Иосиф - Эшелон

• Название: Эшелон
• Автор: Иосиф
• Издательство: Интернет-издание
• Жанр: Современная проза

Под словом «история» понимают две вещи — собственно поток событий и его отражение в сознании людей, — например, нечто, именуемое «исторической наукой». История как отражение существует только потому, что она интересна людям, а интересна она большинству людей потому, что сами они являются объектами истории — в смысле потока событий. Поэтому, в частности, существует жанр мемуаров, воспоминаний и т. п. Рассуждения на тему, о каких местах и временах нам интересно и/или полезно читать, а также на тему, каким должен быть автор и каковы должны быть его место в социуме и роль в событиях, предоставляется читателю в качестве легкого домашнего упражнения.

Мы же представляем вам воспоминания Иосифа Шкловского. Волею судеб мы располагаем оригиналом текста. Никакая редактура не проводились. Большая часть этих воспоминаний публиковалась ранее на бумаге (см. указания в оглавлении) и в Сети, но в сильно уредактированном виде. Известно, что эти публикации вызвали в свое время дискуссии и критические отзывы лиц, которые сочли себя охарактеризованными недостоверно (или их потомков). Нисколько не отрицая потенциальную пользу от обсуждений, равно как и возможную необъективность автора (как и тех из нас, относительно кого вообще имеет смысл задавать этот вопрос), мы полагаем, что наш долг — опубликовать текст в первозданном виде. Автор этих воспоминаний не мог в момент предшествующих публикаций защитить свое и естественное право автора — право донести до читателя свой текст. Время, счастливая случайность и Интернет сделали это возможным. А все, кому что-то покажется в этом тексте заслуживающим обсуждения, могут это нынче сделать не подвергаясь политкорректной — то есть политкорректирующей — редактуре.

От публикатора

---

— Шеварднадзе? — радостно выдохнул мой московский сослуживец.

— Кажется, да — соврал я, хотя до тех пор никогда не слыхал эту ныне знаменитую фамилию.

— Очень хороший, очень умный человек!

— Вполне возможно, — закончил я наш необычный диалог.

Через несколько лет, в ожидании вечно капризничающего лифта в своем родном Институте Космических исследований, я стоял рядом с Манагадзе. Про давешний эпизод в Тбилиси я уже успел забыть — мысли были устремлены на мой 7-й этаж, где меня уже ожидали представители некоей дружественной организации.

— Вы не собираетесь в Тбилиси? — очень вежливо спросил меня Манагадзе.

— Нет. Нечего мне там делать, — буркнул я.

— Жаль, жаль! Пора бы Вам туда приехать.

Только на 7-м этаже я понял глубокий смысл сентенции моего грузинского коллеги…

Лошади: живые и бронзовые

Эту историю рассказал мне покойный генерал Г. С. Нариманов. 3 июня 1946 г. умер Всероссийский староста Михаил Иванович Калинин. Как водится сразу же была создана государственная комиссия по организации похорон. Расписание церемониала было составлено со всей скрупулезностью — ведь не в первый же раз хоронили вождей! Гроб с телом усопшего должен был быть установлен на положенное количество дней в видавшем виды Колонном зале Дома Союзов, дабы трудящиеся столицы и многочисленные делегации со всей страны могли достойно проститься со своим Президентом. Траурный кортеж должен был проследовать по привычному маршруту от Дома Союзов до Мавзолея. Как символ особого уважения к памяти покойного, за гробом пешком должен был шествовать сам Великий Вождь и Учитель, Лучший Друг всех членов политбюро, Генералиссимус Сталин. Катафалк должны были везти отборные битюги — это были, как потом оказалось, последние государственные похороны на конной тяге.

И вот тут перед авторитетной похоронной комиссией совершенно неожиданно встала труднейшая проблема. Дело в том, что, как хорошо известно, движимые темным, но совершенно естественным инстинктом, лошади время от времени приподнимают хвосты и выбрасывают определенного рода кругляши, являющиеся отходами их жизнедеятельности. С пронзительной ясностью члены Комиссии поняли абсолютную недопустимость подобных несознательных действий конского состава буквально под носом у Корифея всех наук. Необходимо было предпринять что-то очень решительное, а времени было в обрез — высочайший покойник не мог лежать в Колонном зале сверх положенного срока.

Мне представляется любопытным и в какой-то степени загадочным, что с такой проблемой предыдущие похоронные комиссии до 1946 г. не сталкивались. Конечно, военные годы не в счет, тогда были проблемы поважнее. Но предвоенное десятилетие было богато пышными государственными похоронами, и все они были на конной тяге. А когда хоронили Кирова, будущий Спаситель Отечества шел за гробом пешком аж от Ленинградского вокзала. Подозреваю, однако, что в этом случае похоронной комиссии было не до того, да и сам Гений всего человечества думал совсем о другом.

Так или иначе, в случае с Калининым проблема конского дерьма впервые во всей своей сложности встала перед организаторами похорон на высоком уровне. Похоже на то, что после победоносной, хотя и совершенно опустошительной войны, Сталин произвел себя в разряд небожителей. А для небожителя — ступать по свежему навозу, как каждый понимает, совершенно недопустимо! Как же все-таки быть? Проблема была решена единственном возможным, т. е. строго научным методом. Немедленно были задействованы ведущие ветеринарные научно-исследовательские институты страны. Сверхоперативным образом был создан межведомственный штаб, призванный координировать действия по выполнению в кратчайшие сроки Особого Задания Государственной Важности. И, конечно, задание было выполнено. Что было проделано с несчастными битюгами по рекомендации означенного штаба, я, к сожалению, не знаю, но результат (вернее, отсутствие результатов жизнедеятельности млекопитающих для наперед заданного интервала времени) был самый положительный (точнее было бы сказать — отрицательный). Благопристойность церемониала государственных похорон была обеспечена. Уверен, что высшие чины штаба и пара — другая рядовых тружеников ветеринарной науки нахватали немало орденов и медалей — к сожалению, формулировки соответствующего Указа Президиума Верховного Совета я не знаю.

А вообще — проблема взаимоотношений лошадей и людей вполне может быть предметом увлекательнейших социологических и экономических изысканий. Ну, например, небезынтересен вопрос: как бы выглядел хлебный баланс нашей страны, если бы сейчас, как перед Великой Октябрьской Социалистической революцией, на полях страна трудилось 25 миллионов голов сивок, а также бурок, которые почему-то едят овес. Полагаю, что в этом, совершенно гипотетическом случае (ибо настоящая скотина в условиях развитого социализма выживает с большим трудом, чего нельзя сказать о скотах в переносном смысле этого слова) получивший мощное развитие и неимоверно увеличивший свои штаты упомянутый выше штаб несомненно разработал бы способ кормления лошадок должным образом обработанной канцелярской перепиской по поводу неимоверных успехов нашего животноводства. Таким образом, наконец-то был бы организован циклический, безотходный (в смысле — без конского дерьма) процесс. Что касается необходимой для бюрократической надобности бумаги, то сырьем для нее должны были по-прежнему оставаться финские леса (отечественные давно были бы изведены), а также волос из конских хвостов и грив.

Что и говорить, с живыми лошадьми бывает много проблем. Но и будучи воплощенными в бронзе, они могут навести пытливый ум на самые неожиданные ассоциации. Мне вспоминается в этой связи любопытный эпизод во время командировки в Киев на конференцию по проблемам звездообразования. Гуляя по бульвару Шевченко вместе с моими более молодыми сотрудниками, я обратил внимание на знаменитый конный монумент тестю моего знакомого физика Халатникова, Имя и фамилия этого тестя — Микола Щорс. Монумент сработан неплохо, в стиле привычной киевской жлобской помпезности. Особенно эффектна высоко поднятая правая рука, как бы приветствующая жителей древнейшего русского города.

«Ребята, — демонстрируя незаурядную эрудицию, сказал я своим спутникам, — конечно, монумент халатниковскому тестю недурен. Но, к сожалению, он безграмотен, ибо противоречит веками установленному канону конных статуй полководцев». «Это почему же так?» — спросил кто-то из нашей маленькой компании. «Со времен Вероккио и Донателло полководец всегда изображался верхом на жеребце, между тем как под Щорсом если не кобыла, то в лучшем случае — мерин».

Здесь уместно сказать, что корни моей эрудиции в столь далеком от проблем звездообразования вопросе находились в профессии моего брата-скульптора. Он как-то обратил мое внимание на знаменитую конную статую князю Юрию Долгорукому, что напротив ресторана «Арагви». Как известно, этот монумент (работы спившегося скульптора Орлова) был установлен в 1947 г. в ознаменование 800-летия Москвы, якобы основанной означенным великий князем. Меня всегда смешил «жест» конского копыта — получалось так, что основывал столицу нашей родины не великий князь, а его конь. Брат и обратил мое внимание на смешное отклонение от классической традиции в этом монументе — обстоятельство, известное всем советским скульпторам. Глядя на киевский монумент выдающемуся сыну украинского народа, я понял, что феномен Юрия Долгорукого отнюдь не единичный случай. Значит, это дух времени. Скептик Слава Слыш, не поверив моим комментариям, залез под самое брюхо щорсовского коня и там полностью убедился в моей правоте. Однако, он не сдавался: «А может быть, вся эта традиция — чистая ерунда, и скульпторы никогда ей не следовали?» «Это мы сейчас проверим!» — ответил я и повел своих спутников на Софийскую площадь. Там, на непропорционально низком постаменте (чем-то напоминающим скверный постамент известного памятника Маяковскому на площади его имени в Москве), указуя булавой в сторону Москвы, сидел на коне бронзовый Богдан. Не нужно было подлезать под бронзовое брюхо — издалека не вызывало никаких сомнений, что гетман, как это и положено, сидит на жеребце. В этом смысле здесь был полный порядок. Славин скептицизм был посрамлен.

А мне в связи с этим припомнилась одна поучительная история, рассказанная весьма известным деятелем нашей культуры. Дело происходило в самом конце шестидесятых годов. Шла «приемка» новогоднего концерта, который должен был состояться не то в Кремлевском дворце съездов, не то в Колонном зале Дома Союзов. Главной приемщицей была секретарь МК по идеологическим вопросам хорошо известная тогда в артистических и художнических кругах Москвы тов. Шапошникова. Все шло гладко, и разнообразные номера обширной программы получали благосклонное одобрение публики. И вдруг — заколодило. Выступал с сольным номером какой-то балерун. Совершенно неожиданно для всей комиссии Шапошникова пошла пятнами и категорически замахала ручкой, давая тем знать, что номер не проходит. Ничего при этом не объясняла, а смотрела куда-то в сторону. Нашлись, однако догадливые актрисы, которые, смущаясь, объяснили художественному руководителю причину странного поведения высочайшей цензорессы: у бедного балеруна были слишком «выпукло» выражены некоторые аксессуары мужской доблести. Этого дела у него было слишком много. «Ну, это мы быстро уладим!» — сказал худрук и отдал команду театральному портному. Через полчаса номер с балеруном повторили, и на сей раз Шапошникова была вполне удовлетворена. Эта история убедила меня, что история с лошадьми полна глубокого смысла.