Джей - О Милтоне Эриксоне

• Название: О Милтоне Эриксоне
• Автор: Джей
• Издательство: Независимая фирма “Класс”
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-86375-019-7

Знаменитость и ученик знаменитости, Джей Хейли рассказал все, что нужно знать о сути эриксоновского подхода. Биография “чародея из Феникса”, основные идеи, факты, афоризмы и даже сплетни и домыслы — какая без них легендарная личность?

Плюс интереснейшая статья о соотношении эриксоновской тера­пии и дзэн-буддизма, разбор великолепного демонстрационного наведения транса, еще одна статья о малоизвестных секретах ма­стерства Эриксона... Проведя с учителем семнадцать лет, Джей Хейли знает, что поведать читателю, и делает это блестяще.

Книга адресована всем, кто учит, лечит или по любым дру­гим причинам интересуется тем, как помочь ближнему. Она о человеке, которому это удавалось как никому другому.

---

Есть терапевты, которые убеждены, что нельзя изменять лю­дей без их согласия. Эриксон был готов работать без явно выра­женного согласия. Например, если клиент приходит с жалоба­ми на головную боль и со следами внутривенных наркотических инъекций на руках, для Эриксона было бы типичным сказать, что в этом случае долг терапевта — излечить человека от нарко­тической зависимости. И совсем не обязательно доводить это до сведения клиента. Если человек хочет в качестве проблемы представить головную боль, терапевтический акцент будет сде­лан на ней, для лечения наркомании должны быть найдены кос­венные методы. Повторим еще раз: эриксоновская терапия мо­жет быть названа терапией вежливости. Он не заставлял людей признавать свои проблемы, как не заставлял их достигать инсай- та, интерпретируя движения их тела.

В отличие от своих коллег-современников, Эриксон считал, что терапевт ответственен за результаты терапии. Это означало, что он обязан использовать свою власть и внушать изменение, когда это возможно. Он также знал, что власть есть результат сотрудничества. Именно в сфере сотрудничества возникает воп­рос о неосознаваемом влиянии. Было бы чрезмерным упроще­нием сказать, что можно проводить терапию, доводя до сведе­ния клиента все, что делается, или же что можно лечить клиен­та, не подозревающего о ваших интервенциях. Те, кто доказы­вает, что клиенту следует предоставлять возможность осознавать все, что происходит, недостаточно продумывают всю ситуацию в целом. Клиент никогда не может быть полностью осведомлен обо всем, что делает терапевт. Ведь и сам терапевт не может в полной мере знать все, что делает. Даже если он пытается объяснить клиенту все, достаточно посмотреть запись терапевти­ческой сессии в замедленном темпе, и становится очевидным, что взаимодействие — это слишком сложный процесс для осоз­нанного знания. Рэй Бердвистл подсчитал, что два человека во время беседы обмениваются информацией со скоростью 100 000 бит в минуту. И это заметно, когда изучаешь записи терапевти­ческих сеансов кадр за кадром. Допустим, например, что кли­ент что-то сказал, а терапевт в этот момент неловко глянул в сторону — и клиент меняет тему разговора. Терапевт даже не знает, что он оказал воздействие, и уж тем более не может об­судить это с клиентом.

Другой аспект осознания еще более сложен. Если терапевт говорит, используя метафору, и клиент реагирует на нее, не зная об этом, может ли это действительно происходить за преде­лами сознания? Как клиент может реагировать на внушение, если он не осознает этого внушения? Ведь это значит, что вну­шение не было воспринято.

Позвольте мне привести пример, лежащий в типичной зоне исследовательских интересов Эриксона. Он заметил, что, если гипнотизируешь субъекта и внушаешь ему негативные галлюци­нации о столе, стоящем в комнате, субъект не будет видеть этот стол. Стол будет находиться вне пределов его сознания. Одна­ко, если попросить субъекта пройти через комнату, то он обой­дет стол. Он не осознает наличие стола, однако обойдет его.

Эриксон описал этот эффект как “подсознательное знание”. Я сказал ему, что это терминологическое противоречие. Если че­ловек знает о чем-то, он, по определению, не может не осоз­навать этого. Мне казалось, и сейчас кажется, что язык “со­знательного и бессознательного” слишком примитивен для того, чтобы справиться с этими вопросами.

Почему это важно для терапии? Если кто-то дает субъекту ди­рективы вне его осознавания, а субъект реагирует на них адек­ватно, это значит, что на некотором уровне мозг субъекта при­нимает сообщение и вступает во взаимодействие. Человек не знает о директиве. Сотрудничество, похоже, возникает всегда, когда один человек воздействует на другого вне его знания об этом. Терапевт предлагает метафору, например обсуждение с супругами совместного ужина в качестве аналогии сексуальных отношений, а супруги выбирают из метафорического сообщения идеи, существенные для них и их проблем. Они выбирают, со­трудничать им или нет, а не реагируют как роботы на указания терапевта. Хотя и не осознают получение метафорического со­общения. На самом деле Эриксон учил: если супруги начинают осознавать параллели в метафоре, терапевт должен немедленно сменить тему. Впрочем, я всегда предполагал, что, когда кли­ент осознавал, что Эриксон что-то ему внушает, на самом деле Эриксон позволял клиенту фокусироваться на этом, чтобы кли­ент не заметил другого внушения, которое он как раз и хотел сделать клиенту.

Точно так же, как субъект должен видеть стол, чтобы его не видеть, субъект, получающий метафорическую директиву, дол­жен осознавать аналогию, реагируя на нее бессознательно. На­пример, когда Эриксон говорил, что супругам следует наслаж­даться ужином на двоих, он предполагал, что его рекомендации они отнесут и к сексуальному удовольствию, так как осознают, хотя и бессознательно, это предложение. Все эриксоновские техники рассказывания историй подразумевают коммуникацию через метафору, осознает это “получатель” или нет. Рассказы­вание историй было важной частью эриксоновской терапии, тогда как его коллеги-современники вообще мало говорили во время сеансов, если не считать фраз типа: “Расскажите-ка мне об этом поподробней”. Кто же научил его рассказывать исто­рии?

Подчеркну и другой аспект сотрудничества. Оно заключалось не только в том, что Эриксон давал указание, а субъект его вы­полнял. Обычно он давал директиву, а клиент выполнял ее не дословно, а модифицируя. Конечной целью, как правило дос­тигаемой, было сотрудничество.

На основе изложенного можно сформулировать несколько об­щих положений о “типично эриксоновском”. Он принимал не­прямое взаимодействие с клиентом как указание на проблему; он был готов принять ответственность за то, как изменится кли­ент. Например, на гипнотических демонстрациях субъект-доб­роволец часто давал ему намек о том, какая помощь требуется, и он помогал, причем так, что аудитория об этом и не подозре­вала. Он доверял собственным суждениям о том, что нужно де­лать. Когда он делал внушения, чтобы воздействовать на людей вне осознавания, то предполагал, что побуждает следовать сво­им указаниям бессознательное знание клиента. Он также пред­полагал, что клиент модифицирует его внушение. Некоторые люди боятся самой мысли о том, что терапевт может внушить им свои идеи помимо их сознания. Им следует понять: в данном случае осуществляется гораздо более сложное сотрудничество, чем обычно.

В общем-то, данный вопрос гораздо шире и включает в себя понимание профессии “целителя”. Многим терапевтам нравит­ся посвящать людей в тайны терапевтических теорий. Когда это происходит, клиенты становятся особой элитой, обладающей знаниями по психологии, недоступными широким слоям насе­ления. Противоположным является подход, считающий целью помочь клиенту стать обычным человеком, не обремененным специальными знаниями по психологии. Для Эриксона было типично возвращать людей к норме, не давая им при этом пси­хотерапевтического образования. Эриксон, как правило, счи­тал идеи психотерапии делом терапевта, а не клиента; впрочем, если клиент желал узнать, что происходит, он получал объяс­нения в пределах, не мешающих лечению. Я помню, как он го­ворил, что нормальные мужчины и женщины либо вообще не интересуются своим детством и терапевтическими теориями, либо проявляют к этому очень мало интереса.

Системы и семейная терапия

Эриксон любил повторять, особенно приезжающим к нему моим студентам, что он не семейный терапевт. Тем не менее он проводил терапию с супружескими парами и семьями. Как это объяснить? Эриксон предпочитал не причислять себя ни к геш­тальт-терапевтам, ни к психодинамистам, ни к роджерианцам, ни к экзистенциальным терапевтам, ни к “краткосрочным” те­рапевтам. Он также не называл себя групповым терапевтом. Я думаю, Эриксону не хотелось принадлежать к определенному разряду в терапевтической классификации. Как большинство хороших терапевтов, он стремился максимально расширить сво­боду маневра. А это означало работу с клиентами во всем спек­тре методов и направлений.

Эриксону больше нравилось подходить особо к каждому случаю, нежели следовать определенному методу. Большин­ство современных ему терапевтов старались найти метод, под­ходящий для каждого случая. Эриксон не стремился к этому. Носить ярлык, например, “семейный терапевт” означает или не иметь возможности осуществлять разные интервенции, или быть обвиненным в отступничестве от “школы”. Это также значит оказаться в одном лагере с коллегами, которые могут и не одобрить твои действия. Я сам никогда не хотел назы­ваться семейным терапевтом, потому что подобный ярлык ог­раничивает индивидуальный подход. Очевидно, что любой терапевт средней руки работает именно с семьями и для этого ему вовсе не требуется принадлежать к определенной терапев­тической категории.