Лоренс Стерн - Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

• Название: Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
• Автор: Лоренс Стерн
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1968

Шедевром Стерна безоговорочно признан «Тристрам Шенди» (Life and Opinions of Tristram Shandy, Gentleman). На первый взгляд роман представляется хаотической мешаниной занятных и драматических сцен, мастерски очерченных характеров, разнообразных сатирических выпадов и ярких, остроумных высказываний вперемежку с многочисленными типографскими трюками (указующие пальцы на полях, зачерненная («траурная») страница, обилие многозначительных курсивов). Рассказ постоянно уходит в сторону, перебивается забавными и порою рискованными историями, каковые щедро доставляет широкая начитанность автора. Отступления составляют ярчайшую примету «шендианского» стиля, объявляющего себя свободным от традиций и порядка. Критика (прежде всего С.Джонсон) резко осудила писательский произвол Стерна. На деле же план произведения был продуман и составлен куда более внимательно, чем казалось современникам и позднейшим викторианским критикам. «Писание книг, когда оно делается умело, — говорил Стерн, — равносильно беседе», и, рассказывая «историю», он следовал логике живого, содержательного «разговора» с читателем. Подходящее психологическое обоснование он нашел в учении Дж.Локка об ассоциации идей. Помимо разумно постигаемой связи идей и представлений, отмечал Локк, бывают их иррациональные связи (таковы суеверия). Стерн разбивал крупные временные отрезки на фрагменты, которые затем переставлял, сообразуясь с умонастроением своих персонажей, от этого его произведение — «отступательное, но и поступательное в одно и то же время».

Герой романа Тристрам — вовсе не центральный персонаж, поскольку вплоть до третьего тома он пребывает в зародышевом состоянии, затем, в период раннего детства, возникает на страницах от случая к случаю, а завершающая часть книги посвящена ухаживанию его дядюшки Тоби Шенди за вдовой Водмен, вообще имевшему место за несколько лет до рождения Тристрама. «Мнения» же, упомянутые в заголовке романа, по большинству принадлежат Вальтеру Шенди, отцу Тристрама, и дядюшке Тоби. Любящие братья, они в то же время не понимают друг друга, поскольку Вальтер постоянно уходит в туманное теоретизирование, козыряя древними авторитетами, а не склонный к философии Тоби думает только о военных кампаниях.

Читатели-современники объединяли Стерна с Рабле и Сервантесом, которым он открыто следовал, а позже выяснилось, что он был предвестником таких писателей, как Дж.Джойс, Вирджиния Вулф и У.Фолкнер, с их методом «потока сознания».

---

— Брат Шенди, — отвечал дядя Тоби, пристально посмотрев ему в глаза, — вы очень ошибаетесь на этот счет; — ведь вы доставляете мне огромное удовольствие, производя в вашем возрасте детей для семейства Шенди. — — Но этим, сэр, — заметил доктор Слоп, — мистер Шенди доставляет удовольствие также и себе самому. — — — Ни капельки, — сказал отец.

Глава XIII

— Мой брат делает это, — сказал дядя Тоби, — из принципа. — Как хороший семьянин, я полагаю, — сказал доктор Слоп. — Ф! — воскликнул отец, — не стоит об этом говорить.

Глава XIV

В конце последней главы отец и дядя Тоби продолжали стоять, как Брут и Кассий в заключительной части той сцены, где они сводят между собою счеты.

Произнеся три последние слова, — отец сел; — дядя Тоби рабски последовал его примеру, но только перед тем, как опуститься на стул, он позвонил и велел капралу Триму, дожидавшемуся приказаний в прихожей, сходить домой за Стевином: дом дяди Тоби был совсем близко, по другую сторону улицы.

Другой бы прекратил разговор о Стевине; — но дядя Тоби не таил злобы в сердце своем, и потому продолжал говорить на ту же тему, желая показать отцу, что он не сердится.

— Ваше внезапное появление, доктор Слоп, — сказал дядя, возвращаясь к прерванному разговору, — тотчас же привело мне на мысль Стевина. (Отец мой, можете быть уверены, не предлагал больше держать пари о том, кто такой этот Стевин.) — — Дело в том, — продолжал дядя Тоби, — что знаменитая парусная повозка, принадлежавшая принцу Морицу[107] и построенная с таким замечательным искусством, что полдюжины пассажиров могли в ней сделать тридцать немецких миль в какое-то совсем ничтожное число минут, — — была изобретена великим математиком и инженером Стевином.

— Вы могли бы, — сказал доктор Слоп, — поберечь вашего слугу (ведь он, бедняга, у вас хромой) и не посылать за Стевиновым описанием этой повозки, потому что на обратном пути из Лейдена через Гаагу я сделал добрых две мили крюку, своротив в Шевенинг с целью ее осмотреть.

— Это пустяки, — возразил дядя Тоби, — по сравнению с тем, что сделал ученый Пейреския, который прошел пешком пятьсот миль, считая от Парижа до Шевенинга и обратно, только для того, чтобы ее увидеть, — больше ни для чего.

Некоторые люди терпеть не могут, чтобы их обгоняли.

— Ну и дурак он, — возразил доктор Слоп. Однако обратите внимание, что сказал он это вовсе не из презрения к Пейрескии, — а потому, что неутомимое мужество этого ученого, проделавшего пешком такой далекий путь единственно из любви к знанию, сводило к нулю подвиг самого доктора Слопа в этом деле. — Ну и дурак этот Пейреския, — повторил он. — Отчего же? — возразил отец, беря сторону брата, не только с целью поскорее загладить нанесенное ему оскорбление, которое все не выходило у отца из головы, — но отчасти и потому, что разговор начинал его серьезно интересовать. — Отчего же? — сказал он, — отчего надо бранить Пейрескию[108] или кого-нибудь другого за желание полакомиться тем или другим кусочком подлинного знания? Сам я хоть и ничего не понимаю в этой парусной повозке, — продолжал он, — однако у ее изобретателя, наверно, были большие способности к механике; понятно, я не в силах разобраться, какими философскими принципами он руководился, — — — все-таки его машина построена на принципах очень основательных, каковы бы они ни были, иначе она не могла бы обладать теми качествами, о которых говорил мой брат.

— Она ими обладала, если только не была еще более совершенной, — сказал дядя Тоби; — ведь, как изящно выражается Пейреския, говоря о скорости ее движения: Tarn citus erat, quam erat ventus, что означает, если я не позабыл моей латыни: она была быстрая, как ветер.

— А позвольте узнать, доктор Слоп, — проговорил отец, перебив дядю (и извинившись перед ним за свою неучтивость), — на каких принципах основано было движение этой повозки? — — На очень хитрых принципах, можете быть уверены, — отвечал доктор Слоп; — — — и я часто дивился, — продолжал он, обходя вопрос, — почему никто из наших помещиков, живущих на обширных равнинах, вроде нашей (я особенно имею в виду тех, чьи жены еще способны рожать детей), — не попробует какого-нибудь средства передвижения в этом роде; ведь не только оно пришлось бы чрезвычайно кстати в экстренных случаях, которым подвержен прекрасный пол, — лишь бы ветер был попутный, — но сколько также средств сберегло бы применение ветра, который ничего не стоит и которого не надо кормить, вместо лошадей, которые (черт бы их драл) и стоят и жрут ужас сколько.

— Как раз по этой причине, — возразил отец, — то есть потому, что «ветер ничего не стоит и его не надо кормить», — предложение ваше никуда не годится; — ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством дает хлеб голодным, оживляет торговлю, — приносит деньги и поднимает цену наших земель; — признаться, будучи принцем, я щедро наградил бы ученую голову, выдумавшую такие механизмы, — тем не менее я бы строго запретил их употреблять.

Тут отец попал в свою стихию — — и пустился было так же пространно рассуждать о торговле, как дядя Тоби рассуждал перед этим о фортификации; — но, к большому ущербу для науки, судьба распорядилась, чтобы ни одно ученое рассуждение, к которому приступал в тот день мой отец, не было им доведено до конца, — — — ибо, едва только открыл он рот, чтобы начать следующую фразу, —

Глава XV

как вбежал капрал Трим со Стевином. — Но он опоздал: — предмет был полностью исчерпан в его отсутствие, и разговор пошел по другому пути.

— Можешь отнести книгу домой, Трим, — сказал дядя Тоби, кивнув ему.

— Постой, капрал, — сказал отец, желая пошутить, — раскрой-ка ее сначала и посмотри, не найдешь ли ты в ней чего-нибудь о парусной повозке.

Капрал Трим в бытность на военной службе научился повиноваться, не рассуждая; — положив книгу на столик у стены, он начал ее перелистывать. — Не во гнев будь сказано вашей милости, — проговорил Трим, — не могу найти ничего похожего на такую повозку; — все-таки, — продолжал капрал, в свою очередь желая немного пошутить, — я хочу в этом убедиться, с позволения вашей милости. — С этими словами, взяв книгу обеими руками за половинки переплета и отогнув их назад, так что листы свесились вниз, он хорошенько ее встряхнул.

— Э, да никак что-то выпало, с позволения вашей милости, — сказал Трим, — только не повозка и не похоже на повозку. — Так что же тогда, капрал? — с улыбкой спросил отец. — Я думаю, — отвечал Трим, нагнувшись, чтобы подобрать упавшее, — вещь эта больше похожа на проповедь, — так как начинается она с текста из Писания, с указанием главы и стиха, — и едет дальше, не как повозка, — а как настоящая проповедь.

Все улыбнулись.

— Понять не могу, — проговорил дядя Тоби, — каким образом какая-то проповедь могла попасть в моего Стевина.

— Я думаю, это проповедь, — стоял на своем Трим; — — почерк четкий, так, с позволения ваших милостей, я вам прочитаю одну страницу; — ибо, надо вам сказать, Трим любил слушать свое чтение почти так же, как и свою речь.

— Я всегда чувствовал сильное влечение, — сказал отец, — разбираться в вещах, пересекающих мне дорогу в силу вот такого странного стечения обстоятельств; — а так как делать нам больше нечего, по крайней мере до возвращения Обадии, то я был бы вам очень обязан, братец, если бы вы, — доктор Слоп, надеюсь, возражать против этого не будет, — велели капралу прочитать нам одну или две страницы из найденной проповеди, — если у него есть столько же уменья, сколько он выказывает охоты. — Смею доложить вашей милости, — сказал Трим, — я целые две кампании во Фландрии исполнял обязанности причетника при полковом священнике. — Он прочитает не хуже меня, — сказал дядя Тоби. — Трим, уверяю вас, был лучшим грамотеем у меня в роте и в первую же очередь получил бы алебарду[109], не стрясись с беднягой несчастье. — Капрал Трим приложил руку к сердцу и низко поклонился своему господину; — затем, опустив свою шляпу на пол и взяв проповедь в левую руку, чтобы правая оставалась свободной, — он выступил, ничтоже сумняшеся, на середину комнаты, где мог лучше видеть своих слушателей и они его также.

Глава XVI

— — Если у вас есть какие-нибудь возражения… — сказал отец, обращаясь к доктору Слопу. — Решительно никаких, — отвечал доктор Слоп; — ведь мы не знаем, на чьей стороне автор этой проповеди; — — ее мог сочинить богослов нашей церкви с такой же вероятностью, как и ваши богословы, — так что мы подвергаемся одинаковому риску. — — Она не на нашей и не на вашей стороне, — сказал Трим, — потому что речь в ней идет только о совести, смею доложить вашим милостям.

Довод Трима развеселил слушателей, — только доктор Слоп, повернувшись лицом к Триму, посмотрел на него немного сердито.