Морис Бланшо - Ожидание забвение

• Название: Ожидание забвение
• Автор: Морис Бланшо
• Издательство: Амфора
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0098-3

Морис Бланшо — один из оригинальнейших мыслителей нашего века. Мишель Фуко хотел в молодости писать «как Бланшо»; Жак Деррида посвящает разбору автобиографического текста Бланшо, умещающегося на полутора компьютерных страницах, книгу в полтораста страниц- так властители дум нового века реагируют на скромную и сосредоточенную мысль Мориса Бланшо. «Ожидание забвение» — последнее из крупных художественных произведений писателя, здесь он впервые обкатывает ставшее потом знаменитым (в частности, у Ролана Барта, Жака Деррида) так называемое фрагментарное письмо.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Первые выдержки из этой поразительной и трудной книги дошли до нас по случаю семидесятилетия Хайдеггера: в посвященном философу юбилейном сборнике Морис Бланшо представил несколько страниц своих размышлений «Ожидание забвение», которые можно было тогда принять за текст, состоящий из афоризмов[3].

Напрашивающееся сравнение с Хайдеггером подтверждается и кое-чем в тоне: возможно, по причине использования причастий и деепричастий настоящего времени, каковые изъявляют неусыпное бодрствование, вибрацию настоящего, его «бытийность»; каковые почти в одиночку заявляют, что настоящее есть ожидание-забвение; по причине, возможно, прежде всего игры реалий (Ожидание, Забвение…), без обиняков заявляющей, что решающее в бытии — чтобы не сказать существенное из опасения, что этот термин тут же отошлет к метафизическому дуализму — не дается измерению в метрах объективных замеров, но остается для них как бы неявным. Однако же, коли мы заканчиваем сближением с Хайдеггером, так для того, чтобы поставить вопрос о разнице между ними…

Энн Смок. Беседа

Место встречи

В «Ожидании забвении» мужчина, вроде бы выглянув из окна своего гостиничного номера, замечает на балконе женщину и подает ей знак. Он зовет, и она приходит, они встречаются в его комнате, где и остаются, разговаривая друг с другом всю ночь напролет. Среди прочего во время их долгой беседы — по ходу «Ожидания забвения» — она неоднократно просит его описать комнату, в которой они находятся.

Она просит его описать место их встречи, словно, как ни странно, оное не вполне там, а они вдвоем — не вполне в нем: словно они встретились в месте, которое там не находится. Или — где они себя не находят. На деле они, кажется, ищут путь, ведущий туда, где они. «Как будто им всегда нужно разыскивать дорогу, чтобы добраться туда, где они уже находятся».

Далее, «Ожидание забвение» никогда, строго говоря, и не начинается. Оно скорее останавливается на первой странице, в стартовой точке. Его первая фраза утверждает, что «здесь, на этой фразе» ему пришлось прерваться. Похоже, он записывал все, что она говорила, но здесь она заставила его остановиться, поскольку не узнала своих слов. Она не могла оценить, где была или кто говорил; она «утратила центр, и у нее перед глазами все кружилось».

Итак, «Ожидание забвение» не начинается по всей строгости со своей начальной точки — вместо этого оно останавливается (на старте оно приходит вместо этого к своему финишу) — но, конечно же, по всей строгости оно там и не останавливается: за фразой, которая на первой же странице утверждает, что она — последняя, следует еще около полутораста страниц. На месте старта — остановка; на месте остановки — старт. Вот таким образом и не удается распутать начало и конец, не удается обнаружить в этой путанице ни то, ни другое. «Ожиданию забвению» нет ни начала, ни конца, вместо каждого из них — вмешательство другого, и эта нераздельность — их безразличие — задает промежуток, различие; оно задает раздельность, дележ, всю протяженность между началом и концом. Иначе говоря, «Ожидание забвение». «Ожидание забвение» — это соединение своих сталкивающихся, смешивающихся или примиряющихся начала и конца; «Ожидание забвение» прерывает «то же самое», схождение или «саму» встречу; оно смещает место, которым является, место встречи. «Ожидание забвение»: обнаруживается тут не место, а тот факт, что место утеряно («она утратила центр…»).

Место тут не обнаружено, а утрачено — или еще: место здесь en route[4]. Место сюда приближается. Внезапно, с пришествием «Ожидания забвения», «Ожидание забвение», несомненно, заканчивается — забытое по прибытии, — но все же как могло произойти это внезапное пресечение? Ведь никогда не было ничего такого, что могло бы прерваться, оказаться препорученным прошлому и забытым до лучших времен, по ею пору, то есть посейчас, когда и простирается «Ожидание забвение» — стремясь, сворачивая, в его ожидании, к своему прерыванию, то есть, иначе говоря, к «самому себе», схождению своего конца и начала, каковым оно до некоторой степени и является, отклоняясь и, следовательно, к нему возвращаясь. Сворачивая, сворачивая.

Ждать — это испытывать отклонение подобного рода, такого типа поворот в условиях (и от них), в которых, например, кто-то когда-либо может оказаться или на самом деле вообще может оказаться что-либо: может ухитриться быть там и тем, где и что оно в этот момент и есть. Ждать — в первую очередь испытывать отклонение языка от возвратных структур, от отсылающих к себе же моделей, которые могли бы нас только что, когда мы попытались связно сформулировать производимый «Ожиданием забвением» на «Ожидание забвение» эффект, утешить: куда как удобно было бы сказать: что «Ожидание забвение» прерывает самое себя, но прерывается здесь не что иное, как сама возможность такой конструкции, и в качестве одного из результатов в дальнейшем время от времени появляются сорвавшиеся с якоря, дрейфующие местоимения: «„Ожидание забвение“ прерывает это», например. Или: «место приближается к этому». Еще один из возможных примеров: «об этом гласит язык». Отвлеченный на подобный лад — то есть отвернувшийся от самого себя, развернутый своим обращением назад и возвращенный своим отходом — язык, хочется нам подсказать, беседует.

Но в начале только что оставленного нами позади абзаца мы намеревались описать рассматриваемое отклонение в терминах ожидания, которое, по мысли Бланшо, откладывает ожидание на потом и вводит взамен выжидание. Если кто-то когда-либо ждет, то просто потому, что не может этого сделать, еще нет. Он вместо этого должен попросту ждать. Кто бы, стало быть, ни ждал, он вместо ожидания претерпевает таинственное различие — претерпевает ожидание, которое не является ожиданием, но, с другой стороны, не является и чем-либо иным. Оно — не оно само, но никакого другого ожидания нет вообще, нет никакого «ожидания как такового», от которого бы оно отличалось. Ни один из альтернативных терминов, которые можно было бы автоматически использовать, чтобы его назвать — или, при случае, чтобы назвать собеседников: один (одно), другой (другое), — тут не годится. Это не то и не то: нейтральное.

Ожидание различает, но безотносительно к чему бы то ни было; иначе говоря, оно есть различие — или, могли бы вы точно так же сказать, тождество, — которое не может быть измерено. Когда бы Бланшо ни говорил о неизмеримом — например, когда он делает упор на неумеренности, преступании-трансгрессии, безумии, восхищении, — вполне уместно то с- или за-мещение, о котором мы пытаемся здесь говорить: неподвижный, иначе говоря, крен того, что не имеет положения и подавно не знает никакого размещения, кроме, разве что, этого удаления; безразличное различие, бесподобное тождество; потеря, но не чего-либо, не чего-либо когда-либо бывшего.

Какое нетерпение! Не можешь ждать, ни единой секунды, тут же прочь. Даже не дожидаясь, прямо и начинаешь, начинаешь прямо с ожидания, не дожидаясь начала. Так что для всякого, кто ждет, не дозволено ничего, кроме того, что исключено, а это неизбежно; только и есть, что ожидание, коего абсолютно нет. Итак, ждать: приближаться к пределу, на который не натолкнуться; войти в то место, которого там не найти. Ждать — означает этого места придерживаться, держаться у этой границы, на этом рубеже — и удерживает здесь l'entretien, беседа.

На тему того, что есть, и того, чего нет, когда ждешь, — на тему ожидания — Бланшо пишет, что «одно и есть другое». Бьющее через край изобилие ожидания, ожидание без конца; крайняя нехватка ожидания, ожидание без начала: одно и есть другое. Отношение между ними, должно быть, то же, что и между началом и концом «Ожидания забвения» (этим отношением должно быть ожидание). То есть, казалось бы, нет бесконечного ожидания, но нет и того, чтобы ожидания не было вовсе, но вместо каждого из них — другое, вмешивается другое, и эта неразрывность изобилия и нехватки должна дать промежуток, вакантный интервал — короче, выжидание: все же нечто одно — или «одно». Но одно и есть другое. Изобилие и нехватка, другими словами, — нечто одно, ожидание (l'attente), но это — не одно и то же.

Бланшо задает этот вопрос о беседе в начале своей «Бесконечной беседы»: «К чему двое, чтобы сказать нечто одно?» Ответ: «Ведь кто бы это ни говорил, он — другой». Посему кажется: все, что бы ни говорилось в беседе, говорится не кем-то одним; требуются двое, чтобы это («нечто одно») вообще могло быть сказано — сказано, то есть, ни тем, ни другим. Никем. Мы уже говорили о том, что неразличимость начала и конца — или бесконечного ожидания и предельного нетерпения — вводит интервал, различие, пустой промежуток, где ни одно, ни другое себя не находят и не находятся. Здесь нет никого. Даже другого. Вообще никого, только другое. Возможно, именно этот-то промежуток и говорит: «нечто одно».