Сара Зеттел - Наследие чародея

• Название: Наследие чародея
• Автор: Сара Зеттел
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5—17—021568—1

…Странный мир. Красивый и жестокий мир. Здесь оживают легенды. Здесь при королевском дворе интриги плетутся не с помощью яда и клинка, а с помощью Высокой магии. Здесь войны ведут не армии, но — могущественные чернокнижники и ведьмы… Теперь этот мир стоит на грани катастрофы, и спасти его предначертано девушке, пришедшей из иной — нашей! — реальности. Здесь ее считали сумасшедшей… Там ее называют избранной…

---

— Калами? — вяло шевельнулась императрица. — Нет, это просто сон.

Но Калами уже позабыл про нее. Он склонился над клеткой, что стояла у окна. Это не могла быть Жар-птица… В клетке свернулась клубочком обычная бледная пичужка, взъерошившая свои перышки, чтобы хоть немного согреться. Она уставилась на него мутными голубыми глазами и вытянула клюв, обнажив розовое горло. Она была похожа не на могущественную бессмертную силу, а скорее на неоперившегося птенца. Птичка защелкала клювом, но из ее горла не вылетело ни звука. Калами протянул руку и осторожно коснулся прутьев клетки: они были так же холодны, как нетопленая печь, как ветер, что носился по комнате.

Калами догадался, что замыслила Медеан. Здесь, вдали от огня и волшебства, холод и безжалостная зима погубят Жар-птицу. Медеан поняла, что скоро умрет, а ее смерть освободила бы птицу, точно также как ее живая кровь все эти годы удерживала Феникса в клетке. Обрекая себя и свою пленницу на общую смерть в этой глуши, Медеан надеялась уберечь Изавальту от неминуемой мести огненного создания.

— Так вот значит как… Ты все же решилась принести себя в жертву, достойную потомков Вышемиры. Ты предпочла умереть и уничтожить Жар-птицу, только бы не делиться со мной своими тайнами!

Калами произнес это вслух, не смущаясь тем, что Медеан его слышит. Он зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться о том, знает ли она его истинные мысли.

Калами взялся за дело. Для начала он закрыл дверь. Замок был сломан, поэтому дверь пришлось просто поплотнее прикрыть. Затем он поднялся на второй этаж и достал из платяного шкафа все одеяла, которые там нашел. Медеан даже не шелохнулась, когда он уложил ее на жесткую кушетку и накрыл одеялами ее заледеневшее тело. Слуги Бриджит оставили возле печи внушительный запас дров. За время, проведенное здесь, Калами много раз видел, как Бриджит разжигает очаг, так что мог с легкостью сделать то же самое. С другой стороны, если огонь, эта родственная Жар-птице стихия, окажется близко, это придаст ей сил. А чем слабее птица, тем более покладистой она будет, когда он покончит с Медеан.

— Ты можешь говорить? — спросил Калами Жар-птицу.

Птица не подала виду, что услышала его. Она только сильнее вжалась в прутья клетки, отодвинувшись как можно дальше от окна.

Калами почувствовал себя глупо, словно пытался разговаривать с обычной лесной пташкой. Однако это ощущение быстро прошло. Ничего, скоро он заставит ее заговорить.

Оставалось еще одно дело. Калами предполагал, что может сюда вернуться. Правда, он думал, что вернется вместе с Бриджит. Но это не меняет дела. Меры предосторожности, которые он принял, сгодятся и для Медеан.

Осенью, во время одной из своих прогулок по дому, Калами обнаружил в подвале несколько мотков веревки, аккуратно развешанных на крючках. Перед отъездом он повесил рядом еще один моток, надеясь, что там его не заметят. Слуга-недоумок сам принес ему эту веревку вместе со снастями, и на глазах у ничего не подозревавшей Бриджит Калами вплел в нее волосы из ее гребешка и свою кровь. Бриджит поверила, что это просто очередная снасть, нуждающаяся в починке перед отплытием в Изавальту. Скрученная из пеньки, белой шелковой нити и волшебства, эта веревка годилась для самых разных целей. Теперь Калами извлек ее из темного подвала и, держа в обеих руках, подошел к Медеан.

Она все еще не вышла из оцепенения, но к лицу уже прилила кровь, и стало заметно, как поднимается и опускается под ворохом одеял ее грудь. Скоро она очнется. Конечно, проще всего было бы оставить ее в этом холоде насовсем. Но если Медеан будет чересчур слаба, она может умереть, прежде чем он получит от нее то, что ему нужно, а этого Калами не мог допустить.

Зажав в одной руке нож, другой он откинул одеяла. Медеан шевельнулась и застонала, но быстро затихла вновь. Калами принялся методично кромсать ножом ее одежду: мантию, корсаж, рукава, сорочки, юбки, нижние юбки, белье — до тех пор пока Медеан не осталась лежать обнаженной на подстилке из императорских тряпок. Если на ее одежде и были какие-то защитные заклинания, то теперь они исчезли, улетели в глухую зиму, и их не вернуть. Калами скривился от отвращения при виде нагого старческого тела. Вспомнив великолепные формы Лисицы, он поспешил снова прикрыть Медеан одеялом.

Затем Калами пододвинул к кушетке скамеечку для ног, сел на нее и постарался внутренне приготовиться к той страшной тяжести, которая всегда наваливалась на него, когда он колдовал в этом мире. Он пропустил веревку между пальцев, поцеловал, подышал на нее и открыл свою душу.

В синем-синем море

Есть остров, где на взгорье…

— бормотал он, обвязывая один конец веревки вокруг шеи Медеан. Он проверил, не слишком ли плотно завязан узел. Не хватало только удушить ее. Рано еще.

Древо древнее стоит,

А на нем орел сидит…

Воздух в комнате обступал его плотной стеной. Он все сгущался и холодел, пока Калами не стало казаться, что он вдыхает в легкие ледяной туман. Жар-птица тревожно пискнула, почувствовав, что в воздухе появилась одна из двух жизненно важных для нее стихий.

У орла того два глаза,

Хоть и зрение одно…

Веревка стала тяжелой, пальцы — толстыми и неуклюжими. Когда Калами взялся за свое запястье, руки его дрожали.

Так и я с тобою связан.

Врозь нам жизни не дано!

Веревка налилась свинцовой тяжестью, холод стал невыносимым. Ныло все тело, легким не хватало воздуха, в ушах звенело от напряжения. Калами поднял руку и дважды обернул веревку вокруг запястья.

Вместе верить, вместе знать,

Слышать, видеть, понимать!

С этими словами Калами упал на кушетку, растянувшись поперек императрицы, словно усталый любовник.

И вместе они увидели сон.

Калами, как и ожидал, был Аваназием, а Медеан была юной красавицей, на которую только что свалилось бремя власти, омрачив ее лицо тревогой, но еще не лишив ее света разума. Они стояли рядом на склоне холма в золотисто-красном свете уходящего дня. Глаза Медеан были закрыты, и она слегка покачивалась, ибо душа ее была в таком же бессознательном состоянии, как и тело на кушетке.

Калами поднял руку и коснулся ее глаз.

— Проснись, Медеан. Ты спала.

Медеан сонно заморгала, встряхнулась, подняла глаза и увидела того, кого давно мечтала увидеть.

— Аваназий! — Она, как ребенок, повисла в его объятиях, словно никогда и не слышала о приличиях и этикете.

— Медеан, — нежно пробормотал Калами, легонько проведя рукой по ее волосам.

— Мне приснился сон, Аваназий. Кошмарный сон. — Медеан игриво оттолкнула его, но ее руки по-прежнему покоились у него на плечах. Она стала рассказывать, и слезы потекли по ее щекам. — Я была старой, сумасшедшей женщиной, запертой в своем дворце. Я всего боялась — огня, Жар-птицы, своих слуг… А тебя со мною не было. Я убила тебя, Аваназий! — Она отшатнулась от него. — Я тебя убила.

— Ты не могла меня убить, — сказал он, накрывая ее руки своими ладонями. — Зачем? Я бы сам отдал свою жизнь за тебя. Ты ведь знаешь.

— Знаю. — Она кивнула, но плакать не перестала. — Но я бы никогда об этом не попросила…

Калами взял Медеан за подбородок, чтобы она взглянула Аваназию в глаза:

— Кто знает, возможно, тебе придется это сделать. Ведь ты императрица.

Теперь уже она оттолкнула его по-настоящему, отвернулась и стала смотреть на долину, что лежала внизу, под холмом. Калами узнал это место — здесь была заключена в клетку Жар-птица. Здесь Медеан в последний раз говорила с Аваназием. Здесь должно быть принято решение.

— Я не хочу быть императрицей! Пусть ею будет кто-нибудь другой. Освободи меня от этого.

— Ты действительно этого хочешь, Медеан? — спросил он, подходя ближе.

— Да! — Она резко обернулась к нему. — Всем сердцем. Если не буду императрицей, никто не будет меня обманывать, никто не станет добиваться моей любви ложью. Я буду просто собой, и мне уже не придется жалеть о том, что я появилась на свет.

Калами (в облике Аваназия) покачал головой:

— Я и не знал, что ты так глубоко это чувствуешь.

Она недоуменно на него уставилась:

— Как ты мог этого не знать?! Разве я когда-нибудь говорила что-то другое?

Он пожал плечами:

— Я думал, это просто легкомыслие юности. У всех бывают такие моменты, когда хочется быть кем-то другим.

Медеан стала спускаться вниз по травянистому склону. Ее золотые волосы поблескивали в лучах солнца.

— Мне лгут, и лгут, и лгут — а все из-за того, кто я, — сообщила юная Медеан зеленой долине. — Вокруг меня одно притворство, потому что я — дочь своего отца. Мной играют, словно пешкой, словно куклой, которая умеет лишь открывать и закрывать глаза. Как же я могу не желать быть кем-то другим?

Калами склонил голову:

— Я могу освободить тебя, Медеан.

— Да? — Она мгновенно обернулась, вся — внимание.

— Да. — Заложив руки за спину, он шагнул к ней. — Это не просто, но возможно.