Эмилия Чегринцева - Посещения. Стихи. 1929-1936

• Название: Посещения. Стихи. 1929-1936
• Автор: Эмилия Чегринцева
• Издательство: Скит
• Жанр: Поэзия
• Год: 1936

Введите сюда краткую аннотацию

---

СКУЛЬПТОР

Земные, теплые движенья
на глину плещут  и скользят
всё яростней, всё вдохновенней,
но чуда повторить нельзя.

Полураздавленный и липкий
овал неясного лица,
как вызов, шлет полуулыбку
глазам прищуренным творца.

Припоминая Божье слово,
дрожит бесформенная плоть.
Сырыми тряпками окован
и к муке приближаясь вплоть,

ты рассекаешь выход узкий,
чтоб голос вышел на простор,
чтоб пел и плакал каждый мускул,
не вздрагивавший до сих пор.

И вот, уже изнемогая,
сквозь вопль, исторгнутый борьбой,
ты слышишь — дышит грудь глухая,
ты видишь — солнце над тобой.

ПРАГА

Растянув тишину по аллеям,
приколов к темноте фонари,
теплый вечер мундиром алеет
на посту у сентябрьской зари.
        Каменеет дворцовая стража,
        каменеют химеры и храм.
        Смерть на ратуше время покажет:
        — Горожане, пора по домам! —
И тогда из-под арок в извивы
узких улиц, сквозь копоть и пыль,
золотистым играющим пивом
малостранская[1] вспенится быль.
        Газ больными глазами моргает,
        и туман вырастает стеной,
        и, бунтарские песни слагая,
        бродят души в угрюмой пивной.
Хмель их горек, и хмельно их горе,
потрясает кружками цех;
а в молчании обсерваторий
ищет Брагэ счастья для всех.
        И, пугаясь полночного крика,
        по подвалам алхимики ждут
        золотую удачу, и дико
        над ретортами ночи плывут.
И в предчувствии бед и бездолья,
одинокий и злой, как скопцы,
серым пальцем глиняный Голем
королевские метит дворцы.

«В глухое море площадей…»

В глухое море площадей
стекают переулки.
Опять восьмичасовый день
выходить на прогулку.

И сотни лошадиных сил
перековав в моторы,
асфальтом бережно залил
свою свободу город.

Гуляет время, как палач,
выдумывая трюки,
и вызывает всех на матч
с непобедимой скукой.

Туман накинул Гранд-Отель
плащом испанских грандов,
и ночь орет и пьет коктейль,
как негры из джаз-банда.

И слышит чахлая луна,
как ты кричишь рассвету,
срывая гнев, как ордена:
«Карету мне, карету!»

ГАДАНЬЕ

Разложены черные пики
над сердцем твоим венцом,
налево король двуликий
с дорогой в трефовый дом.

Любовь твою радость погубит,
смотри — под сияньем корон
уже улыбаются губы,
уже розовеет картон.

И снова горячие руки,
как голуби на плечах.
Цыганка гадает разлуку,
и медленно тает свеча.

У троек недобрые вести,
девятка обиды сулит,
и с пиковой дамою вместе
злосчастье и горе спешит.

Что было? — За мастью червонной
улыбка, как спрятанный клад.
Что было? — Темно и бессонно
январская ночь протекла.

Что будет? — Нежданная встреча,
но снова сжимается грудь,
крестами трефово отмечен
на вечер предсказанный путь.

Зовет дружелюбная дама,
торопит вернуться назад,
но ты выбираешь упрямо
дорогу, ведущую в ад.

Вся жизнь под колодою клейкой,
и нож над червонным тузом —
четыре руки злодейки
сметают карточный дом.

«Ночь беспокойна, ветрена — как ты…»

Ночь беспокойна, ветрена — как ты.
Над черным кофе — рифмы мотыльками.
Неповоротливей, чем камень,
как гулко бьется сердце взаперти!

В такую ночь бесплодно говорить
или вздыхать. Сиди, как можно тише.
В такую ночь, нахмурив брови, пишут
о пуле в лоб, об умершей любви.

А я? А мне?… Мой верный карандаш
уже, как опостылевший любовник,
мне тягостен. На дьявольской жаровне
сгорает… что? Какое имя дашь?

Все ненадолго — счастье и мечты.
И боль моя непрочна и растает.
Что я тебя не поцелую? Что другая…
Я свет тушу. Ночь ветрена — как ты.

«Над фитилями билось пламя…»

Над фитилями билось пламя
шла, застревая в колеях,
весна неверными шагами
через игорные поля.
Цвели трефовые созвездья,
как розы. Росчерком мелков
кабалистически возмездье
навек слепило игроков.
И вздох, задержанный экстазом,
внезапно всхлипывал, как крик;
судьба мигала черным глазом,
судьба-цыганка, дама пик.
И ждало замершее тело
последней ставки. Ночь текла.
Тринадцать карт на стол летело,
как звон разбитого стекла.

И в сердце, в туз червонной масти,
бубновая вонзалась грань,
сквозь боль, распахнутую настежь,
в упор, на гибель шла игра.
Дрожали карточные стены;
ночной сменяя караул,
заря входила в зал надменно,
и, опрокидывая стул,
ты слышал приговор суровый,
приказ двойного короля,
чтоб жизнь отыгранную снова
ты нес в суконные поля.

СТИХИ О ГУЛЛИВЕРЕ

1

Тишина, как глухая пещера,
крепко спит лилипутья страна;
только душная ночь Гулливера
вновь с пустыми руками — без сна.
Гулливер, на листах иллюстраций
ты на бодрого янки похож,
ты раскатисто должен смеяться,
чтоб спасти эту детскую ложь.
Но бессильная горечь по-крысьи
гложет сердце все глубже и злей,
головой ты в заоблачной выси,
а ногами — на этой земле.
И над сердцем твоим без опаски
лилипуты ведут хоровод,
и твою простодушную маску
букинист на прилавок кладет.
Гневной рифмой хмелей на рассвете!
Чахнет муза с тобою в плену,
и завидуют малые дети,
что нашел ты такую страну.
Задыхаешься, плачешь и стонешь,
окружил мелюзгой тебя Свифт,
и широкие эти ладони
подымают их к солнцу, как лифт.
И сквозь строй заколдованных суток
по игрушечным верстам равнин
гонят душу твою лилипуты,
заклейменную словом — «один».

2

Томясь в тисках обложки серой,
еще не предано земле,
лежит бессмертье Гулливера
огромной книгой на столе.
Спеша взволнованно пробраться
сквозь сон библиотечных лет,
над темным пленом иллюстраций
растет и крепнет силуэт.
И вот, круша ногой булыжник
миниатюрной мостовой,
вновь Гулливер из ночи книжной
выходит в город неживой.
Опять напрасно ожидала
душа увидеть в этот раз
дома размеров небывалых
и над собой фонарный глаз.
Как надоело Гулливеру
на гномов сверху вниз смотреть!
Где души равных по размеру?
Где все смиряющая смерть?
Склонись — торопят лилипуты
резвиться с ними в чехарду, —
вот так пустеют склянки суток
двенадцать месяцев в году!
Зачем придумал сочинитель
улыбку бодрую тебе?
Ты гневно рвешь гнилые нити,
и крошки воют, оробев.
И, сняв со всех границ запреты —
как безграничен строк простор!
у самого плеча поэта
душа сгорает, как костер.
И, гранки заслоняя тенью
густых ресниц, ты видишь тут —
венок чудесных приключений
кладет у гроба лилипут.

ШАХМАТЫ

Вадиму Морковину

Длинные пальцы большой руки, —
ястребом кружить тень.
Мир оплывает в размах доски.
Белая клетка. День.

-----------------

Деревянны шаги королевской четы,
деревянны хвосты коней.
Офицерские очи прозрачно — пусты
от бессонных ночей и дней.
Очарованно двинулась белая рать,
за квадратом берет квадрат.
Обреченно клялись короля защищать
деревянные души солдат.

--------------------