, неохотно ответил слуга. — Тогда ещё маркиз Оуэн воевал там с южанами, а я…

— А, ну да, конечно, — воскликнул рыцарь и опрокинул в себя кружку вина, — да, это я не сообразил. Ты же должен был быть там, когда южане прижали нас к заливу и пёрли, уже чуя победу, а потом натиск ослаб…

— …когда подошёл с двумя сотнями сэр Бэкон и вывалился из ущелья аккурат им в спину…

— …а потом они и вовсе побежали. Только не с двумя сотнями, их всего-то полсотни было, но рубились они, как тысяча. И шишак сэра Бэкона потом выглядел так, будто его жевали. Он лежал в груде тел, приваленный собственным конём, и по обыкновению гоготал, вслух предвкушая грядущий пир. Да, весёлым был сэр Бэкон до встречи с драконом…

В голове возникло вдруг и снежным комом с горы покатилось, набирая силу и тяжесть: хруст суставов и летящие навстречу дракону клинки; ноющая безысходная боль под утро; зыбкие образы в пустоте, и среди них — сэр Бэкон, его жирная коричневая ладонь, медленно охватывающая только что наполненный кубок, и пустые мёртвые глаза над ним, и острое желание зажмуриться, чтобы не видеть этого, и где-то на краю сознания понимание, что глаза и так закрыты; отрешённая, ушедшая в себя жена… Барон прижал руку к груди, а другой быстро наполнил кружку снова и выхлебал в три глотка, не чувствуя вкуса. Да полно, проснулся ли он? С этим нужно было срочно что-то делать — продолжать путь, соваться в замок временного союзника и потомственного врага в таком расположении духа он не мог — но что? Ничего лучшего, чем снова наполнить кружку, он не нашёл. Вот и из кружки слуги родниковая вода уже выпита… Барон плеснул в неё вина. Изрядная часть попала мимо, на холстине расплылось алое пятно. Барон угрюмо улыбнулся, почувствовав, как в голове возникает лёгкий шум.

Слуга уловил мгновенную смену настроения хозяина, но не понял её причин. Да и не особо пытался: у этих высокородных семь пятниц на неделе. У него на языке вертелся вопрос, все ли, сражавшиеся с драконом, спиваются, как сэр Бэкон. Однако он вовремя сообразил, что как раз сегодня вместо ответа легко можно огрести по шее. Неспешный завтрак продолжался в молчании, и к концу его барон основательно нагрузился. Когда слуга привёл оседланных и навьюченных лошадей, барон стоял у дуба, держась за него рукой, и благодаря его гордой величественной осанке было особенно хорошо заметно, что земля под ним предательски зыбится. Слуга с неудовольствием поджал губы и подвёл баронского конягу вплотную к хозяину, повернул его боком, ткнув кулаком в круп.

— И куда же вы поедете такой хороший?

— Не твоё это дело, — ровным мёртвым голосом ответствовал барон, аккуратно и медленно надевая на сапог стремя.

— Давайте-ка сюда ваш сундучок, а то, неровен час, потеряете, напившись-то с утра, — проворчал слуга.

— Но… это… но ты у меня смотри! — грозно изрёк рыцарь, со второй попытки утвердился на коне и тронул поводья.

— Не извольте беспокоиться, сэр, — насмешливо буркнул слуга.

Просветлевший туман всё так же плотно окутывал землю, и в нём подавали утренние голоса птицы, нимало не тревожимые стуком копыт. Очередная баронская усобица, совсем недавно прокатившаяся этими краями, оставила по себе множество бесхозных лошадей. Взнузданные, полуголодные, зачастую раненые, они шлялись по лесным тропам и полянам, решительно не зная, что делать со свалившейся на них в одночасье свободой. Волки жировали.

Объезжая лежащий поперёк тропы трухлявый ствол, слуга напоролся глазом на сухую ветку, зашипел от внезапной боли.

— Будь моя воля… — произнёс он тихо и зло. Барон, тем не менее, расслышал.

— Ну и?.. — с мутным пьяным интересом осведомился он.

— Я говорю: будь моя воля, я бы здешнего лесничего голым на лошадь посадил и пустил в этот лес кататься. Будь я высокородным, я бы его в золотари не принял.

Барон икнул и расхохотался.

— В золотари? Почётным и непренебрегаемым правом высокородного господина является разгребание дерьма за от веку положенным оному высокородному господину сюзереном, — назидательно произнёс он. — Означенным же правом пренебрегающий и почтения оному не воздающий неблагодарным и недостойным есть и подлежащим всемерному порицанию. Будь моя воля, я был бы сейчас в сотне лиг от этого леса.

— В своём замке? — не понял слуга. Барон фыркнул.

— Будь моя воля, мой замок стоял бы где-то на скале в море, где, кроме него, ничего бы не могло поместиться. Будь моя воля, я сам себе отсыпал бы золотые, снабжал провиантом, жаловал наградами, превозносил и оказывал военную помощь только за то, что я — это я и никто другой. И за это же любил бы. И рожал бы себе сыновей.

— Несладко вам, как видно, живётся, — сказал слуга. Это прозвучало издевательски, и он поспешно добавил: — Впрочем, у каждого сословия свои горести.

— Будь моя воля, — тупо гнул своё барон, — всех, кого я положил трупом во славу маркиза, короля и Британии, я воскресил бы — здесь и немедленно.

Барона явно заносило не туда. Поскольку слышал его один лишь слуга, вернее было бы сказать: заносило в ту область, которой для слуги просто не существовало. Впервые за свою долгую жизнь слуга чувствовал себя… У него не было слов, чтобы выразить. Как будто на его парадной одежде появляются и растут грязные жирные пятна, и он тупо наблюдает за этим, не в силах ничего сделать. Никогда не знавший своих родителей, с детских лет привыкший полагаться только на себя, стыда за кого-то другого он никогда раньше не испытывал. В той самой груде тел, где когда-то ворочался и заразительно ржал сэр Бэкон, был и слуга — оглушённый, с поломанными рёбрами, распоротой голенью и свёрнутой набок челюстью. Барон вряд ли помнил это: слуга вот не помнил ни барона, ни того, о чём там распространялся приваленный конём чернобородый титан, ставший впоследствии вечно пьяной развалиной. Одно он знал точно: он убивал тех, кто пытался убить его. То, что все они оказались врагами маркиза, короля и Британии, — на то воля неба, которая слугу не занимала. У него была своя. Была — в отличие от золотых, провианта и наград. В отличие от жены и дома. Сладко ли жилось ему? Но ведь жил…