Валерий Исхаков - Жизнь ни о чем

• Название: Жизнь ни о чем
• Автор: Валерий Исхаков
• Издательство: Астрель-СПб, АСТ
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026791-6

Герой романа, бывший следователь прокуратуры Сергей Платонов, получил неожиданное предложение, от которого трудно отказаться: раскрыть за хорошие деньги тайну, связанную с одним из школьных друзей. В тайну посвящены пятеро, но один погиб при пожаре, другой — уехал в Австралию охотиться на крокодилов, третья — в сумасшедшем доме… И Платонов оставляет незаконченную диссертацию и вступает на скользкий и опасный путь: чтобы выведать тайну, ему придется шпионить, выслеживать, подкупать, соблазнять, может быть, даже убивать. Сегодня — чужими руками, но завтра, если понадобится, Платонов возьмется за пистолет — и не промахнется. Может быть, ему это даже понравится…

Валерий Исхаков живет в Екатеринбурге, автор романов «Каникулы для меланхоликов», «Читатель Чехова» и «Легкий привкус измены», который инсценирован во МХАТе.

---

— А тебе так важно выполнить задание?

— Очень важно. Можно сказать: жизненно важно. — Ох, не хотелось мне говорить этого под микрофонами. Не хотелось давать Игорю Степановичу дополнительный козырь против себя. У него и так козырей полная колода. Но я все равно сказал. И много еще чего скажу. Пусть считает, что я о подслушке не подозреваю и доверяю ему и его людям полностью.

— Но почему?

— Ты сама сказала: потому что женат второй раз. И женат на женщине, которую от мужа увел. А муж этот: Не знаю, плох он был или хорошо как муж, но должность занимает высокую, деньги загребает большие и жену и детей обеспечивал очень неплохо. Гораздо лучше, чем я когда-нибудь смогу их обеспечивать. Даже если стану доктором наук и профессором. И десять тысяч, которые мне в вашей конторе дали, меня тоже не спасут, тут он тоже прав:

— Кто?

— Да муж этот, кто же еще: Мне десять тысяч дали, а ему за то, что меня к вам привел, сорок пять. Ощущаешь разницу? И жена моя — его бывшая жена — эту разницу тоже ощутит, когда узнает. И всегда будет ощущать. Если я, конечно, не добьюсь чего-то большего:

— Но не ради денег она ведь за тебя выходила, — рассудительно сказала Наташа. — Ведь знала же она, что ты меньше получаешь. Зачем же этим попрекать?

— Да в том-то и дело! — взорвался я. — В том-то и дело, — повторил я уже чуть спокойнее. — Никогда она меня деньгами не попрекнет. Не так воспитана. Но я-то про себя буду знать, что я отнял у другого мужчины женщину, что я так сильно хотел ее отнять, что готов был обещать ей все на свете. И обещал. И она мне верила. А теперь, когда дошло до исполнения обещаний, оказывается, что обещаниям моим — грош цена. Кажется, у Шекспира сказано: «Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, а не исполняют даже возможного». Это про меня. Потому что нет ничего невозможного в том, чтобы обеспечить женщине, с которой ты связал свою жизнь, такой достаток, которого она заслуживает. С этим хотя бы ты согласна?

— Согласна.

— И она согласна.

— Кто?

— Майя, конечно. Моя вторая жена.

Мы часто говорили с ней — с Майей, не с попадьей — о том, что такое семья и семейная жизнь. И оба согласились, что нам уже не семнадцать лет, и что семейное счастье — это не только нежные чувства, и что ради семьи каждый из нас должен быть готов на все. «Все в семью!» — такой у нас был лозунг с первой женой и такой у нас лозунг со второй. Что не удивительно, в общем, ведь Майя с Инной — лучшие подруги.

— Все в сймью! — повторила Наташа. Она произнесла эти слова точь-в-точь как Инна — с ударением на первом слоге. — Все в сймью!

— Именно так.

— И ты действительно готов ради семьи на все?

— Не знаю. Думаю, что да: Что я: Нет, не знаю. В самом деле, не знаю. Хотел сказать, что уверен в себе, но на самом деле я ни в чем не уверен. Ни в чем. Даже в том, что мы едем правильной дорогой:

Наташа не ответила. Не сочла нужным отвечать. Как раз в этот момент мы проезжали мимо указателя. Если верить ему, нам нужно свернуть на ближайшем перекрестке вправо и проехать двадцать два километра. Если бы на все свои вопросы я находил ответы с такой легкостью, жизнь была бы намного проще и веселее.

И вот мы уже въехали в нужную нам деревню и тихо покатили по единственной асфальтированной улице, вдоль которой выстроились ветхие одноэтажные домишки, мимо сгоревшей и так и не отстроенной церкви, мимо колодца, мимо пожилой женщины в длинной ситцевой юбке, белой кофточке и белом платочке, которая несла на коромысле ведра с водой. Наташа притормозила, чтобы спросить у женщины дорогу к поповскому дому, я заглянул через ее плечо и увидел, что женщина была не такая пожилая, как мне показалось, видимо, из-за ее старомодного наряда, ей явно не было еще и пятидесяти:

Конечно, не было, я знал это точно, она была старше меня на каких-нибудь семь или восемь лет — моя бывшая учительница, моя давняя партнерша по танцам, моя Наталья Васильевна.

2

— Но как же так получилось? — спросил я. — Ведь мы искали вас всюду, у всех спрашивали, и все говорили, что вы куда-то уехали. А куда — никто не знал. Но все думали, что далеко. В Москву, в Ленинград, в Америку, наконец: Но не в деревню же Калиново в каких-нибудь ста пятидесяти верстах от города:

Мы с Наташей сидели в небольшой, но очень уютной кухоньке в деревенском доме моего друга Сашки Морозова. И нас угощала завтраком моя бывшая учительница, бывшая вторая жена Сашки, бывшая попадья, а ныне одинокая вдова и сельская учительница. Она, впрочем, не выглядела ни одинокой, ни несчастной, но на сельскую учительницу была похожа: лицо обветренное и загорелое, волосы собраны на затылке в тугой кукиш, руки грубые, рабочие, с мозолями и черными поломанными ногтями.

— Что делать, — улыбнулась Наталья Васильевна, отвечая разом как бы и на мои слова, и на взгляд, обращенный на ее руки. — Так уж сложилась жизнь. Была городская девочка, а стала — деревенская бабушка.

— Ну уж и бабушка!

— Ты не поверишь, Сережа, — бабушка! Я ведь удочерила Оленьку, когда мы с Сашей поженились, так что она мне теперь как родная. Сразу после школы она замуж вышла и тут же родила. Да сразу двоих: внука и внученьку. Так что я — бабушка:

И она достала из альбома фотографию: высокая, хмурая, чем-то неуловимо похожая на Сашку девица стояла, положив руку на спинку стула, ее обнимал такой же долговязый, но улыбчивый парень, а на стуле сидела Наталья Васильевна с двумя годовалыми детишками на коленях.

— Это вот Сашенька, — показала она, — в честь дедушки назвали. А это Витюшка, его в честь свата окрестили.

И я понял, что Сашенька — это Александра, девочка.

— Да вы ешьте, ешьте! — спохватилась Наталья Васильевна. — Ну-ка, Сереженька, налей-ка нам еще по стопочке: А ты что же, деточка? — спросила она у Наташи.

— Я за рулем.

— Да ну тебя! — сказала Наталья Васильевна простецким, «деревенским» голосом, каким никогда не говорила с нами в школе. Но, как ни странно, деревенский говор нисколько не портил ее и не казался в ее устах наигранным. — Тут тебе, деточка, не город. Тут он тебе не начальник, кивнула она в мою сторону, — а ты ему не шофер и не секретарша. И никуда вы седни от меня не поедете. Чем вам тут плохо? Хоть один день подышите вы свежим воздухом. Леса у нас тут знатные, мы с вами покушаем сейчас и за грибами сходим. И клубники у меня в огороде видимо-невидимо: хотите, ешьте, хотите, в корзину собирайте и домой везите. А вечером я баньку истоплю. Водички натаскаете с колодца да дров наколете — и парьтесь на здоровье! Банька у меня знатная, веники душистые: Заночуете — а поутру и поедете себе спокойно, без спешки. Как ты, Сереженька? Согласен? Вот и прекрасно. За это и выпьем. На таком-то воздухе да при такой-то жизни, Наташенька, тезка ты моя, да чтоб не выпить? Ты меня обижаешь:

Говорилось это так, для красного словца. Никто никого не обижал. Никто, даже Наташа, уже и не собирался отказываться от неуместной в городе, но абсолютно уместной здесь, на природе, рюмки-другой за завтраком. А уж завтрак здесь: То, чем мы привыкли наскоро перекусывать у себя на городской кухне, и в сравнение не идет с настоящим деревенским завтраком, напоминающим приличных размеров городской обед. Тут вам и картошку, с вечера сваренную, обжарят, и яиц крутых вывалят на троих не меньше дюжины, и по две-три огромных котлеты на нос, и сосиски-сардельки уже закипают на электрической плитке, и хлеб режется огромным кусками, и, само собой, к водке имеются и селедка, и капуста квашеная, и собственные огурчики-помидорчики: А как льется эта водка из хорошо охлажденной бутылки, пролежавшей всю ночь в морозилке, и не в рюмки какие, а в граненые стопарики. Как она пьется, как закусывается: господи боже ты мой, какие огурцы-сосиски-селедки — я же чуть про грузди не забыла, вот же они у меня в обливной керамической мисочке, хватайте поскорее, закусывайте на здоровье. И тут же повторим.

— Между первой и второй — промежуток небольшой, — привычно пошутила Наталья Васильевна, склоняя над стопариками седеющую голову. — Ты как, Сережа?

— Я всегда готов:

Нам обоим было понятно: второй тут дело не ограничится, будет и третья, и четвертая, и пятая: Вон сколько добротной деревенской закуски заготовлено. Есть подо что пить. А почему бы нам и не выпить от души? Ведь после обильного завтрака нам не лекции читать и не диссертацию писать: предстоит нам приятный и необременительный деревенский труд, более похожий на отдых: сначала поход за грибами в ближнюю рощу, потом быстро подружившиеся женщины будут полоть грядки, а я займусь мужскими делами: надо забор вокруг участка поправить, напилить и наколоть впрок дров — не только для баньки, но чтобы хватило Наталье Васильевне надолго, надо скосить траву на лугу — участок у нее точь-в-точь как у Майи, те же двадцать соток, и так же половина под огородами, а половина — луг, поросший высокой травой: