Адальберт Штифтер - Бабье лето

• Название: Бабье лето
• Автор: Адальберт Штифтер
• Издательство: Прогресс-Традиция
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-89826-052-8

Роман классика австрийской литературы Адальберта Штифтера (1805–1868) «Бабье лето» не просто реалистическая история одной судьбы. Реальность здесь одухотворена мечтой автора о гармонических отношениях людей друг с другом и с природой, о первостепенном значении для человека искусств и наук.

В наши дни эта книга читается с особым интересом, который создается контрастом между нестабильностью, разбродом в умах и атмосферой устойчивого уклада жизни, спокойного труда, доброжелательности и согласия.

---

— Мы как раз говорили о том, что моему сыну придется вскоре уехать отсюда и посмотреть мир, — сказала Матильда. — Не нашли ли и вы после своего путешествия, что Густав изменился?

— Он стал настоящим юношей, — отвечал я, — во время своего путешествия я не видел никого, кто был бы похож на него. Он был очень крепким мальчиком и стал таким же юношей, но, мне кажется, мягче, нежнее. Даже в его глазах, еще более блестящих, чем прежде, мне увиделась какая-то девичья томность.

— Я рад, что вы тоже это заметили, — сказал мой гостеприимец, — так оно и есть, и это очень хорошо, хотя и опасно. Как раз у очень крепких юношей, в чьем сердце нет ничего злого, наступает в определенные годы какая-то томность, чуть ли не более прелестная, чем у расцветающих девушек. Это не слабость, а как раз избыток силы, особенно очаровательный, когда он виден в темных, с мягким блеском глазах и, словно драгоценность, светится в невинных ресницах. Но и удары судьбы такие юноши переносят с мужеством, достойным мученического венца, и когда отечество требует жертв, они просто и с готовностью приносят свою молодую жизнь на его алтарь. Но им легко впасть в ложный восторг, обмануться, а когда такие юношеские глаза встретятся в надлежащее время с надлежащими девичьими, вспыхивает внезапно самая горячая, но порой и самая несчастная любовь, потому что этот искренний юноша почти неистребимо хранит ее в своем сердце. Когда пройдут нынешние торжества, мы еще поговорим, что нужно было бы предпринять.

— Я ведь вижу и хорошее, и опасное, — сказала Матильда. Вскоре мы пошли назад в дом.

— Он должен испытать суровость жизни, она его закалит, — сказал по дороге мой гостеприимец.

Наконец наступил день свадьбы. Бракосочетание должно было состояться в Рорбергской церкви, в приход которой входил и Асперхоф. Собраться решили в мраморном зале, где пол устлали для этой цели тонким зеленым сукном. Таким же сукном были застланы и все лестницы. Я оделся у себя в комнате, помолился Богу, и один из моих свидетелей отвел меня в мраморный зал. Из наших близких там были пока только мужчины. Присутствовали свидетели и большинство гостей. Ризах был в мундире, при всех своих регалиях. Тут отворилась дверь из коридора, и вошла Наталия со своей и моей матерями, с Клотильдой и другими женщинами и девушками. Она была великолепно одета и словно бы усыпана драгоценными камнями, но очень бледна. Драгоценные камни были в средневековых оправах, я это заметил. Но я был не в том настроении, чтобы хоть на миг на этом сосредоточиться. я пошел ей навстречу и приветствовал ее нежным пожатием руки. Наталия вся дрожала.

Мой гостеприимец сказал моим родителям:

— Любимой темой разговоров вашего сына были до сих пор его родители и его сестра. Если он такой хороший сын, то будет и хорошим мужем.

— Прекрасные качества, сулящие славное будущее, — сказал отец, — он заимствовал у вас, мы хорошо это видели и потому любили его все больше. Вы его воспитали и облагородили.

— Отвечу так же, как и по поводу Наталии, — возразил мой гостеприимец, — развитие получила его сущность, а всякое общение с людьми, выпадавшее ему на долю, прежде всего с вами, тому помогало.

Я хотел что-то сказать, но от волнения не смог произнести ни слова.

Густав, стоявший близ женщин, посмотрел на меня, а я на него. Он тоже был очень бледен.

Тем временем постепенно собрались все, кто должен был присутствовать при бракосочетании, наступил час отъезда, и дворецкий доложил, что все готово.

Матильда перекрестила Наталии лоб, рот и грудь, и та припала губами к руке матери. Затем девушки подхватили фату, которая серебристым туманом спускалась с головы Наталии к ее ногам, окутали невесту фатой, и та, окруженная подругами и сопровождаемая женщинами, спустилась по лестнице, где стояла мраморная статуя. Мы последовали за ними. Со мною были мои свидетели, Ризах и отец. Первую часть ряда экипажей заняли женщины, невеста и девушки, последнюю — мужчины и я. Мы сели, кортеж тронулся. Пришло много народу поглядеть на него. В толпе я увидел моего учителя игры на цитре, помахавшего мне зеленой шляпой с пером, жители хутора и слуги в большинстве ушли вперед и ждали нас в церкви. Кое-кто находился и в экипажах. Кортеж медленно съехал с холма.

В церкви нас поджидал рорбергский священник, мы подошли к алтарю, и бракосочетание было совершено.

Обратно мы ехали с Наталией в одном экипаже наедине. Она ничего не говорила, фата была откинута, и слезы текли из ее глаз капля за каплей.

Когда мы вернулись в мраморный зал, на длинном столе, который здесь сегодня поставили и окружили множеством стульев, Ризах и мой отец разложили документы, относившиеся к нашему браку и нашему имущественному положению. А я тем временем взял Наталию за руку и провел через картинную и читальную комнаты в библиотеку, где мы оказались одни. Там я стал перед нею и распростер руки. Она бросилась мне на грудь. Мы оба обнялись и оба заплакали почти громко.

— Моя дорогая, моя единственная Наталия! — сказал я.

— О мой любимый, мой милый муж, — отвечала она. — Это сердце отныне твое, будь снисходителен к его недостаткам и слабостям.

— О моя дорогая жена, — ответил я, — я буду вечно чтить и любить тебя, как чту и люблю сегодня, будь терпелива со мною.

— О Генрих, ты ведь такой хороший, — отвечала она.

— Наталия, я постараюсь ради тебя избавиться от всех недостатков, — сказал я, — а до того буду каждый из них скрывать так, чтобы он не ранил тебя.

— А я буду стараться не обижать тебя, — отвечала она.

— Все будет хорошо, — сказал я.

— Все будет хорошо, как сказал наш второй отец, — отвечала она.

Я подвел ее к окну, и мы стояли там, держась за руки. Светило весеннее солнце, и рядом с алмазами сверкали капли, упавшие на ее прекрасное платье.

— Наталия, ты счастлива? — спросил я через некоторое время.

— Очень, — отвечала она, — и хочу, чтобы и ты был счастлив.

— Ты мое сокровище, высшее мое благо на этом свете, — отвечал я, — мне все еще кажется сном, что я добился его, и я буду хранить его, пока жив.

Я поцеловал ее в губы, которые она мне протянула. На ее нежных щеках снова появился румянец.

В эту минуту мы услышали шаги в соседней комнате, и вошли искавшие нас Матильда, моя мать, мой отец и Клотильда.

— Матушка, дорогая матушка, — сказал я Матильде, идя всем навстречу. Я схватил руку Матильды и попытался поцеловать ее. Матильда никогда никому не позволяла целовать себе руку. Сейчас она позволила это мне, мягко сказав:

— Только один-единственный раз.

Затем она поцеловала меня в лоб и сказала:

— Будь счастлив, сын мой, как ты того заслуживаешь и как этого хочет та, что сегодня отдала тебе половину своей жизни.

Ризах сказал мне:

— Сын мой, теперь я буду говорить тебе «ты», и ты тоже должен быть со мною на «ты», как и со своим первым отцом, — сын мой, после того, что сегодня произошло, первый твой долг — создать благородную, чистую, налаженную семейную жизнь. Перед тобою пример твоих родителей, будь таким, как они. Семья — это то, что необходимо в наши времена, еще необходимее, чем искусство и наука, чем транспорт, торговля, подъем, прогресс или как там называется все, что кажется таким желанным. Семья — основа искусства, науки, человеческого прогресса, государства. Если браки не становятся семейным счастьем, то напрасны твои высочайшие достижения в науке и искусстве, ты даришь их поколению нравственно опустившемуся, которому твои дары, в общем-то, не нужны и которое в конце концов перестает создавать такие ценности. Если ты стал на почву семьи — многие не вступают в брак и все же творят великое, — но если уж ты стал на почву семьи, ты человек лишь тогда, когда стоишь на ней чисто и целиком. Тогда трудись и на поприще искусства или науки, и если ты сотворишь что-то необыкновенное и великое, ты по праву прославишься, тогда будь полезен и своим соседям в делах общественных и следуй зову государства, если это понадобится. Тогда твоя жизнь будет на пользу тебе и всем временам. Следуй лишь зову своей души, как до сих пор, и все будет хорошо.

Я протянул ему руку, он прижал меня к себе и поцеловал в губы. Наталия была тем временем в объятиях моей матери, моего отца и Клотильды.

— Он останется, конечно, таким же, как сейчас, — сказала Наталия, выражая, вероятно, свое желание на будущее.

— Нет, мое дорогое дитя, — сказала моя мать, — он не останется таким же, сейчас ты этого еще не знаешь: он станет чем-то большим и ты тоже. Любовь будет другой, с годами она совсем другая. Но с каждым годом она все больше, и если ты говоришь: «Сейчас мы любим друг друга сильнее всего», то вскоре это будет не так, и когда перед тобой вместо цветущего юноши будет увядший старик, ты будешь любить его иначе, чем любила юношу. Но будешь любить его несказанно больше, будешь любить его вернее, серьезнее и неразрывнее.