Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос

• Название: Греция. Лето на острове Патмос
• Автор: Том Стоун
• Издательство: Амфора
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00963-7

Изумительный рассказчик Том Стоун переносит читателя на маленький греческий остров Патмос, куда некогда был сослан святой Иоанн Богослов, в крошечный мирок с неспешной жизнью, чудесными пляжами и ресторанчиками.

Увлекательные воспоминания автора о неординарно проведенном им лете в качестве владельца таверны приправлены рецептами любимых блюд, которыми писатель щедро делится с вами.

Тому Стоуну нельзя отказать в наблюдательности. Книга действует освежающе, словно стакан воды.

---

Как выяснилось, Елена была родом с севера Греции. Как и в случае с другой Еленой, ставшей причиной Троянской войны, ее поклонник тайно увез ее от родных, доставив на этот чужой остров, которому было суждено стать ее новым домом. Елена приправляла свои блюда экзотическими левантийскими специями, пользовавшимися большой популярностью у нее на родине, — корицей, мускатом, тмином и душистым перцем. Нередко она готовила в сладком красном вине. Каждый день я лакомился каким-нибудь вкусным и при этом сытным блюдом — например, папуцакией или имамбаялди — мясом с баклажанами, плавающими в густом маслянистом томатном соусе и источающими аромат уже упомянутых мной специй. Запомнилась мне и другая вкуснятина: октоподи стифадо — тушеный осьминог, также бриам — приготовленная в духовке овощная запеканка, щедро приправленная орегано и чесноком.

Феодора, дочка Елены и Теологоса, только начинала расцветать, скрывалась от посторонних глаз на кухне, держалась на почтительном расстоянии и редко поднимала голову от работы, но при этом ничто не ускользало от ее взглядов, которые она бросала из-под опущенных ресниц. В отличие от нее, Савас, шести лет, и Ламброс, пяти, ясноглазые и верткие, как белки, ловили каждое слово этого экзотического кириос из Америки, который остановил свой выбор на их долине, чтобы провести в ней лето.

В ожидании обеда я играл с ними, показывал фокусы, которым меня в детстве научили отец с дядей, давал им слушать свое радио и рассказывал о западной музыке, ставя записи «Битлз» и Боба Дилана.

В течение рабочей недели Теологос, как правило, отсутствовал, отправляясь на лодке по Чрезвычайно Важным Делам в Скалу. Иногда за продуктами и прочими покупками он плавал на Самос, до которого было четыре часа ходу, а иногда даже в Пирей и Афины.

В то время сезон начинался только первого июля, когда в пустующие домики в долине и на побережье начинали перебираться жители Скалы и Хоры или даже Афин и Австралии. Однако их наплыв едва ли нарушал спокойствие моей монашеской жизни. Новоприбывшие смотрели на меня с любопытством и через некоторое время даже начинали кивать при встрече, когда я спускался к пляжу, но во всем остальном они практически меня не замечали. Несмотря на то что подавляющее их большинство были небогаты, в их отношении к Ливади сквозило нечто аристократическое. Эта долина и пляж из поколения в поколение принадлежали им чуть ли не с XII века, когда представители средневековой византийской знати впервые начали приезжать сюда на лето. Именно поэтому Теологос, происходивший из семьи нищих крестьян и появившийся на свет в северной, продуваемой всеми ветрами части острова, считался здесь чужаком, хотя его таверна и приносила пользу. Что же до меня, то я просто был занятным феноменом, точно так же как и многие иностранцы, приезжавшие сюда до меня. Мое присутствие пробуждало легкий интерес, но не более — главное, чтобы я никому не доставлял беспокойства, как это было в случае с грабителями-венецианцами, итальянцами или немцами-нацистами. Все равно, с точки зрения старожилов Ливади, я представлял собой лишь бабочку-однодневку.

Только по воскресеньям, когда у работающих островитян и жителей Ливади выдавалось свободное время и когда на пляже собиралось нечто пусть лишь отдаленно напоминающее толпу народа, только тогда можно было быть уверенным в том, что на обед придет Теологос. Он стоял с раскрасневшимся от жары лицом, набросив на плечо полотенце, в любой момент готовый поставить дополнительные столики в тени на пляже. Когда приходили клиенты и Теологос оказывался в таверне, он перекладывал всю работу на плечи Елены и детей, а сам принимал гостей, чтобы они чувствовали себя как дома. Он присаживался к ним за столики, беседовал, выпивал чашечку кофе или стаканчик узо — настоящий паша в своем дворце.

После обеда я возвращался в свою келью, спал, а потом снова принимался за работу. Дни стояли жаркие и душные, на небе не было ни облачка, а тишину прерывал лишь гомон скотины. Время от времени издалека доносились голоса перекрикивавшихся друг с другом жителей долины: «Варвара! У тебя сахар есть?» Ужинали здесь около семи, а уже в девять во всех домах гасили свет. Тьма, окутывавшая долину, была столь непроницаемой, а звезд на небе мерцало так много, что мне казалось — я перенесся на другой край Вселенной.

Однако, несмотря на все спокойствие, которым были наполнены те дни, я никак не мог избавиться от воспоминаний о молодой француженке, сидевшей в кафе в Скала со стаканчиком узо, о ее грудях совершенной формы под хлопковой футболкой, о том, как она слегка подавалась вперед и устремляла взгляд на то, что, казалось, было открыто лишь одной ей. На что же она смотрела? Мне до смерти хотелось это узнать.

Кулинарное искусство

В понедельник после Пятидесятницы я отправился в «Прекрасную Елену», чтобы разобрать остаток вещей и показать еще несколько диковинок, которые привез из Ретимно. Когда мы, словно дети в Рождество, сидели на полу с Савасом и Ламбросом в окружении открытых коробок, явился Теологос, который только что вернулся из поездки за покупками в Скалу. Увидев двухкилограммовый пакет с фасолью, торчавший из одной из коробок, он немедленно вернулся к нашему разговору, который мы начали несколько месяцев назад в Ретимно.

— Ты это привез с собой?! — воскликнул он, тыча пальцем в пакет.

— Я просто хочу попробовать, — начал я. — Я уверен, что…

— Кита (поглядите)! — крикнул он нескольким рыбакам, попивавшим кофе за столиком.

Они зашли к нам на кухню. К ним присоединились Деметра и ее младший брат, жизнерадостный обладатель курчавой шевелюры Мемис, который недавно вернулся из армии и помогал прибираться.

Теологос поднял пакет с фасолью:

— В Штатах люди это едят!

— Не только в Штатах, — возразил я. — Еще и в Мексике, и…

— Тома, — обратилась ко мне Деметра таким тоном, словно разговаривала с маленьким ребенком, — это корм для скота.

— Я знаю, — терпеливо отозвался я, — но у нас в Штатах и Мексике всё иначе. Мы готовим из фасоли прекраснейшие блюда. Поли ностимо! Вкусные! Например, мы ее жарим.

— Жарите?! — воскликнул один из рыбаков по имени Подитос.

— Тома, она очень твердая, — услужливо подсказал Савас.

— Сначала, — поджав губы, парировал я, — мы ее варим.

— Отлично! — с деланным восторгом произнес брат Деметры Мемис.

— Потом мы делаем из нее пюре, — продолжил я, — давим и жарим.

— Ага, — кивнул Подитос, — а потом…

— А потом, — я замялся, неожиданно поняв, во что ввязался, — мы… ну… еще немного ее жарим.

— Зачем?

Я посмотрел на рыбака, потом перевел взгляд на Теологоса, который молча стоял и скалился.

— Не важно, — буркнул я. — Все равно я этого делать не буду.

— Отлично! — снова воскликнул Мемис, и Деметра, едва находившая в себе силы сдержать улыбку, ткнула его локтем.

Лучи солнца, отражаясь от поверхности моря, переливаясь, играли на потолке. Я поднял глаза на окруживших меня жителей долины. Я стоял на коленях рядом с огромным холодильником, в который в субботу вечером сразу после приезда сложил коробки.

Этот холодильник, занимавший почти четверть всей кухни, являлся показательным и типичным образчиком стиля, которого придерживался Теологос, улучшая таверну. Теологос купил его за сущие гроши у приятеля, который достал его у знакомого из Афин, переоборудовавшего грузовое судно. После этого Теологос каким-то образом перевез холодильник на Патмос, доставил его в Ливади, разобрал переднюю стену таверны, чтобы затащить его внутрь. Проработав совсем немного, холодильник навсегда вышел из строя. Теперь он использовался вместо кладовки. Внутри на полках громоздились ящики и коробки, с крюков для мяса свисала одежда, а внизу лежали видавшие виды инструменты и заляпанная краской обувь.

Когда меня стали допрашивать о фасоли, я неожиданно почувствовал некое родство с этим холодильником. Если я проявлю неосторожность, меня будет ждать аналогичная судьба — его сломали, превратив в хранилище старых, знакомых, понятных вещей.

Я принялся рыться в другой коробке, которую мне выслали авиапочтой нью-йоркские друзья. В ней хранились редкости, которые было практически невозможно отыскать во всей Греции: соевый соус, молотый имбирь, куркума, зеленый, черный и белый перец в зернах, кардамон, молотый и обычный, кориандр и карри. Я отыскал что хотел и воздел зажатую в руке бутылочку с молотым чили.

— Особые специи из Техаса, — объявил я. — С их помощью я приготовлю чудесную запеканку из фасоли с тушеным фаршем, помидорами, луком, томатной пастой, вином и так далее. Поли ностимо! Сами увидите!