Цирил Космач - Папаша Орел

• Название: Папаша Орел
• Автор: Цирил Космач
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-0022019-3

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.

Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.

---

— А что было с тобой? — спросил я.

— Да что там со мной! Меня прогнали домой! — махнула рукой тетя, явно недовольная тем, что я ее прервал. — Я сказала, именно тогда, когда они шли по мостику через Решчавец, загремел автомат. Раздались крики, кто-то упал в воду, дальше все скрыла ночь. Домобраны палили, будто сумасшедшие; я видела, как светящиеся пули летели к склону. А со склона, откуда-то со скалы над вырубкой, безостановочно бил автомат.

— Всего один? — спросил я: что-то в этом нападении казалось мне непродуманным, хотя и было ночью.

— Всего один. И тот внезапно затих, — медленно ответила тетя. — Это был Дрейц. Я об этом позже узнала; Борис рассказал, когда вернулся после освобождения. Разумеется, мальчик не мог знать всего, но и того, что рассказал, было достаточно. Как я поняла, Дрейца не приняли в отряд. Не верили ему. Ничего удивительного. Времена были такие, приходилось осторожничать даже по отношению к честным людям. Словом, дали ему испытательный срок. Связь держал только с дядюшкой Травникаром, который, так сказать, был его командиром. Минировал небольшие мосты, а чаще занимался рельсами и туннелями, говорят, был мастером этих дел. Поэтому всегда был где-то неподалеку, рядом с дорогой. Он и к Обрекару заглядывал. Скорее всего, и в тот вечер собирался. А как увидел, что творится в доме, затаился, потом уж стал стрелять. Конечно, он должен был быть очень осторожным, чтобы не угодить в Обрекара.

— Чертовски осторожным! И вообще, тот, кто решается на такую операцию, чаще всего делает это на свой страх и риск.

— Конечно. Только вскоре он перестал стрелять. Не от страха. Из-за Бориса. Мальчик исчез, мы даже не заметили когда. Вчера Борис мне признался, что тогда Обрекар толкнул его за ствол груши, в темноту. Мальчик все понял. А услышав автоматные очереди, догадался, что это наши, и прокрался на скалу. Дрейц схватил его, прижал к земле и простонал: «Эх, парень, если бы не ты!» Скорее всего, он решил сражаться до последнего, пока не погибнет. Вполне возможно, ведь он очень любил Обрекара. Голову бы отдал за него. Так бы и случилось, если бы не Борис. Теперь Дрейц знал, что должен спасти мальчика. И перестал стрелять. А тут и пуля попала ему в живот. Говорят, это страшно: человека уже не спасти. И все-таки он шел всю ночь, к рассвету они пришли на перевал под Марновшчем. И там, как и ожидали, встретили Фра Дьяволо, дядюшку Травникара. Страшная это была встреча. По рассказу Бориса дело было так: Травникар видел, что Дрейца не спасти. Разумеется, это понимал и сам Дрейц, поэтому попросил, чтобы Травникар избавил его от мучений. Возможно, Дрейц признал, что заслужил долгие муки и мучительную смерть. Он мог так сказать, потому что раскаивался в своем прошлом. А еще, конечно, добавил, что надеется, Травникар его пожалеет и сделает то, что должен сделать и как человек и как партизан. При мальчике они об этом, разумеется, не говорили. Борис рассказывал мне так: «Вначале они долго молчали. Только смотрели друг на друга. Травникар даже вспотел. Со лба у него так и капало. Потом он бросил мне пилотку и велел набрать песку, чтобы засыпать пятна крови — скрыть наши следы. Я побежал к дороге и услышал выстрел. Испугался, побежал назад. Дрейц был мертв, а Травникар сказал, что ничего не случилось, нечего пугаться, просто он выстрелил в воздух — прощальный салют в честь погибшего солдата, то есть в честь Дрейца».

Тетя умолкла и молчала очень долго. Было тихо. Только Идрийца шумела. Я посмотрел в сторону перевала под Марновшчем, больше часа назад солнце спряталось, а небо над перевалом оставалось еще светлым.

Тетя вытерла вспотевший лоб.

— Ну, — сказала она совсем тихо, — ты знаешь, в ту же ночь угнали наших.

— Ммм… — пробормотал я.

Тетя не приставала ко мне с разговором. Посидела какое-то время, глядя на долину. Вдруг вскочила.

— Что это я тут расселась! Корове нужно сена подбросить. И нам что-нибудь сварить пора. Пресвятая дева, я совсем про тебя позабыла. Ну и растяпа! Ты же есть хочешь. Пятнадцать лет не был дома, вернулся, а тебе даже ужина не дают. Пойдем!

Я поднялся. Пошел с ней в хлев, где она подложила корове сена, потом сидел на кухне, на скамейке возле очага. Скамейка была высокая; я вспомнил, как когда-то мы болтали босыми ногами над пустым ящиком для дров, и спустил ноги с края очага. Тетя улыбнулась. Она переставляла горшки и изредка окидывала меня взглядом, в котором было не только расположение, но и любовь. Двигалась она быстро и очень ловко. Бережливо очистив картошку, помыла ее, поставила горшок на огонь, вытерла руки о передник, поправила платок и внезапно продолжила рассказ:

— Но это еще не конец. Папаша Орел еще многое успел вытерпеть. Собрали их в селе, у Потребара. Двадцать человек. Среди них был и Подорехарев Нац, он-то мне потом все и рассказал. Арестованных заставили нести мешки с награбленным добром. Нашего и Обрекара — тоже. И погнали их в Толмин. Пешком. Обрекар был очень слаб. Правда, он держался, но в Баче силы оставили его. Наш, — она все время говорила «наш», чтобы не употреблять слово «отец», — тоже сбросил мешок, решил: будь что будет. Обрекар взял его за руку и сказал: «Не смей, Франце! Ты на десять лет моложе меня. И здоровый еще. Если бы я умер в твоем возрасте, не успел бы сделать ничего хорошего. По сути дела, считай, что и не жил. А так — жил. Жить нужно. Ты же помнишь, что нам говорили на Облаковой вершине: защищай свою жизнь до последнего дыхания; не теряй головы от отчаяния, злости или обиды; о гордости тоже нужно вспоминать вовремя… так же как и о храбрости. Бороться можешь, только пока ты жив». И уговорил его опять взвалить мешок на спину и идти дальше. А Обрекара бросили на телегу, и больше его никто не видел, кроме Подорехара: тот видел, как его мучили в Толмине. Но даже если бы он не видел и ничего не рассказал мне, я бы все равно знала, как было. Видишь ли, я трижды читала «Записки из мертвого дома», и мне кажется, я сама была в Сибири, и столько раз перечитывала «Жития святых», что до мелочей представляю Колизей, где на первых христиан выпускали львов и тигров. Так же я знаю, что произошло с Обрекаром. Иногда сижу в горнице, смотрю на фотографию, и картины его мучений так и стоят перед глазами. И если бы мне сказали, что все было по-другому, я бы не поверила. Но все было так… Для начала его избили, иначе и быть не могло. А на другой день, окровавленного, приволокли в канцелярию. Там его допрашивал немецкий офицер, Бики, носатый переводчик в домобранской форме, а Грегорев Винко — он родом из Модрей — хлестал его ремнем. Такие звери! Они его даже за его взгляд били. Наверняка! «Посмотри на меня!» — орал офицер. Переводчик перевел, Обрекар поднял голову, посмотрел. Офицер взмахнул рукой, и Винко ударил его ремнем по лицу, тот упал. Когда встал, офицер опять закричал: «Посмотри на меня!» Обрекар опять посмотрел, офицер снова взмахнул рукой, и Винко снова хлестнул… Так его мучили. Потом выволокли во двор. Тогда-то Подорехар и увидел его из своей камеры. Обрекару приказали подойти к стене. Он шел очень медленно и думал: «Теперь — конец». Но когда дошел до середины двора, приказали остановиться. Остановился. Приказали повернуться. Повернулся. «Пускай его понюхает Риц!» — ледяным тоном приказал офицер. Выпустили огромного полицейского пса. Зверюга бросился на Обрекара и сбил его с ног. Но не укусил. Отступил и словно бы испуганно и удивленно залаял. «Auf! Auf!»[11] — орал офицер. Обрекар попытался встать — сил не было. Поднялся на четвереньки, дальше не смог. Они над ним ржали, потом дали ему толстый кол. Он с трудом поднялся, держась за палку, посмотрел на свои старые ноги, видать отслужили. Оглянулся и уже хотел крикнуть им, пусть кончают, но увидел горы, кольцом обступившие долину, и улыбнулся. На него снова напустили пса. Пес рванулся и опять остановился перед в три погибели скрюченным стариком, опиравшимся на кол и смотревшим на мир открытым ясным взглядом. «Риц! Риц! Риц!» — надсаживался офицер. Но Риц только испуганно оглядывался. Тогда пришла очередь Бики. «Ударь пса! Колом его! Ударь пса!» — кричал он Обрекару… Какие же это были звери!.. Офицер орал и эта толстоносая уродина — переводчик — тоже. Как будто в них не осталось ничего человеческого! Обрекар ловил ртом воздух, потом посмотрел на собаку, переступил с ноги на ногу, пытаясь обрести равновесие, и очень медленно поднял кол. Пес поджал хвост, заскулил и отбежал в сторону. Офицер поднял револьвер. «Конец», — мелькнуло в сознании Обрекара. Он из последних сил навалился на кол и зажмурился. Раздался выстрел, но Обрекар не почувствовал боли. «Правильно говорят, бывает, человек ничего не чувствует», — подумал он. Ждал, что дальше. И тут услышал хрип у своих ног. Открыл глаза. Рядом, почти возле его ног в луже крови лежал Риц. Обрекар вспомнил бедного Смукача. Он хотел наклониться к собаке, офицер не позволил, подскочил к нему. «Ха, свинья! — шипел он. — Ты подумал, я стрелял в тебя. Но ты не пес, понимаешь, не пес. Пуля — это слишком большая честь для тебя! Пуля не для тебя!» — пролаял он и, подняв руку, ударил Обрекара револьвером в висок. Старая голова Обрекара поникла. Выпустив из рук кол, он рухнул рядом с собакой. Его пальцы судорожно заскребли по песку, но глаз он не закрыл. Не закрыл, точно знаю, что не закрыл! — убежденно сказала тетя и замолчала.