Карл Май - Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья

• Название: Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья
• Автор: Карл Май
• Издательство: Прибой
• Жанр: Приключения про индейцев
• Год: 1996
• ISBN: 5-7041-0049-X

В этом томе завершается история восстановления справедливости, в которой силы добра олицетворяют Виннету и Олд Шеттерхэнд, а силы зла — мошенники и стяжатели. Действие происходит в Африке и Северной Америке.

---

— Итак, вы справитесь, вернулся ли коларази в Тунис, а потом поедете в Загван, чтобы сообщить мне об этом?

— Да.

— Лучше всего узнать об этом вы сможете в казармах на северной окраине города. Когда мне ждать вас в Загване?

— Вероятнее всего, вскоре после полудня.

— Отлично! Тогда у меня к вам еще одна просьба. Поскольку я вынужден совершить путь от мыса Хамар до Загвана, как можно меньше бросаясь при этом в глаза, то мне нежелательно брать с собой чемодан. Не будете ли вы добры позаботиться о нем, захватить с судна, а потом отправить с носильщиком в Загван, к торговцу лошадьми?

— Охотно.

— Тогда я с вами пока прощусь. Стало быть, до встречи после полудня!

Он пожал мне руку и ушел в свою каюту. Виннету по моему знаку последовал за ним, что не могло вызвать подозрения. Потом апач сообщил мне, что Хантер взял из чемодана бумажник и спрятал на себе. Именно это мне и надо было узнать.

Возле мыса капитан приказал лечь в дрейф, чтобы отправить Хантера в шлюпке на берег; потом мы продолжили путь в порт, где я не преминул передать чемодан хаммалю[24].

Мне и в голову не пришло начинать обещанные розыски в казарме; я пошел сразу по верному адресу, то есть к моему другу Крюгер-бею. А где найти его, я знал очень хорошо. У него было две служебные квартиры: одна в касбе[25], городской резиденции правителя, а другая — в Бардо, укрепленном замке, расположенном в четырех километрах от города[26] и служившем правительственной резиденцией. Оставив своих спутников в одной из гостиниц нижнего города, я пошел сначала в касбу, где Крюгер-бея не оказалось; поэтому я отправился в Бардо. Каждый шаг по этой дороге мне был хорошо известен, потому что во время двух своих прежних приездов я так часто ходил этим путем к своему столь же любимому, как и оригинальному «господину ратей».

Придя в Бардо, я увидел, что в помещениях, куда я хотел попасть, ничего не изменилось. В приемной сидел старый унтер-офицер, который, как я знал, докладывал начальнику о посетителях. Он покуривал свою трубку, отстегнув для удобства саблю и положив ее у своих ног.

— Что тебе надо? — механически, даже не взглянув на меня, спросил он.

Я очень хорошо знал его, эту старую инвентарную рухлядь господина ратей. Прежде, еще в чине онбаши[27], он был моим приятелем, а теперь, как я сразу заметил, его произвели в чауши[28]. Простодушному седобородому мусульманину уже давно перевалило за шестьдесят, но выглядел он таким же бодрым, как и прежде, когда был моим проводником к улед саид. Звали его вообще-то Селимом, но повсюду он был известен только как Саллам, потому что это слово было у него вечно на устах и он — как скоро увидим — придавал ему все возможные и невозможные значения. Когда у него вырывалось восклицание «о, саллам!», это могло равным образом означать выражение блаженства, стыда, радости, горя, осуждения, восхищения, презрения и сотню иных понятий. Значение зависело только от интонации и выражения лица, а также от движения рук, которым он сопровождал свою лаконичную речь.

— Дома ли господин ратей? — ответил я ему вопросом.

— Нет.

Он все еще не глядел на меня. Мне было знакомо такое поведение.

Он никогда не позволял своему полковнику быть дома, прежде чем не получал бакшиш[29].

— Но я же знаю, что он здесь! — возразил я. — Вот, возьми пять пиастров и доложи обо мне.

— Хорошо! Раз уж Аллах настолько просветил твой разум, ты сможешь попасть к нему. Ну, давай деньги и…

Он запнулся. Произнося последнюю фразу, он поднял глаза, перевел их с руки, протягивавшей ему деньги, на мое лицо. Слова застряли у него в горле, он вскочил и радостно вскрикнул:

— О саллам, саллам, саллам и еще раз саллам, и трижды подряд саллам! Это ты, о блаженство моих глаз, о восторг моей души, радость моего лица! В хорошее время Аллах привел тебя к нам; ты нам нужен. Позволь обнять тебя и спрячь свои деньги. Спрячь деньги! Пусть лучше отсохнет моя рука, чем я возьму у тебя бакшиш… по крайней мере, сегодня; позже ты можешь дать вдвое больше.

Он обнял меня, расцеловал, а потом помчался в соседнюю комнату, откуда раздались громкие возгласы: «О саллам, саллам, саллам!» Не подумайте, что я рассердился, когда простой унтер обнял и поцеловал меня. О нет! Его радость была искренней. Правда, свое лицо он не мыл, пожалуй, уже несколько недель, на седой бороде повисли застывшие капельки бараньего жира, попавшие туда во время какой-то давней трапезы, они так и висели на бороде, пока не падали сами собой; рот же его пропах испарениями трубки, которую он, верно, ни разу не чистил; но я старательно отер губы сначала правой рукой, потом левой и от всего сердца порадовался тому, что встретил моего старого Саллама таким здоровым и бодрым. Человек не может быть слишком гордым. Возможно, есть в мире люди, которые — поцелуй я их — столь же старательно отерли бы рот, особенно после того, как своим поцелуем наградил меня старый Саллам!

Теперь я напряженно ждал встречи с Крюгер-беем. Можно было быть уверенным, что он встретит меня характерными путаными фразами на диалекте немецкого языка. Дверь распахнулась: Саллам вышел в приемную, схватил меня за руку, втолкнул внутрь и крикнул вслед:

— Он там, наместник Аллаха! О саллам, саллам!

Потом он захлопнул за мной дверь. Я оказался в селямлыке[30] господина ратей, и сам он собственной персоной стоял передо мной — слегка постаревший, чуть более согнутый, чем раньше, но с сияющими глазами и смеющимся лицом. Он протянул ко мне руки и приветствовал меня на превосходном немецком языке:

— Вы опять в Тунисе! Прошу вас изволить принять благородную дружбу, тысячу приветов при сотне чувств и изволить остаться вам другом вследствие Германии и несмотря на всегдашнюю Африку!

Если кому-нибудь удастся прочесть эти слова так быстро, как только можно, то этот счастливец получит приблизительное представление о виртуозном искусстве, с каким милейший Крюгер-бей обходился со своим родным языком. Он обнял и расцеловал меня с такой же сердечностью, как и старый Саллам, даже еще сердечнее, усадил на свой ковер, рядом с собой, а потом резво продолжил беседу, но предложу его фразы своим читателям в несколько исправленном виде, иначе они, боюсь, не поймут ни строчки.

— Садитесь же, садитесь! Мой старый Саллам принесет вам трубку и кофе с ускоренной чудовищностью, чтобы доказать вам наше восторженное состояние от вашего сегодняшнего здесь появления. Когда вы приехали?

— Сегодня, и прямо из Египта.

— Вы уже позаботились о номере в гостинице?

— Не совсем, по крайней мере — не для себя. Но мои друзья, верно, там уже разместились. Меня сопровождают два друга.

— Кто они?

— Помните ли мои приключения в алжирской пустыне?

— Да. Караван разбойников, которых перестрелял знаменитый англичанин; он освободил пленников и отправил их по домам.

— Верно! Этот знаменитый англичанин, Эмери Босуэлл, прибыл со мной. А помните мои давние рассказы о вожде апачей Виннету?

— С подробнейшей непрекращаемостью воспоминаний о ваших американских индейцах, среди которых главный ваш друг — Виннету.

— Да, и этот индейский вождь тоже здесь. Я расскажу вам, ради чего я объединился с этими необыкновенными людьми.

— Да, вы мне обо всем расскажите, — начал он и поинтересовался, не прихватил ли Виннету свое Серебряное ружье и привез ли я свои «Убийцу львов» да штуцер Генри[31]. Теперь он перешел на арабский язык, на котором говорил без ошибок.

Я утвердительно ответил на его вопросы, а потом осведомился:

— А что это вы так обстоятельно расспрашиваете о нашем оружии?

— Потому что оно может нам понадобиться.

— Для чего же?

— Завтра я выступаю в поход против племени улед аяр, которое возмутилось против налога.

— Улед аяр восстали? Я, правда, уже слышал об этом. Они не хотят платить подушную подать, но я-то думал, вы уже послали карательный отряд.

— Конечно, но вчера ко мне прискакал гонец и сообщил, что мои кавалеристы не только не добились цели, но и были окружены аярами. Только этому посланцу и удалось вырваться.

— Где задержали ваших людей?

— Возле развалин Музера.

— Я не помню этого места, но это лучше, чем окружение в открытом поле. Среди руин они наверняка отыщут укрытие и смогут продержаться до прихода помощи. Вообще-то здесь совершена одна непростительная ошибка. Улед аяр — храброе племя, и, судя по тому, что мне о них известно, я предполагаю, они могли бы собрать около тысячи всадников. Не так ли?

— Сотен девять, пожалуй.

— Ну, сотня — туда, сотня — сюда… Это одно и то же. В любом случае одного-единственного эскадрона против такого племени слишком мало. В эскадроне хоть были толковые офицеры?

— О да! Капитан, или ротмистр, стал моим любимцем за свой ум и храбрость. Ею зовут Калаф бен Урик.