Джей - О Милтоне Эриксоне

• Название: О Милтоне Эриксоне
• Автор: Джей
• Издательство: Независимая фирма “Класс”
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-86375-019-7

Знаменитость и ученик знаменитости, Джей Хейли рассказал все, что нужно знать о сути эриксоновского подхода. Биография “чародея из Феникса”, основные идеи, факты, афоризмы и даже сплетни и домыслы — какая без них легендарная личность?

Плюс интереснейшая статья о соотношении эриксоновской тера­пии и дзэн-буддизма, разбор великолепного демонстрационного наведения транса, еще одна статья о малоизвестных секретах ма­стерства Эриксона... Проведя с учителем семнадцать лет, Джей Хейли знает, что поведать читателю, и делает это блестяще.

Книга адресована всем, кто учит, лечит или по любым дру­гим причинам интересуется тем, как помочь ближнему. Она о человеке, которому это удавалось как никому другому.

---

Х.: Он часто делал подобное. Лишь однажды я видел, как он выразил усталость от бремени быть терапевтом. Это было в Сан- Франциско. Он весь день работал на семинаре, во время обе­денного перерыва принял нескольких пациентов, а в конце ра­бочего дня оказалось, что его ожидает еще одна клиентка. И тогда он сказал что-то вроде: “Боже мой! Это уже слишком”. А затем вышел и принял ее. Это был единственный раз, когда я слышал, как он жаловался. Как правило, он работал весь день, принимал людей во время обеда, перед ужином, ужинал с группой и после ужина тоже принимал пациента. Во время се­минаров распорядок не менялся. Везде, куда бы он ни при­ехал, были пациенты, и они пользовались возможностью пого­ворить с ним.

Тот, последний за день случай был мне интересен, так как я знал эту женщину. Я старался лично общаться с его пациента­ми и расспрашивал их о том, как проходило лечение. Одной из ее проблем было то, что она ковыряла себе лицо и расцарапыва­ла его до крови. И еще она не любила бобы. Так вот, она дол­жна была купить банку бобов и поставить ее в ванной у зеркала. Она всегда царапала себе лицо перед зеркалом, поэтому каждый раз после того, как расцарапает лицо, она должна была съедать банку бобов.

У.: Связать оба действия.

Х.: У Милтона было чувство юмора. При всех разговорах, “жестокое” дело психотерапии достаточно забавно — что они делали, что он делал, и вся эта странная ситуация в целом.

У.: Думаю, мы были важны для него. Вряд ли существовало много людей, кому бы он мог открыть, с каким юмором вос­принимает происходящее или что, дай ему волю, он бы провел большую часть своей жизни, сидя у себя в кабинете, принимая пациентов и наблюдая жизнь, которую находил очень забавной. Он вынужден был держать “свои горшки плотно закрытыми” даже от коллег. Он только нам слегка приоткрыл завесу.

Х.: Мне кажется, что он с нетерпением ожидал наших приез­дов. Мы привозили ему новые идеи из внешнего мира, мы были благодарными слушателями его историй.

Я как-то размышлял о музыканте с толстой губой, который приходил и орал на него. Парень был страшно зол на своего отца. И Эриксон позволял парню приходить и орать. Музыкант не мог играть на рожке, так как у него произошло психосомати­ческое опухание губы. И он приходил и кричал на Эриксона сеанс за сеансом. Так вот, однажды Милтон назначил ему встречу, не сказав об этом ни слова.

Он сказал парню: “Ну, давай посмотрим, сейчас май, не так ли?” И парень ответил: “Что вы имеете в виду? Какой май? О боже, вы что, даже не знаете, какой сейчас месяц?” Затем Эриксон сказал: “Сегодня, должно быть, пятнадцатое число”. Парень изумился: “Что значит “пятнадцатое”? Сегодня десятое. У меня психиатр, который даже не знает, какое сегодня чис­ло”. Затем Эриксон сказал: “Ну, должно быть, сейчас где-то около четырех часов”. — “Четырех часов! Сейчас только два!”

В конце сеанса Эриксон открыл блокнот, сказал: “Я запи­сываю время нашей следующей встречи и хочу, чтобы вы при­шли вовремя” — и закрыл блокнот. Парень явился как штык 15 мая ровно в четыре часа. Все время, пока Эриксон говорил, парень кричал, и то, что Эриксон говорил, никак не соответ­ствовало тому, что он выкрикивал, а значит, не могло забыть­ся. Он не мог и отказаться прийти, потому что ему не было сказано прямо, когда приходить. И он не мог опоздать, потому что ему не было названо точное время.

У.: Кажется, я припоминаю, что в этом случае и в некоторых других мы пытались найти параллель между гневом на терапевта и гневом на отца. А Милтон просто отмел это в сторону. Очень любопытно было то, что он слушал, и то, что пропускал мимо ушей.

Х.: Мы пытались выяснить, как он работает с парами и семь­ями. Иногда он принимал их вместе, но чаще — по отдельнос­ти.

У.: Правильно. Мы искали политику, генеральное направле­ние.

Х.: В одном случае он говорил, что сексуальный симптом — это дело пары. И соответственно лечил их как пару. В другой раз он лечил индивидуально, например, Энн, которая ложи­лась в постель и не могла заниматься сексом, потому что у нее начиналось удушье и сердцебиение. Когда он ее вылечил, мы спросили: “А как же муж? Разве вы не собираетесь помочь мужу приспособиться к новому поведению жены?” Он сказал: “У него не возникнет проблем с приспособлением”. Мы спросили: “Что вы имеете в виду?” — и он ответил: “Ну, раньше он довольно пассивно воспринимал то, какой была его жена. Сейчас, когда она изменилась, он будет воспринимать ее такой, какая она есть”.

Тот факт, что между супругами существовал некий контракт, в данном случае он не считал важным. А когда мы пытались об­ратить его внимание на значимость контракта, он был просто озадачен. Тогда как в другом случае признавал, что контракт существует. И мы никогда не знали, что он предпримет в сле­дующий момент.

Мне кажется, он не был уверен, стоит ли вообще произ­носить простые утверждения или теоретические обоснования, потому что они слишком упрощают реальность. Случай из практики был метафорой; он содержал в себе все идеи, о ко­торых он хотел нам поведать. Любое сокращение реального случая до теоретического описания было бы насилием над его сложностью.

У.: Хотя рассказ Эриксона всегда был сложнее, чем сам слу­чай.

Х.: Чего не было в дискуссиях с ним, так это ссылок на учи­телей. Не думаю, чтобы он когда-либо говорил, что сделал что-то по совету некоего авторитета; или чтобы он сказал: “Я сделал это, потому что узнал об этом там-то и там-то”. Он буд­то стоял у истоков всего.

Обычно ты опираешься на предшественников, чтобы придать своим словам вес. Эриксон никогда не делал этого. Он гово­рил: “Попробуй и посмотри, сработает ли”. Он даже себя не предлагал в качестве авторитета. Он не говорил: “Сделай это так-то. Потом приди ко мне и расскажи, как ты это сделал”. Потому-то он и не был гуру в обычном смысле этого слова.

У.: Но в то же время он настаивал, чтобы люди получали со­ответствующее базовое образование, как он сам. В результате получалось что-то вроде: “Получи соответствующее образова­ние, проштудируй весь материал, а затем иди своим путем”.

Х.: Главное, что отличает его от культового лидера — абсо­лютная вера в разнообразие: каждый должен работать по-свое­му, в своем собственном стиле. Поэтому он не хотел, чтобы мы его имитировали. И сам он никого из предшественников не имитировал.

Грегори Бейтсон считался вольнодумцем в антропологии. Мне кажется интересным, что Бейтсон восхищался Эриксоном, вольнодумцем в психиатрии. И Эриксон тоже очень восхищался Бейтсоном. Ни один, ни другой не были озабочены привержен­ностью к определенному пути в своей профессии. Они были ис­следователями того, что считали важным в жизни.

У.: В этом отношении они мыслили очень похоже.

Х.: Знаешь, был один очень характерный для Эриксона слу­чай. Когда он работал в больнице — то ли в Элоизе, то ли где- то еще — к ним поступила буйная больная. Она заявила: “Сна­чала я буду кричать, а потом переломаю пару костей!” Она на­чала кричать, затем остановилась и повторила: “Я буду кричать, а затем переломаю пару костей!” Там было шесть медбратьев, но они боялись к ней подступиться. Они позвали Эриксона, он

пришел, а она продолжала вопить: “Лучше не трогайте меня, доктор. Я буду кричать и ломать кости!” И он сказал: “Я до вас не дотронусь. Я хочу, чтобы вы продолжали кричать”. Она продолжила орать, и тогда он взял шприц...

У.: Нет, до этого был еще один шаг. Он сказал: “Ладно, по­жалуй, кричать — это ваша работа. Я не собираюсь к вам при­касаться, но вы согласны, если я тоже буду делать свою рабо­ту?” Она ответила: “Если не будете прикасаться ко мне, делайте себе на здоровье свою работу”. Он получил разрешение.

Х.: Он взял шприц и, когда она в крике широко раскрыла рот, брызнул ей в рот из него, и она проглотила лекарство. Тогда она перестала кричать и спросила: “Это что было, снот­ворное?” И он ответил: “Да. Но я ведь не прикасался к тебе, правда?” И она сказала: “Не прикасался”. И еще добавила: “Наконец-то появился доктор, который знает свое дело”.

6. Почему не длительная терапия (1990)

Любопытно, как мало встреч и тренинговых программ прово­дится по обучению длительной терапии. Большинство из попа­дающихся на глаза объявлений приглашают на семинары по краткосрочной терапии. Подразумевается, что каждый знает, как вовлечь клиента в терапию на месяцы или годы. Однако долгосрочными терапевтами не рождаются, ими становятся. У терапевтов не бывает врожденных способностей обрекать клиен­тов на долговременные контракты. Не имея специальной подго­товки, им приходится методом проб и ошибок учиться, как осуществлять бесконечную терапию на практике.