Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века

• Название: Завещание каменного века
• Автор: Дмитрий Сергеев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

Эту схему накопления полезных знаний человек унаследовал от своих предков. К ней прибавилась, сложилась с нею новая схема – схема разумной, осознанной памяти. Подспудное действие механизма эмоций знакомо всему существу человека, даже если он и не осмысливает этого рассудком. Это – стихия, живущая в истоках натуры.

Искусствами человек стал заниматься много позднее, когда для этого возникли социальные условия, когда у него явилась потребность к духовному общению. Чтобы достигнуть нужного впечатления, еще первобытный художник использовал силу эмоций. Он и не мог поступить иначе, ибо к глубинам человеческого сознания был один кратчайший путь – путь, по которому шла природа эволюции. Но ведь именно эмоции усиливают впечатления, вторично переживаемые человеком во сне. И нет ничего удивительного, что между сновидениями и произведениями искусств так много общего.

Наша беседа прервалась внезапно.

В застенках средневековья

Пол, выстланный желтовато-коричневыми дубовыми плахами, встряхнуло, словно на глубине взорвалась мина. Глухо прокатился звук тяжелого удара – бум! Взрыв произошел где-то в коридоре. Из спальни выскочила Эва.

– Оставайтесь на месте! – крикнул я.

Паука в нише не было. Вдалеке слышался разноголосый шум. Пахло пороховыми газами.

Несмотря на запрет, вслед за мной выбежали Итгол и Эва. Эва схватила меня за руку. Цепкость ее пальцев была хорошо знакома мне.

– Не ходи туда!

Я искоса глянул на нее: Эвины глаза светились по-кошачьи. Я не успел еще удивиться этому, когда из-за поворота выплеснулось пламя. Огонь растекался по верху синтетической обивки пола – сгорала тонкая пленка лака, но гудело так сильно, будто надвигался таежный пал. Два паука направили на бегущее пламя брандсбойды: пенистая струя с шипением вырывалась из них. Пламя мгновенно захлебнулось. Воздух, наполненный гарью, неприятно щекотал в носу.

Неожиданно погас свет. Мгновение назад Эва выпустила мою руку. Я ощупью хотел поймать ее в воздухе, но наткнулся на Итгола.

Из гибельной темноты, пахнущей сражением, донесся Эвин голос:

– Помогите!

Я запнулся о кого-то и упал. Под рукой оказалась шерстистая гладкая шкура. Ощутилось живое тепло, как если бы я наткнулся на собаку. Инстинктивно отдернул руку.

– Не сметь! Цыц! – прикрикнул я, пытаясь подняться.

Несколько пар рук сгребли меня. Я брыкался, но ничего не мог поделать. Меня поволокли вдоль темного коридора. Вдруг запахло крошеным камнем, лицо стегнула колкая струя морозного воздуха. Послышался хруст снега.

– Пустите меня! – совсем близко раздался Эвин голос.

Я рванулся изо всей силы, пнул в чьи-то ребра – кто-то с визгом закрутился на снегу. Освободилась правая рука – я выхватил из кармашка свитера автоматический искровысекагель. Шипучее пламя осветило небольшой круг – в него попали несколько остроухих настороженных мордашек.

Огонь в моих руках переполошил их – они бросились врассыпную. Я кинулся выручать Эву. Мне удалось отбить ее.

В густых сумерках виднелось несколько корявых ветел. Позади них маячили фигуры сражающихсядоносились боевые выкрики, звон металла. Шум битвы удалялся и затихал. Мороз пробирал сквозь одежду – земтерские трико нисколько не грели. Сзади сильно хрустнул снег: это Итгол выбежал следом за нами.

Найти пролом в стене было не трудно: даже в слабом пламени, которое давал искровысекатель, рваная дыра зияла теневым сгустком. Но попасть в коридор было уже невозможно: роботы изнутри задраили брешь щитом из эластика.

– Откройте! – Изо всей силы я барабанил кулаком по щиту. Никто не отзывался.

Еще немного – и мы окоченеем. Где расположен вход в помещения, я не представлял.

Я перестал колотить по гулко вибрирующему эластику. И впервые услышал тишину. Это была какаято особенная, невообразимая тишина, возможная разве что в подземелье.

Эва прятала отмерзающие кисти в рукава свитера. Мороз не давал времени размышлять. Я знал единственное, зато испытанное средство – костер. Заиндевелые ветки легко отламывались. Не будь у меня огнемета, ни за что бы не удалось разжечь сырую древесину. Костер осветил часть массивной крепостной стены, несколько деревьев и мерзлую запорошенную снегом землю. Тепла он давал немного. Ветки вначале шипели и трещали, потом мгновенно прогорали.

Вблизи костра лежали убитые. Похоже, тут происходила настоящая битва. Пламя освещало нежнорозовые лица и торчащие уши. Они и у мертвых стояли торчком. Возле трупа валялся оброненный меч.

Он был. тяжелый и острый, но упругая древесина поддавалась неохотно. Я повалил два дерева. На этот раз от костра стало жарко.. На щеках у Эвы появился румянец. Она изумленно вглядывалась в потухающую зарю.

Ночь здесь должна быть непроглядной: ни луны, ни звезд. Наш костер увидят издали. Ничто не помешает хвостатым организовать новое нападение.

Время от времени я подходил к щиту и дубасил по нему рукояткой меча без всякой надежды: роботы явно не намеревались пускать нас в помещение. Я толком не представлял себе, что именно угрожает нам, но в одном был убежден: нельзя бездействовать, сидеть сложа руки. Костер выдает нас. Но и уйти от него мы не можем.

Распростертое тело хвостатого попадало в трепетный свет. Я давно приглядывался к нему, мне чудились металлические застежки. Я проверил догадку и оказался прав: на хвостатом был надет меховой комбинезон.

Мы выбрали трех убитых, на которых одежды не были разорваны и окровавлены. На холоде кое-как справились с застежками и шнуровкой.

***

Жидкий рассвет застал нас в скирде соломы. Сквозь туман не видно было дальше чем на сто шагов. Во все стороны простиралось убранное поле. Изпод снега щетинилась стерня.

Вчера мы вовремя облачились в теплые одежды. Если бы хвостатые не вздумали подбадривать себя воинственными криками еще издали, они застали бы нас врасплох. А так нам удалось скрыться. Мы бежали, куда нас несли ноги, пока крики преследователей не замолкли в отдалении. Мы спотыкались о мерзлую пахоту, попали в гущу неубранных подсолнечников, ломились сквозь частокол мерзлых будыльев, которые больно стегали нас. Наткнулись на стог, зарылись в солому и уснули.

Кошмарная ночь кончалась. Занимался короткий зимний день. Багровый круг искусственного солнца обозначился сквозь туман не на краю горизонта, а в зените. Туман медленно отступил, в зрение попали другие скирды и одинокий амбар.

Несмотря на привычные детали: стога соломы, амбар, колкую стерню, торчащую поверх неглубокого снега, черные лоскутья протаянной пахоты, – пейзаж все же производил странное впечатление. Я не сразу понял почему? Потом сообразил – глазу не хватало неоглядного простора. И причиной был не туман. Обозримый пятачок земли словно был опущен на дно чаши, негреющее солнце висело ощутимо низко. Я знал: по ту сторону, поверх солнца, располагаются точно такие же поля, скирды и амбары. Я пытался увидеть хоть что-нибудь. Мешала сизая туманистая поволока, не совсем точно имитирующая земное небо.

Пока я озирался, проснулись Итгол и Эва. Зашуршала солома, из нее повылазили заспанные физиономии. Честное слово, выглядели они умилительно: кошачьи ушки с острыми кисточками и розовые щеки, разогретые сном. Словно они были в маскарадных одеждах. Кстати, сегодня как раз новогодняя ночь.

– С Новым годом, – поздравил я.

Итгол ничего не сказал. Он проколупывал уши. Под меховым шлемом ему нелегко было добраться до них.

– Новый год… Это праздник? – спросила Эва.

– Праздник.

– Праздник – это хорошо. Радостно.

– Откуда ты знаешь? – удивился я. – На Земтере каждый день праздник. Хорошо бывает только, когда праздник долго ждешь. Целый год.

– На Земтере нет праздников. Но я знаю, что такое праздник, – упрямо заявила Эва. – Мне кажется, я когда-то жила в другом мире.

Я и сам видел, что Эва, так же как Итгол, не похожа на земтерян. У подлинного земтерянина характер проявился лишь однажды. Но ведь Герий тогда находился под гипнозом. Можно ли тот случай считать проявлением индивидуальности?

Вчера вечером, забившись в стог соломы, я с трудом заставил себя ни о чем не думать. Иначе проклятые вопросы – они так и лезли в голову – не дали бы мне заснуть. Откуда на астероиде взялись хвостатые? Между кем и кем шло сражение, которое мы слышали вчера? Кто и зачем пытался похитить нас?..

От этих вопросов меня отвлекала сосущая пустота в желудке и чувство ответственности: во всех наших злоключениях я считал повинным себя – я один подозревал неладное, а мер не принял. Сам-то я ничем не рисковал: как-никак одну жизнь уже прожил. Не скажу, что прожил благополучно, потому что погиб в снежной лавине, но как бы там ни было, вторая жизнь досталась мне не за понюшку табаку, и рисковать ею сам бог велел. Но ведь не всем выпадает такой фарт, как мне.