Наталья Нестерова - Ты не слышишь меня (сборник)

• Название: Ты не слышишь меня (сборник)
• Автор: Наталья Нестерова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074006-2, 978-5-271-35475-5, 978-5-17-074007-9, 978-5-271-35476-2, 978-5-17-074008-6, 978-5-271-35477-9

Виктория не верила в любовь с первого взгляда, пока не встретила Виктора. Ее словно током ударило в ту секунду! Только представьте двадцатилетнюю девушку, у которой шаровые молнии пляшут внутри, которая умирает от мысли: больше не увижу его, он не пойдет меня провожать! Но пройдет совсем немного времени, и убивать ее станут совсем другие вещи. Они с Виктором словно с разных планет! Вика отчаянно рвется к безбедной красивой жизни. Провинциальная девочка превращается в стойкую бизнес-леди, ее доходы растут с волшебной скоростью, ее программа-максимум: красивый загородный дом с бассейном, кучей спален, каминами-гардинами, лужайками-розариями – уже не кажется такой уж несбыточной мечтой… Но почему обожаемый муж все чаще ведет себя, словно они враги по разные стороны баррикад?

Кроме романа «Ты не слышишь меня», в сборник вошли рассказы «Встать, суд идет!» и «Макароны по-африкански».

---

Ольга открыла дверь, наверное, только потому, что боялась привлечь внимание соседей.

Твердила как автомат:

– Не приходи! Все кончено! Забудь! Оставь меня в покое!

В коридор пришлепала Ольгина дочка. За два года девочка, достигшая возраста Джульетты, из костлявого цыпленка превратилась в аппетитную нимфетку. Я невольно это отметил, а Ольга поймала мой взгляд:

– Вот именно! Не хватало, чтобы ты с ней…

– Идиотка! – прошипел я. Вручил девочке куклу и попросил: – Иди поиграй, нам надо с твоей мамой поговорить.

– Не о чем говорить, – отрезала Ольга, когда дочь скрылась. – Я все решила. Уходи, не мотай мне нервы.

– У тебя глаза заплаканные.

– Аллергия на уксус. Я сегодня огурцы мариновала.

– Обожаю твои огурцы и вареники.

– Передам вам несколько баночек огурцов. А без вареников перебьешься.

– Оля, почему ты меня гонишь?

– Потому что так надо!

– Кому?

– Тебе и мне.

– Мне-то совершенно не надо!

– Я выхожу замуж.

– За кого? – задохнулся я от жгучей ревности.

– Не твое дело!

– Мое! Именно мое! Нельзя перечеркивать все, что нас связывает. Три месяца назад мне исполнилось девятнадцать. Я имею законное право вступать в брак. Давай поженимся? Я тебя сотню раз просил!

– Ты очень хороший. Ты самый лучший. Ты был для меня подарком судьбы.

– Но?

– Но ты не годишься мне в мужья.

– А кто годится? С кем ты связалась?

– Неважно. Тебе сейчас не обо мне нужно думать, а о маме.

– При чем тут мама?

Утром я видел родителей, вполне здоровых и счастливых, радостно меня встретивших.

– Твоя мама серьезно больна. Вам придется очень-очень тяжело. Я, конечно, помогу, чем сумею, – всхлипнула Оля, – но хорошего прогноза нет и быть не может.

Какая-то гипотетическая хворь моей мамы показалась мне тогда Ольгиной уловкой. Мысль о противнике приводила меня в бешенство, и я требовал назвать его имя, грозился убить.

Ольга разрыдалась, махнула рукой в сторону кухни – проходи. Она плакала навзрыд, громко, с подвываниями и причитаниями. Мотала головой и рвала на груди блузку. Я захватил ее в объятия, пришлось силу приложить. Ольга тряслась в моих объятиях и судорожно икала: «Зачем такая жизнь? Зачем?»

Постепенно она успокоилась и рассказала мне, как несколько месяцев назад заподозрила, что с моей мамой неладно. Да я и сам видел, еще до отъезда на шабашку, что мама явно сдала. Нет-нет да и приляжет днем на диван, чего раньше никогда не было. Отменила литературные вечера в библиотеке и забыла про мой день рождения – впервые в жизни. Я не обиделся и приписывал это усталости, мол, папины болезни тяжело дались. Мама шутила: «Годы берут свое и ничего не дают взамен».

Вначале обследование поставило врачей в тупик: анализы плохие, а причина недуга не выявляется. Если бы не Ольга, маме приписали бы какой-нибудь размытый диагноз и отправили домой. Но Ольга настойчиво добивалась правды. И добилась: у мамы оказалось редкое и очень зловредное аутоиммунное заболевание. Аутоиммунное – означает сбой главной программы: иммунные клетки организма принимают другие, здоровые, клетки за врагов и уничтожают их. И ничего поделать с этим нельзя, медицина бессильна, лекарств нет. Остается только ждать. Ждать, когда человек угаснет, потому что его организм по ошибке природы убивает сам себя, пожирает себя изнутри.

Я не поверил Ольге, отказывался верить в те ужасные вещи, о которых она говорила. Во мне бушевала ревность, застившая все остальные чувства. Я оттолкнул Ольгу и закричал, что не нужно выдумывать кошмарные гадости, чтобы расстаться со мной ради какого-то прощелыги.

– Как ты смеешь прикрываться вымышленными болезнями моей мамы? – вопил я.

– Не прикрываюсь, – заплакала Оля. – У меня язык отсох бы любому человеку приписать такую страшную болезнь, а уж Анне Дмитриевне тем более. Витенька, это правда. – Она впервые наедине назвала меня по имени, а не дурашкой. – Я обещала Анне Дмитриевне не рассказывать ни тебе, ни Максиму Максимовичу. Да вот не сдержалась. Не потому, что хочу тебя отвадить. А чтобы ты был внимательнее к ней, ласковее, чтобы она, пока в сознании, провела отпущенное…

– Заткнись! Моя мама тебя переживет!

Я выскочил из квартиры, выбежал на улицу. Ольга жила на другом конце города. Я шел пешком, быстро и решительно, словно куда-то торопился, не подумал сесть в автобус или поймать такси. Чем дальше шел, тем яснее понимал – Ольга не обманывала. Она не стала бы выдумывать такое. Накатывающее отчаяние не вмещалось в сознание. Мысль о том, что мама скоро умрет, была настолько дикой, что ее хотелось вырвать, как занозу, впившуюся в мозг. И еще хотелось, защищаясь от этой мысли, набить кому-нибудь морду, схватиться в драке, самому пораниться, чтобы стало отчаянно больно, чтобы боль телесная заглушила душевную. Прийти раненым домой, мама будет обрабатывать мои синяки и припевать: «Шрам на роже, шрам на роже для мужчин всего дороже». Здоровая веселая мама. Вечная.

Я зашел в кафе, у барной стойки заказал пятьдесят грамм водки, потом еще пятьдесят, и еще пятьдесят, и еще пятьдесят. С равным успехом мог бы пить чистую воду.

– Не в коня корм, – сказал бармен. – У тебя проблемы с девушкой?

– И с девушкой тоже, – ответил я, расплачиваясь. – Но девушка переживет, и я переживу.

На подходе к дому меня все-таки развезло. Несправедливость мира показалась столь громадной и безжалостной, что я расплакался. Стоял за кустами и плакал – утробно выл и лихорадочно смахивал влагу со щек. Больше, за всю болезнь мамы, я не плакал.

Она сразу поняла, что я знаю. Тихо попросила:

– Не говори папе.

Звучит не шибко мужественно, но мне не раз приходила в голову мысль: лучше бы Ольга и мне не сказала. Папа долго не видел дамоклова меча, который висел над нашими головами. А я ощущал зловещий рок каждую секунду.

Мама прожила гораздо дольше, чем предрекали врачи. Но что это была за жизнь? Доктор, с которым меня свела Ольга, сказал: «Вашей маме остался год. Максимум – полтора». Она продержалась три года. Наверняка мое мнение отдает мракобесием, но мне кажется, что дело в маминой нелюбви болеть. Она говорила: «Я не умею болеть. А также вязать крючком и печь пироги». Неприятие и непризнание болезни, мне кажется, продержали маму на земле дольше, хотя ее силы таяли с каждым днем. Удивлялись врачи, крестилась суеверно Ольга:

– Благодарю, Господи, услышал мои молитвы! Завтра снова в храм пойду, свечки поставлю.

– С каких пор ты стала религиозной? – спрашивал я.

– С тех самых.

Несколько раз, впрочем не особо настойчиво, я пытался возобновить наши отношения. Ольга была непреклонна: сказано «нет» – значит, «нет». У меня оставалась физическая тяга к Ольге, но исчезли визуальная и духовная. Ольга внешне проигрывала девушкам, с которыми я имел дело. Кроме того, с девушками можно было не только покувыркаться в постели, но поговорить про музыку, кинематограф, литературу, политику. Ольгины интересы не распространялись дальше больницы, где она работала, и родни-знакомых, с которыми поддерживала связь. Но в любую минуту – свистни Ольга – я бросил бы интеллектуальных девиц ради той единственной, что сделала из меня мужчину. Так было, так я чувствовал, пока не появилась Вика.

Папе сказали о настоящем мамином диагнозе, когда она перестала вставать с постели. Третьего инфаркта, которого опасались, не случилось. Отец воспринял страшную весть без приступов гипертонии. Он умный человек и давно догадывался о роковом заболевании мамы. Они долго продолжали играть: мама, пока могла, подшучивала над своей слабостью, отец строил нереальные планы: «Когда, Нюрочка, ты поправишься, закатим мы в Сочи… купим домашний кинотеатр… освоим китайскую гимнастику… помоем люстру…» Подражая папе, я старался излучать оптимизм, но получалось у меня плохо. Должен признаться, что я выказал себя слабаком и слюнтяем. Я не мог долго находиться дома, видеть маму, страдания которой был не в силах облегчить. Если бы помогла пересадка органов, я отдал бы все свои. Если бы появилась хоть малейшая возможность спасти маму, я рыл бы землю зубами. Для меня не стояло вопроса отдать собственную жизнь за маму, но я не мог видеть ее умирающей, дышать воздухом тления, слышать стоны. Я задыхался, и мне казалось, что дома схожу с ума. Я позорно бежал – на пятом курсе пошел работать на завод металлоконструкций. Получал копейки, зато имел повод проводить время вне дома. Странным образом, на заводе тоже вошел в семью. Не мама с папой, другой расклад множества людей и ролей, но тоже спайка некорыстных интересов. О моей работе речь еще впереди.

Конечно, я не убегал из дома, не спросив папу или Ольгу, могу ли чем-нибудь помочь. Меня просили сходить за продуктами, в аптеку, протереть пол или вынести мусор – ерундовые задачи для здорового молодого мужика. А потом меня отпускали – на вечеринки, пьянки и гулянки. Чего лукавить, отсутствуя, забывал, что у меня умирает мама, что папа, сам больной, сидит с ней безотлучно, что Ольга три последних года вечерами дежурит у нас дома, что замуж она не вышла и жизнь ее устроенной никак не назовешь.