Жюль Верн - Жангада

• Название: Жангада
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1993
• ISBN: 5-86218-029-Х, 5-86218-022-02

Дочь богатого владельца фазенды Жоама Гарраля выходит замуж, и вся семья сопровождает невесту и жениха в путешествии к месту свадьбы. Транспортом всем им послужит гигантский плот — жангада, а дорогой — величайшая река мира Амазонка. Всеобщая радость из-за предстоящего путешествия несколько омрачается сомнениями главы семьи: уже много лет он не ступал на землю Бразилии, и не без причины...

Роман сопровождается классическими иллюстрациями Леона Бенетта из первого издания произведения.

---

Жюль Верн Жангада

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I ЛЕСНОЙ СТРАЖНИК

На плотном, слегка пожелтевшем листе бумаги насчитывалось около сотни таких строк. Человек, державший его в руках, еще раз перечитал написанное и глубоко задумался.

В Бразилии середины 19 столетия еще действовали отряды лесных стражников — так называли агентов полиции, разыскивавших беглых негров. Эту должность установили в 1722 году, а в 1852 году, к началу действия нашей повести, негры уже имели право на выкуп, а их дети рождались свободными. Но рабство еще сохранялось, а следовательно, и нужда в стражниках. И раньше этим промыслом занимались по большей части разные отщепенцы и авантюристы из вольноотпущенников. Теперь же, когда вознаграждение за поимку чернокожего заметно снизилось, малопочтенная лесная полиция и вовсе формировалась из последних отбросов общества. В одном из таких отрядов состоял обладатель тайнописи.

Торрес — так его звали — не принадлежал ни к мулатам, ни к метисам[1], ни к бродягам без роду без племени, как большинство его сотоварищей. Он был белым, родившимся в Бразилии, и даже получил кое-какое образование, чего, впрочем, не требовало его презренное ремесло.

Лет тридцати, среднего росту, крепкого сложения, с резкими чертами обожженного тропическим солнцем лица, с бородой — таков в общих чертах портрет Торреса. Глубоко сидящие под сросшимися бровями глаза бросали быстрые и холодные взгляды, выдававшие, казалось, врожденную злость.

Как и у всех его собратьев, одежда Торреса выглядела неказисто: широкополая кожаная шляпа, грубошерстные штаны, заправленные в высокие сапоги, на плечах порыжелое от непогоды пончо[2], скрывавшее плачевное состояние куртки и жилета.

Сейчас на нем не было ни ружья, ни пистолета, только за поясом «маншетта» да длинный охотничий нож, похожий на саблю. Еще у Торреса имелась «эншада» — нечто вроде мотыги, обычно употребляемой для ловли броненосцев[3] и агути[4], которые во множестве водятся в лесистых верховьях Амазонки[5] (где крупных хищников почти не встречается).

В тот день — четвертого мая 1852 года — бородач был поглощен чтением необычного документа. Ничто не могло отвлечь Торреса от его занятия: ни громкие вопли обезьян-ревунов, которые Сент-Илер[6] удачно сравнивал с гулкими ударами топора дровосека по ветвям деревьев; ни сухое потрескивание колец гремучей змеи, редко, правда, нападающей на человека, но чрезвычайно ядовитой; ни пронзительный крик рогатой жабы, по своему уродству занимающей первое место в классе земноводных; ни даже громкое басовитое кваканье древесной лягушки, которая хоть и неспособна тягаться с волом величиной, зато может сравниться с ним силой голоса.

Торрес не слышал разноголосого гомона обитателей лесов Нового Света. Он сидел под могучим железным деревом, с темной корой. Индейцы используют его для изготовления оружия и орудий труда. Занятый своими мыслями, лесной стражник сосредоточенно рассматривал шифрованный документ, и лицо его кривилось в злобной усмешке.

Не удержавшись, Торрес пробормотал вполголоса несколько слов, которые здесь, в диком уголке девственного леса, все равно никто не мог бы подслушать, а услыхав, не мог бы понять.

— Да, — сказал он, — всего какая-нибудь сотня четко выписанных строк, а между тем я знаю человека, для которого в них заключен вопрос жизни и смерти! А за жизнь платят дорого!

Он кинул на бумагу алчный взгляд.

— Если взять всего лишь по рейсу[7] за каждое слово одной только последней фразы, и то уже получится кругленькая сумма! Эта запись дорогого стоит — в ней подлинные имена участников.

Торрес замолчал и принялся считать в уме.

— Здесь пятьдесят четыре слова! — воскликнул он.— По рейсу за слово — составит пятьдесят четыре рейса. С такими деньгами можно жить припеваючи и ничего не делать — хоть в Бразилии, хоть в Америке. А если потребовать столько же за каждое слово документа! Тогда я считал бы рейсы сотнями! Тысяча чертей! У меня в руках целое состояние, и я буду последним дураком, если упущу его!

Казалось, руки Торреса уже ощупывают сказочное богатство, а пальцы погружаются в груды золотых монет.

Тут мысли его вдруг приняли иное направление.

— Наконец-то я близок к цели! — вскричал он.— И ничуть не жалею о трудностях долгого пути от берегов Атлантического океана до верховьев Амазонки! Ведь могло статься, что нужный мне человек уехал бы из Америки и поселился за тридевять земель отсюда. Как бы я тогда до него добрался? Но нет! Он здесь: стоит мне влезть на вершину высокого дерева, и я увижу крышу дома, где он живет со всей своей семьей!

Снова схватив листок в руки и возбужденно размахивая им, бразилец продолжал:

— Сегодня же вечером буду у него! Сегодня же он узнает, что его честь и жизнь заключены в этих строчках! А когда захочет получить шифр, чтобы их прочитать,— ну что ж, тогда пускай раскошеливается! Если потребую, отдаст за него все состояние, как отдал бы свою кровь. Тысяча чертей! Товарищ, доверивший мне сию бумажку и раскрывший ее тайну, не подозревал, что сделает меня богачом!

Торрес в последний раз взглянул на пожелтевший листок и, бережно сложив, спрятал в медную коробку, служившую ему кошельком.

Все его состояние умещалось в коробочке величиной с портсигар. Он хранил в ней монеты всех граничащих с Бразилией стран: два двойных кондора из Соединенных Штатов Колумбии, каждый стоимостью примерно по сто франков; венесуэльские боливары франков на сто; перуанские соли на такую же сумму; несколько чилийских эскудо, самое большее на пятьдесят франков, и еще кое-какую мелочь. Все вместе они составляли не более пятисот франков.

Несколько месяцев назад Торрес неожиданно оставил должность лесного стражника, поднялся вверх по бассейну Амазонки и, перейдя границу Бразилии, вышел на территорию Перу.

Путешественнику не требовалось много денег на путевые расходы. Он ничего не платил ни за жилье, ни за одежду; пищей его снабжал лес. Ему хватало нескольких рейсов на табак, который он покупал в миссиях[8] или в деревушках, попадавшихся по дороге, и на то, чтобы наполнить горячительным дорожную фляжку. Таким образом он покрыл большое расстояние, почти ничего не тратя.

Торрес положил коробку в небольшое углубление под корнем. Обычно он держал ее в кармане куртки, но сейчас решил спрятать понадежнее.

Стоял палящий зной. Тяжелый воздух будто застыл в полной неподвижности. Если бы на церковной колокольне в ближайшей деревне имелись часы, они пробили бы два пополудни, и даже слабый ветерок донес бы их бой до Торреса, который находился всего в двух милях от нее. Но бродяге незачем рассчитывать свои действия с особой точностью. Он завтракает и обедает, когда захочется или когда получится, а засыпает, как только его сморит сон. Если для него не всегда накрыт стол, то постель под тенистым деревом готова в любое время.

Бразилец все утро шагал по лесу, а теперь немного перекусил и был не прочь передохнуть, с тем чтобы часика через два с новыми силами пуститься в дорогу.

Однако Торрес никогда не укладывался сразу, без приготовлений: пропускал глоток-другой чего-нибудь покрепче, а потом выкуривал трубочку. Водка возбуждает мозг, а табачный дым навевает туманные грезы. Во всяком случае, так считал Торрес.

Бродяга поднес к губам флягу из выдолбленной тыквы с напитком, известным в Перу под названием «чика», а в верховьях Амазонки чаще именуемый «кайсума». Его приготовляют из сока сладкой маниоки[9], которому дают перебродить. Наш лесной стражник, человек с луженой глоткой, считал необходимым добавлять к чике еще и изрядную дозу тафии[10].

Сделав несколько глотков, он встряхнул флягу и с огорчением убедился, что та почти пуста. Затем, достав короткую трубку, сделанную из древесного корня, набил ее крепким бразильским табаком старинного сорта «петен».

Табак Торреса не имел ничего общего с современным первосортным «скаферлати», но будучи непривередлив в вопросе курева, как и во многих других, достал огниво, высек огня, разжег немного липкого вещества, известного под названием «муравьиного трута», и раскурил трубку.

После десятой затяжки глаза его закрылись, трубка выскользнула из рук, и он уснул или, вернее, впал в забытье, которое нельзя назвать настоящим сном.

Глава II ВОР И ОБВОРОВАННЫЙ

Торрес проспал около получаса, когда под деревьями послышалось легкое шуршание. Казалось, кто-то шел босиком, стараясь ступать осторожно, чтоб его не услышали. Если бы бродяга не спал, он бы сразу насторожился, так как старался избегать нежелательных встреч. Еле слышный шорох затих возле дерева, под которым лежал Торрес.