Цирил Космач - Баллада о трубе и облаке

• Название: Баллада о трубе и облаке
• Автор: Цирил Космач
• Издательство: Радуга
• Жанр: О войне
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-0022019-3

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.

С «Балладой о трубе и облаке» советский читатель хорошо знаком. Этот роман — реквием и вместе с тем гимн человеческому благородству и самоотверженности простого крестьянина, отдавшего свою жизнь за правое дело. Повесть принадлежит к числу лучших произведений европейской литературы, посвященной памяти героев — борцов с фашизмом.

---

БАЛЛАДА О ТРУБЕ И ОБЛАКЕ

I

Печально пела труба, и в голубом небе безмятежно плыло белое облако.

А чуть погодя…

Вначале все было очень просто и даже хорошо.

Они поставили на пол чемодан, рюкзак и пишущую машинку. Комната выглядела уютной, но немного темной. Быть может, она только казалась темной, потому что снаружи все было залито огненными лучами яркого послеполуденного солнца, отвесно падавшими с синего неба.

Хозяин ладонью вытер лоб и ленивым движением стряхнул со лба капли пота. Потом, прислонившись к подоконнику, почесал заросший подбородок. Это был высокий, тощий крестьянин, голый до пояса, в коротких штанах; он стоял в проеме окна, выходившего в узкий внутренний двор, куда падал поток ослепительного солнечного света, и поэтому был темным, почти черным.

Петер Майцен сразу подошел к столу, лишь мельком посмотрел на него. Взглянул машинально, по привычке. И так же быстро определил: «Почерневшая готическая статуя великомученика несколько увеличенных размеров».

Он решил, что сравнение удачно, но тут же и это сравнение, и сам человек стали ему безразличны. Голову переполняло множество образов, и на душе было слишком радостно. Он стремительно взялся за расшатанный стол и начал двигать его по неровному полу, чтоб установить покрепче.

Хозяин шаркнул ногой и глотнул воздух. Потом почесал подбородок и произнес:

— Хм, такое дело… Вы, значит, пишете?

— Пишу! — кивнул Петер Майцен.

— Хм, такое дело… Однако можно подумать, что вы учитель… или врач… или еще кто-нибудь в таком роде…

— А вот и не так! Я ведь без очков! — пошутил Петер Майцен. Был он среднего роста и средних лет. И выглядел сегодня веселым, оживленным, совсем под стать своей пестрой рубашке. «Я счастлив! Счастлив! Счастлив! — стучало его сердце в таком бурном ритме, что он даже чувствовал какую-то неловкость. — Счастлив, как ребенок. Я взволнован. Взволнован, как юноша, который впервые идет на свидание».

— Хм, такое дело, — протянул хозяин. — И вы пишете книги?

— Книги… — «А ведь это почти соответствует истине».

— Истории, так сказать?

— Истории… — «И всегда словно в первый раз».

— И выдумываете из своей собственной головы?

— Из своей собственной… — «Только женщина всегда другая». Петер Майцен усмехнулся, но лицо его на миг потемнело, будто по нему пробежала тень.

— Хм, такое дело, — поддакнул, почесывая подбородок, хозяин. — Это, так сказать…

— Ну конечно! — живо перебил его Петер Майцен.

— Я хотел сказать, что вы пишете… пишете вот так.

— Как? — оглянулся Петер Майцен. И в ту же секунду, поняв, радостно улыбнулся. — Разумеется, разумеется! Вот так, вот так! — Он легко повел плечами и отбросил светлые волосы с высокого лба. «Стоит наклонить голову над машинкой, и мысли сыплются из нее, как орехи из мешка». На его лбу, щеках и вокруг губ пролегло немало глубоких морщин, оставленных будничными заботами, прорезанных острыми ножами частых огорчений. Но сейчас лицо его озаряло вдохновение, возникшее еще в пути.

— Хм, такое дело, — продолжал хозяин. — Что в голову придет, то и напишете?

— Что в голову придет, то и напишу… — «Так просто, что дальше некуда! И если бы ты знал, до чего ж это приятно, приятно!»

— А иногда что-нибудь услышите и потом напишете?

— Бывает! — согласился Петер Майцен и снова скользнул по нему взглядом. «Верно, ты хочешь предложить что-нибудь свое? Но погоди, братец! Сейчас некогда! Меня ждут старые герои! Уже долгие годы ждут! Нетерпеливо ждет меня старый Темникар».

— Хм, такое дело, — тянул хозяин. — С людьми всякое случается.

— Всякое, всякое…

— И даже с обыкновенными людьми!

— Да ведь обыкновенные люди и есть необыкновенные.

— Хм, такое дело…

— А необыкновенные — большей частью самые обыкновенные.

— Хм, такое дело… Люди есть люди.

— А может быть, и нет! — вдруг возразил Петер Майцен.

Крестьянин глотнул воздух.

— Хм, такое дело… Иногда и нет!

— Нет, нет! — живо качал головой Петер Майцен, будто эта горькая истина чрезвычайно его обрадовала.

Крестьянин опять глотнул воздух.

— Что делать! — покорно вздохнул он. — Так уж повелось.

— Хм, такое дело! — невольно и неожиданно для себя сказал Петер Майцен и оглянулся. Сильной рукой он подхватил свой чемодан, легко кинул его на постель и раскрыл. В чемодане лежали книги, бумага и папки с неоконченными рукописями и черновиками.

— А о войне, — снова заговорил хозяин, — о войне вы тоже пишете?

— О войне тоже.

— Хм, конечно… Ведь о войне много чего еще можно написать.

— Много чего! Много чего! — закивал Петер Майцен. — И не только об атаках, боях, победах и о трубе, что после победы гремит свое «тра-ра-ра»! — Он положил пачку бумаги на край стола, приставил ладони к губам, поднялся на цыпочки и протрубил на три стороны света: — Тра-ра!.. Тра-ра-рааа!.. Тра-ра-раааа!

Хозяин вздрогнул и испуганно выпучил глаза.

— Ну как? A-а, вы удивляетесь, что я затрубил! — весело засмеялся Петер Майцен. — Ох, да вы разве не слышали, что художники — те же дети! Озорные и шаловливые невинные дети! Совершенно несерьезные люди! Разве серьезные люди станут мять глину, смешивать краски, писать стихи и разные истории? Еще чего! Это ведь детская забава. Потому серьезные люди художников всерьез и не принимают. И умные женщины их тоже считают дуралеями.

Крестьянин откашлялся и громко проглотил слюну.

— Хм, такое дело… Женщины…

— Такое дело! Такое дело! — прервал его Петер Майцен. Подбоченясь левой рукой и подняв правую, он пророчески вытянул указательный палец. — А после смерти приходит слава! Похороны за государственный счет, мемориальная доска на доме, где родился, жил и творил, мемориальная доска на доме, где умер, улица его имени, надгробие, памятник! А потом выступит бесстрашный отряд ученых, точно внимательных полицейских; угрюмо нахмурив лбы, поджав губы, они сперва сунут свои длинные носы во все его бумаги и бумажки, которые не успели сжечь домашние, потом пустятся по извилистым следам его жизни и в поте лица своего точно выяснят, куда он ходил, где бывал и пил, сколько у него было любовниц и как они выглядели, что он поделывал тут и что творил там, где служил в армии, где находился на штатской службе, сколько зарабатывал и как поступал со своими деньгами! Вполне профессионально, хотя и без перчаток, они ощупают его печень, почки и мочевой пузырь — о, мочевой пузырь у художников чуть ли не самое главное дело! — исследуют кишечник, вскроют сердце, распилят череп и измерят его, взвесят мозг, пересчитают ребра и волосы на груди! Ну, и всяк по-своему — ведь речь как-никак идет о том, чтоб доказать собственную оригинальность! И почему бы не доказать, раз представляется случай? Холодно и деловито они станут утверждать, что знаки препинания он расставлял по смыслу, а не в соответствии с общепринятыми правилами; что язык у него живой, образный и легкий, хотя нельзя сказать, что крепкий; что он был хорошим стилистом, пожалуй, даже слишком хорошим, ведь иногда его заносило в другую крайность, в артистизм; что он был мастером веристского, реалистического диалога, хотя его и нельзя причислить к чистым реалистам; что в его произведениях много эпических моментов, но ему никогда не удавалось подняться до подлинно эпического письма; что он оставался закоснелым лириком с весьма ощутимым романтическим душком; что сатирическая жилка у него была сильна и потому нередко касалась того, чего не следовало касаться; что его мысли, изящно сформулированные, большей частью даже оригинальные, тем не менее не могут считаться необыкновенно глубокими; что он придерживался передовых взглядов, хотя явно не слишком обременял себя изучением социологии; что образы у него жизненные и яркие, персонажи из плоти и крови, однако не монументальные, высеченные из камня фигуры; что он глядел на мир несколько свысока, с легкой усмешкой, хотя на самом деле был исполнен гуманизма; что он написал очень мало, но манера его письма изысканная, достаточно своеобразная и впечатляющая, хотя в конечном счете ему все-таки чего-то не хватает; что… что… короче говоря, вопреки всему и несмотря ни на что, он был человеком и художником, и по-настоящему жаль, что слишком рано сошел в могилу… Знаете, считается, будто все художники умирают рано, даже если им перевалило за сто…

Крестьянин удивленно моргнул и глотнул воздух.

— Хм, такое дело… Говорят, смерть никогда не приходит слишком поздно.

— Вы так думаете? — живо возразил Петер Майцен. — Иногда люди ждут ее и зовут, а ее нет и нет.

Крестьянин раскрыл рот, и костлявые его пальцы застыли на заросшем подбородке.