Юрий Комов - Портреты без рамок

• Название: Портреты без рамок
• Автор: Юрий Комов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Публицистика
• Год: 1992
• ISBN: 5080018089

Книга очерков о судьбе известных американцев, причастных к этапным событиям ХХ века. Диалог на расстоянии, через годы и границы, ибо мы и они — обитатели разных континентов, но одной планеты.

---

В первое издание «Писем из камеры смертников» будет включено только 192 письма, во втором прибавятся еще 26. Большинство из них дети прочтут, когда станут взрослыми. А тогда весточки от родителей они получали от адвоката. Дети очень хорошо знали и любили Мэнни Блоха, он всегда находил время поговорить с ними (делал это постоянно, вплоть до смерти, последовавшей через полгода после казни Розенбергов, — ему едва исполнилось 51). И он первый сообщил радостную весть — разрешили свидание. Дети собирались в тюрьму как на праздник. Родители боялись первой встречи.

В июле Розенберг пишет жене: «…Теперь я думаю лишь об одном — после года, после целого года вынужденной разлуки я увижу наконец дорогих своих сыновей. Хотя до этого еще целая неделя, не могу сдержать волнения. Придется собрать всю волю, чтобы немного успокоиться. Я понимаю, что это необходимо сделать, чтобы у мальчиков осталось хорошее впечатление. Приветствую твое решение не вести себя сдержанно, уверен, что тебе сразу удастся создать атмосферу безоблачности и света, подготовить их ко встрече со мной. Знаешь, у меня идея. Детям она придется по душе: нарисую целые страницы паровозиков, корабликов, автобусов, по-моему, Майклу и особенно Робби это понравится. Как ты думаешь?..»

Первая встреча с детьми произошла в августе 1951 года, последняя — в июне 1953-го. Но эти два года были еще в их распоряжении.

В камеры, где содержались родители, детей никогда не пускали, считалось, что это их будет травмировать, «Кажется, уже на первом свидании, — вспоминал Майкл, — я спросил, можно ли посмотреть электрический стул… Я хотел показать, что не боюсь тюрьмы, что уверен — наши родители вскоре будут на свободе». Потом просьба об экскурсии к электрическому стулу станет известна журналистам, но они вложат ее в уста младшего, Роберта, и сообщат, что задал он вопрос в присутствии родителей.

Незадолго до первого свидания Этель пишет мужу: «Если кто-нибудь из детей спросит, как приводят в исполнение смертные приговоры, пожалуйста, отвечай лучше ты. Нужно, наверное, коротко и спокойно сказать, что вообще это безболезненная смерть от электрического тока, но мы уверены, что с нами этого никогда не произойдет. Можешь объяснить им на примере того, как иногда бьет током, но ничего страшного не происходит. Поверь мне… если мы без страха переносим саму мысль о том, что смертный приговор пока не отменен, и они могут жить с этим».

Невозможно, конечно, представить себе, что творилось в душе матери. А первые слова, которые произнесли дети: «Мама, ты стала ниже ростом». Малыши подросли, пока не видели мать, а она была в тюремных тапочках, без высоких каблуков. И в сером халате, как будто собиралась идти в ванну… На отце тоже была тюремная одежда — Майкла очень поразило, что она не в белую полоску, как он видел на картинках. Роберт сразу забрался к отцу на колени я спросил, почему он не приходит домой, они с Майклом уже решили подготовить к его приходу комнату. Розенберг, смутившись, начал объяснять, но через минуту малыш уже не слушал — он носился по комнате и выстраивал стулья в ряд, затеяв придуманную им на ходу игру. «Часто мы прятались за дверью или под столом и просили Мэнни сказать, что прийти сегодня не смогли. Не успевал он закончить фразу, как мы с гиканьем врывались в комнату»,

На первых свиданиях видеть родителей имеете не разрешалось. Только по очереди. Дети относились к этому с каким-то взрослым пониманием. И никто никогда не плакал. Даже потом, когда они встречались вчетвером и дети уже знали, что родителей называют «атомными шпионами» и что большинство американцев уверены в их виновности. Все четверо каждый раз превращали комнату свиданий в гостиную — вели непринужденный разговор, пели, смеялись. Что происходило с Этель и Джулиусом, когда они возвращались в свои камеры, никто не знает, но с детьми они были полны жизни и оптимизма. И дети приговоренных родителей, вряд ли даже отдавая себе в этом отчет, держались естественно. Необычная ситуация, сложившаяся вокруг них, многому научила. И все же нередко они воспринимали ее как странную игру или, по крайней мере, как очередную передачу из радиосериала о борьбе ФБР со шпионами: приходя на свидание, дети просили надзирателей обыскать их или взять у них отпечатки пальцев, чтобы все было всамделишно, как в кино, по радио или в книжке. «Мой дорогой сын Роберт, я так счастлив слышать, что тебе понравилось свидание со мной и мамой. И я так рад был подхватить тебя, и подбросить в воздух, и покатать тебя на папе-лошадке, и принять участие в твоих играх. Когда увидимся в следующий раз, опять поиграем вволю. Если тебе понравились картинки поездов, автобусов, машин и лодок, которые я приготовил, напиши, я сделаю еще… Твой папа Джулиус».

Робби был еще мал, и Майкл решил включиться в кампанию по реабилитации своих родителей: он считал своим долгом всем и каждому говорить при случае, что отец и мать ни в чем не виноваты. Реакция сверстников была неоднозначной, но более спокойной, нежели их родителей. Одна мамаша выгнала его из дома и запретила приставать к ее сыну, заявив тому категорически: «Чтобы больше у тебя друзей-коммунистов не было» Впервые тогда Майкл стал противопоставлять слова «коммунист» и «америка нец», к тому же такому противопоставлению начинали учить в школе.

Майкл стал бояться выходить во двор, он перестал верить даже самым близким друзьям, всем без исключения, избегал общения с ними.

«15 февраля 1952 г. Дорогой мой человек, волнение от встречи с детьми и все дальнейшее развитие событий помешали мне успеть сказать, что ты была просто великолепна, ты вся светилась радостью, я так люблю тебя. Все прошло хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах… Дорогая моя, как хочется жить вместе, одной счастливой семьей!.. Память дарит мне чудесные мгновения: я вижу, как они улыбаются, как обнимают нас, я слышу их смех, их голоса. Это скрадывает одиночество… Какая вопиющая несправедливость, даже в самых диких фантазиях трудно представить себе большее мошенничество. Всему миру известно, что те, кто сфабриковал это дело, чудовища, и я уверен, что рано или поздно правосудие восторжествует. Предстоит трудная, тяжелая борьба, но я верю в справедливость. Я никогда не отступал перед клеве той, наглостью, беззаконием… Я так люблю тебя, не устаю повторять… Твой Джули».

В феврале 1952 года апелляционный суд подтвердил решение первой инстанции. «Дорогой мой, вчера в 10 часов мне сообщили страшную новость. Трудно говорить. ничего, кроме ужаса перед бесстыдной поспешностью, с которой правительство стремится ликвидировать нас… Терзает мысль о детях, когда они услышат об этом… Мужайся, родной мой, всегда твоя Этель».

Теперь оставалось обжаловать решение в верховном суде и снова ждать. Наращивал активность комитет за спасение Розенбергов, к его работе подключались все новые люди, но время неумолимо отсчитывало дни и недели.» 16 октября 1952 г. Милая моя женщина, к сожалению, ты лишена возможности получать газеты, а ведь уже поднялась целая волна протестов. То строчка, а то и абзац дают представление о ширящейся поддержке нашего требования о пересмотре дела. Не сдаваться сейчас — и наступит момент, когда они не смогут игнорировать общественное мнение, мы получим возможность быть выслушанными в суде…

Меня, впрочем, не вводит в заблуждение позиция так называемых либералов и прогрессистов, в решающий момент, когда нужно будет проявить твердость, нужно будет действовать, они уйдут в кусты. Они обманывают себя, считая, что можно, поступившись взглядами, заявив — посмотрите, мы тоже против коммунистов, купить помилование, они даже склонны поиграть на отношении к вопросу о войне и мире. Странно, но от подобных мыслей па душе у меня становится спокойнее, появляется уверенность в своих силах, ибо я не перестал себя уважать, мы выбрали единственно правильную линию поведения, отвечающую принципам морали и демократии. Предстоят нелегкие испытания — американский народ должен знать правду…»)

Роберт ходил в детский сад, Майкл сменил школу. Теперь они жили в семье Бена и Сони Бах, близких друзей Розенбергов. Здесь им нравилось. Майкл, однако, наученный горьким, опытом, старался избегать в разговорах с одноклассниками любого упоминания о своих родителях. У него сложились хорошие отношения с учителями.

«В школе нам объясняли, что такое советская диктатура и однопартийная система: «Сталин может проголосовать за себя, и даже если все остальные откажутся, он все равно победит». К моему удивлению, — вспоминает Майкл, — никто в школе не поднимал вопрос о войне в Корее… а мне очень хотелось знать, верит ли кто-нибудь в то, что заявил в своей обвинительной речи на процессе моих родителей судья Кауфман: это они виновны в том, что война началась… Чтобы показать преимущества американской политической системы, учитель рисовал на доске избирательный бюллетень с четырьмя кандидатами — республиканец, демократ, социалист, коммунист. Он и словом не обмолвился о том, что компартия в Соединенных Штатах была вне закона и никто не собирался вносить ее кандидатов в избирательный бюллетень. А из собственного опыта я слишком хорошо знал, как ненавидят коммунистов…»