Александр Шмаков - Каменный пояс, 1977

• Название: Каменный пояс, 1977
• Автор: Александр Шмаков
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Литературно-художественный и общественно-политический сборник подготовили Курганская, Оренбургская и Челябинская писательские организации. Включает повести, рассказы, очерки, статьи, раскрывающие тему современности.

---

Он помнит, что тогда, в трамвае, приказал себе не заноситься, быть сдержаннее, вести себя спокойно и вежливо, но взглянув на молчащую Флюру с усталым и грустным лицом, на ставшую уже издевательской ухмылку золотозубого, махнул на свою вежливость рукой.

Баюшкин тихо сказал парню в лицо:

— Извиняться будешь?

Тот поманил его, мол, наклонись, сказать хочу.

Федор наклонил голову и, услышав, как золотозубый грязно выругался, почувствовал, что руки похолодели от гнева и как бы сами накрепко схватили хама за воротник, приблизили поближе. Баюшкин легонько ткнул кулаком ему в живот и рубанул ребром ладони по шее наискось. Тот, задохнувшись, замычал, заперхался и, свесив голову, согнулся напополам. Федор припечатал сползавшую кепочку ему на лоб и взглянул на Флюру. Лицо у нее было строгим, сухим, а глаза напуганными. А вокруг уже галдели. Послышался чей-то жалеющий, укоряющий голос:

— Так и убить человека можно.

— А если бы пырнул тот ножом?

— Так их учить надо, молодчиков!

— Учить-то учить, учить — это верно, но зачем же драку заводить в общественном месте?

— Правильно товарищ поступил. Вложил этому как следует за девушку. Я рядом стоял и видел, как тот над ней изгалялся.

— Да таких надо по шее, по шее!

Флюра покраснела и спрятала глаза.

Трамвай остановился. На этой остановке Флюре выходить. Федор тронул ее за руку и ободряюще кивнул. Золотозубый пришел в себя, злобно смотрел на всех и шепотом матерился. Он толкнул плечом в плечо Баюшкина и задел рукой по лицу Флюры:

— А ну, пустите!

Баюшкин спокойно взял его за шиворот и с силой вышвырнул из вагона, потом вышел сам и осторожно поставил Флюру на бетонные плиты остановки. Вот тогда он и услышал второй раз ее несправедливые, как ему казалось, слова: «Какой ты, Федя, невоспитанный», — но не обиделся, не удивился, а обрадовался. Обрадовался тому, что она тепло назвала его Федей. Золотозубый стоял поодаль, орал, грозился и размахивал кулаками. Откуда-то появился милиционер, белобрысый, улыбающийся паренек, в ладно пригнанной форме.

— Граждане! Что за шум? Что случилось?

Кто-то из выходящих пассажиров подал голос:

— Да вот, проучили тут одного хулигана…

— А где он?

— Сбежал. Уже очухался.

— Ну, тогда лады.

…В печи ровно гудело пламя. В голове Баюшкина это отдавалось голосами пассажиров, визгливой руганью того хулигана, и сквозь этот шум, гул и грохот прорывались нежным писком, постукивали ласковыми молоточками в висках слова Флюры: «Какой ты, Федя, невоспитанный». Или ему хотелось, чтобы это так было.

Баюшкин усмехнулся, вытер брезентовой рукавицей пот со лба, как наждаком провел, и требовательно кивнул подручному:

— Чего медлите? Готовьте плавку к выпуску!

Ему так хотелось увериться, что он в общем-то правильно ведет себя каждый день, живет и понимает все, но иногда чувствует себя вроде камня в большой реке, вокруг которого шелестит вода и уносится мимо, только шлепает его по бокам, словно и он должен плыть вместе с водами.

Ему остро захотелось во что бы то ни стало увидеть Флюру сегодня же, спросить о том, как она себя чувствует, сдала ли экзамены и вообще не сходить ли им в кино, вот на «Тайны мадридского двора», например.

Поздним вечером он пришел в общежитие.

Через дежурную вызвал Флюру, и они пошли куда глаза глядят, лицом к луне.

Земля была сияющей от лунного света, дома и деревья словно выкрашены в серебряный цвет. Мягкий голубой воздух дрожал и слоился, он заполнил город, и огни в окнах расплывались, звуки машин, голоса прохожих гасли, становились глуше, и все в этот лунный вечер располагало к беседе, пению, мечтаниям.

Сейчас Баюшкин с Флюрой задумчиво сидели на скамье у фонтана, слушали шум льющейся воды. Федор накрыл плечи Флюры пиджаком. Он, раскурив сигарету, пускал дым колечками, они качались и смешивались с лунным светом — таяли в нем. Где-то в душе еще держалась неловкость за случай в трамвае, ее укор и разноречивые суждения пассажиров, и только думка о том, что Флюра забыла об этом, уравновешивала настроение.

Флюра молчала. Они набродились по длинному зеленому проспекту Металлургов из конца в конец, и сейчас ей, наверное, не до разговоров.

— Мне больше всего нравится солнечный свет, — подала она голос, и Баюшкин встрепенулся.

— Да. Лунный как неживой, и все время клонит в сон.

Флюра тихо в кулачок засмеялась.

— Это не луна виновата. Просто устал ты с ночи.

— Да, у нас в цехе и ночью солнца много — в каждом мартене.

— А еще я люблю свет костра в степи и чтоб огонь горел до утра, не гас.

— И все-таки лунная дорожка на реке очень красива. Как в одном стихотворении: «От Махачкалы до Баку — луны плавают на боку».

— Я эти стихи тоже читала…

Ничем не примечательный вроде разговор, а на душе стало теплее, и тревога пропала.

— Сколько переэкзаменовок у тебя осталось?

Флюра осторожно прищурила глаза.

— Осталось всего ничего. Мучает меня английский. Я и в школе тройки по нему получала.

— А мы с товарищем вместе занимались, штурмовали немецкий — и тоже сплошные тройки.

— Ну, это дело поправимое. А сейчас немецкий тебе, сталевару, пригодился бы?

— Да. Есть интересные статьи, но перевести трудно.

— Займись снова. Ты уже, Баюшкин, не школьник. Не мальчишка. Хочешь, я тебе помогу?!

— Да. Только ведь у тебя «осталось всего ничего»…

— Не бойся. Моя подруга поможет. Уговор: на подругу не заглядывайся. Она у нас красавица. Не то что я.

Флюра сняла с плеч пиджак и подала Федору. Когда они встали со скамейки и пошли по лунному свету рядом друг с другом, он почувствовал неловкость от того, что она ему чуть выше пояса, ну совсем как младшая сестренка.

Она командовала:

— Не курить по дороге. Меня провожать не надо. Только до поворота.

И в ее голосе было столько энергии и силы, что Баюшкин потом все время об этом вспоминал и сравнивал ее с жар-птицей. Вспоминал он и ее дымные от луны глаза, искру в них, крепкую, чуть задержавшуюся руку в своей, похожей на лопату, уверенные громкие стуки-перестуки каблучков, стремительную фигуру, которую заволок и скрыл лунный свет, себя, одинокого и неприкаянного, предполагаемую встречу с ее подругой-немкой, и о том, что сегодня Флюра не напомнила ему о его невоспитанности, и то, что лунный свет все-таки ничем не хуже солнечного.

…С Флюрой Баюшкин встречался часто, и каждый день приходил к убеждению, что лицо ее становится все строже и нахмуреннее — пухлые щечки опали, только черные глаза все так же были с искрой. Он догадывался, что причиной этому переэкзаменовки, и однажды решил, что пора ей чуть отдохнуть, сделать маленький перерыв, отвлечься, и купил два билета в театр.

Они стояли в обширном прохладном вестибюле общежития лицом к ярко-красочному панно, на котором по звездному небу плыли робкие спутники, огненные ракеты и важные космические корабли, в центре застыл огромный голубой земной шар с облаками над материками и океанами, а по бокам Земли веером портреты космонавтов с Генеральным конструктором во главе. Баюшкин тоже считал себя чуть-чуть причастным к их делу, поскольку варил сталь ответственных марок. Баюшкин радостно и не смущаясь развернул театральные билеты и галантно шаркнул длинной ногой по паркету — приглашаю!

Флюра засмеялась, откинула толстые черные косы за худенькие плечи, глаза ее полуприкрылись, и она, подбирая слова, потирая ладошкой вспыхнувшие щеки, нехотя произнесла, как вздохнула:

— Нет, Федор Иванович. Я не смогу.

Он видел, что румянец стал гуще, она опустила голову, и он дослушал ее виноватые слова:

— Осталось всего три дня. Переэкзаменовка слишком тяжела и ответственная. Ты же, Федя, не хочешь, чтобы я снова провалилась или совсем была отчислена из института?!

Он недоуменно развел руками.

— Я понимаю. Но ведь и перерыв, отдых должен быть какой-никакой. Ты сама сколько раз мне внушала…

Флюра опять засмеялась, дотронулась рукой до его груди.

— Не упрашивай! Нет, нет, нет и еще раз нет! Конечно, можно и в театр сходить, да и самой мне хочется посмотреть новую пьесу, как ее… Название забыла… А о чем она?! На современную тему?

Баюшкин не знал, о чем она. Он вздохнул и помолчал. Она взяла его руку своими прохладными руками и погладила ее.

— Ой, да какой ты! Не сердись. Ну, товарищ Баюшкин, ну, Федор Иванович, миленький, Федя, прошу тебя. Вот закончу это экзаменационное наказание — тогда и в кино, и в театр, и в гости, и город весь обойдем, тогда хоть на край света! Я сама тебя найду.

…Он одиноко сидел в первом ряду с незнакомыми соседями, слышал и рядом, и за спиной приглушенные голоса и дыхание притихающих, ожидающих и негромко шепчущихся зрителей.