Жюль Верн - Михаил Строгов

• Название: Михаил Строгов
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-190-3

Российская империя разделена надвое восстанием татарских народов. Пути сообщения между европейской Россией и Сибирью перерезаны, связь не работает. Непосредственная угроза нависла над столицей Сибири - Иркутском, в котором находится брат российского императора. Необходимо во что бы то ни стало предупредить его, и единственный способ сделать это - пробраться через захваченные повстанцами земли. Это труднейшее путешествие поручено проделать офицеру корпуса царских курьеров Михаилу Строгову.

В данном издании представлен новый (1997 год) перевод романа, в отличие от предыдущих - дореволюционных - не содержащий купюр и сокращений, и выполненный на современном русском языке.

Роман дополнен классическими иллюстрациями Жюля Фера, сделанными для первого иллюстрированного издания романа в 1876 году.

---

Меж юных плясуний, при всем своеобразии национального типа, многие обращали на себя внимание своей красотой. Цыганки вообще очень привлекательны, и не один из тех русских вельмож, что не уступают в эксцентричности даже англичанам, ничтоже сумняшеся выбрал себе жену из таких вот цыганок.

Одна из них напевала странную по ритму песенку, первые строки которой можно было бы перевести примерно так:

На смуглой коже у меня коралл сияет,
И золото заколки в волосах!
Пойду искать удачи в тех краях,
Где…

Смешливая девушка наверняка продолжала петь и дальше, но Михаил Строгов уже не слушал ее.

Ему вдруг показалось, что цыганка Сангарра очень пристально на него смотрит. Как будто хочет прочнее запечатлеть в своей памяти его черты.

Еще немного, и она сошла на пристань, причем последней, когда старик и его труппа уже покинули «Кавказ».

«До чего нахальная цыганка! — подумал Строгов. — Ужели она узнала во мне человека, которого в Нижнем Новгороде назвала шпионом? У этих окаянных цыган глаза как у кошек! Они даже ночью все видят, и, конечно, эта женщина могла узнать…»

Михаил Строгов уже готов был последовать за Сангаррой и ее табором, но удержался.

«Нет, — решил он, — никаких необдуманных шагов! Если я потребую задержать старого гадателя с его шайкой, мое инкогнито может раскрыться. К тому же с парохода они сошли и, прежде чем пересекут границу, я буду уже далеко за Уралом. Конечно, они могут выбрать дорогу от Казани на Ишим, но она не сулит никаких выгод, и любой тарантас с упряжкой добрых сибирских лошадей всегда оставит цыганский фургон позади! Так что спокойствие, друг Корпанов!»

Впрочем, в этот момент старый цыган и Сангарра все равно уже затерялись в толпе.

Если Казань по праву называют «воротами Азии», если этот город считают перевалочным центром для всей сибирской и бухарской торговли, то это потому, что отсюда начинаются две дороги, открывающие путь через Уральские горы. Однако Михаил Строгов сделал очень разумный выбор, направившись по той, что ведет через Пермь, Екатеринбург и Тюмень. Это — большая почтовая дорога, где много станций, содержащихся за счет государства, и она идет от Ишима до самого Иркутска.

Правда, и вторая дорога — та, о которой Михаил Строгов только что упоминал, — избежав небольшого крюка в сторону Перми, тоже связывает Казань с Ишимом, следуя через Елабугу, Мензелинск, Бирск, Златоуст, где кончается Европа, а затем через Челябинск, Шадринск и Курган. Возможно даже, она чуть короче первой, однако это преимущество сводится на нет отсутствием почтовых станций, плохим содержанием дорог и редко встречающимися деревнями. Михаил Строгов по справедливости заслуживал одобрения за сделанный выбор, и если цыгане, что вполне вероятно, и впрямь предпочли эту вторую дорогу от Казани на Ишим, то у него были все шансы добраться туда раньше их.

Спустя час на носу «Кавказа» пробил колокол, приглашая на борт новых пассажиров и созывая старых. Было семь часов утра. Загрузка топлива как раз закончилась. Железные крышки котлов содрогались под давлением пара. Пароход был готов к отплытию.

Пассажиры, отправлявшиеся в Пермь из Казани, уже занимали на борту свои места. В этот момент Михаил Строгов заметил, что из двух журналистов только Гарри Блаунт поднялся на палубу парохода.

А что, если Альсид Жоливэ опоздает?

Но как раз в тот момент, когда матросы уже отвязывали швартовы, Альсид Жоливэ, запыхавшийся от бега, показался на пристани. Пароход уже отчалил, сходни были убраны, но Альсида Жоливэ такой пустяк не остановил; сделав с легкостью клоуна прыжок, он опустился на палубу чуть ли не в объятья своего собрата.

— Я уже решил, что «Кавказ» уйдет без вас, — сказал тот с кисло-сладкой миной.

— Ха! — ответил Альсид Жоливэ. — Я бы все равно сумел вас догнать, наняв за счет моей кузины судно или прокатившись на почтовых по двадцать копеек за версту и за каждую лошадь. А что прикажете делать? От пристани до телеграфа оказалось далековато!

— Вы успели сходить на телеграф? — спросил Гарри Блаунт, прикусив губу.

— Успел! — ответил Альсид Жоливэ с премилой улыбкой.

— И он все еще действует до Колывани?

— Этого я не знаю, но могу вас уверить, что от Казани до Парижа он действует!

— И вы отправили послание… вашей кузине?…

— С превеликой радостью.

— Значит, вы узнали?…

— Послушайте, батенька, — если выражаться по-русски, — ответил Альсид Жоливэ, — я малый добрый и не хочу ничего от вас скрывать. Татары с Феофар-ханом во главе уже миновали Семипалатинск и спускаются вниз по Иртышу. Можете воспользоваться моей добротой!

Как! Столь важная новость, и Гарри Блаунт о ней не знал, а его соперник, небось проведавший о ней от какого-нибудь казанца, еще и успел передать ее в Париж! Английскую газету опередили! И Гарри Блаунт, скрестив на груди руки и не сказав больше ни слова, ушел посидеть на корму парохода.

Было около десяти утра, когда из каюты на палубу вышла молодая ливонка. Михаил Строгов, подойдя к ней, протянул руку.

— Взгляни, сестрица, — обратился он к ней, приведя ее на самый нос «Кавказа».

И в самом деле — местность заслуживала внимания.

В это время «Кавказ» подплывал к слиянию Волги и Камы. Именно здесь, пройдя вниз по Волге более четырехсот верст, пароход должен был оставить великую реку, чтобы по другой большой реке подняться на четыреста шестьдесят верст (490 километров) вверх по течению.

В этом месте струи обеих рек смешивали свои чуть разные по цвету воды, и Кама оказывала своему левому берегу ту же услугу, что Ока в Нижнем Новгороде своему правому: чистым, прозрачным течением она оздоровляла его.

И вот теперь Кама открывалась во всю ширь, чаруя взгляд своими лесистыми берегами. Ее величавые воды, пронизанные солнечными лучами, оживлялись там и тут белизной парусов. Прибрежные холмы, заросшие осинником, ольхой, а то и раскидистыми дубами, волнистой линией закрывали горизонт и в ослепительном сиянии полудня сливались местами с синью неба.

Однако эти красоты природы, казалось, ни на секунду не могли отвлечь молодую ливонку от ее мыслей. Ей виделось только одно — цель, которую нужно достичь, и Кама была для нее лишь самым легким путем достижения этой цели. В глазах ее, когда они обращались на восток, вспыхивал яркий свет, словно взглядом своим она хотела пронзить непроницаемый горизонт.

Держа свою руку в ладони спутника, Надя, помедлив немного, повернулась к нему с вопросом:

— Как далеко мы уже от Москвы?

— В девятистах верстах! — ответил Михаил Строгов.

— Девятьсот из семи тысяч! — прошептала девушка.

Был час завтрака, о чем возвестило позвякивание колокола. Надя последовала за Михаилом Строговым в ресторан. Она даже не прикоснулась к таким подававшимся отдельно закускам, как икра, тонко нарезанная селедка, ячменная водка с анисом, которые — согласно обычаю, общему для всех северных стран, будь то Россия, Швеция или Норвегия, — призваны возбуждать аппетит. Надя ела мало, и скорее всего — по бедности, из-за крайней ограниченности в средствах. Поэтому и Михаил Строгов счел своим долгом удовольствоваться тем, что выбрала его спутница, взяв немножко кулебяки — пирога с яичным желтком, рисом и тертым мясом, затем красной капусты с начинкой из икры, а в качестве напитка — стакан чаю.

Тем самым на завтрак не потребовалось ни долгого времени, ни больших денег; не прошло и двадцати минут, как Михаил Строгов и Надя уже поднимались на палубу «Кавказа».

Они уселись на корме, и Надя, понизив голос, чтобы слышал только ее спутник, без каких-либо околичностей объявила:

— Брат, я дочь ссыльного. Зовут меня Надя Федорова. Мама моя умерла в Риге меньше месяца назад, а я еду в Иркутск к отцу — вместе отбывать ссылку.

— Я и сам тоже еду в Иркутск, — сказал в ответ Михаил Строгов, — и сочту за Божескую милость, если мне будет позволено передать Надю Федорову в руки ее отца живой и невредимой.

— Спасибо, братец! — ответила Надя.

Михаил Строгов добавил, что ему удалось получить на путешествие в Сибирь особую подорожную, благодаря которой власти никаких препятствий им чинить не будут.

Надя ни о чем больше не спрашивала. В той встрече, которую Провидению угодно было устроить ей с этим простым и добрым молодым человеком, она видела лишь одно — шанс добраться до своего отца.

— У меня, — сказала она, — тоже было разрешение, дававшее мне право ехать в Иркутск; но из-за постановления нижегородского губернатора оно утратило силу, и без тебя мне не удалось бы выехать из города, где я бы наверняка погибла.

— Как же ты, Надя, — ответил Михаил Строгов, — набралась смелости в одиночку отправиться в путь через сибирские степи?