Карпов Васильевич - Маршальский жезл

• Название: Маршальский жезл
• Автор: Карпов Васильевич
• Жанр: Советская классическая проза

---

Я вспомнил случай, который должен был огорчить Шешеню, и решил сейчас, пользуясь удобным моментом, сгладить свою вину:

– Помните, вы были недовольны содержанием политзанятий, скучными их считали?

– Помню, перед партийным собранием говорили.

– Точно. Вы меня исподволь готовили к выступлению. А я постеснялся, не выступил. Обиделись вы тогда? Труд ваш пропал зря.

Шешеня посмотрел на меня с хитринкой:

– Я тогда сам к выступлению на партийном собрании готовился. И труд мой не пропал. Я узнал солдатское мнение, и, хотя ты не выступил на собрании, разговор побудил тебя к размышлениям. Помнишь, «агитировать» - значит «побуждать, волновать». Значит, цели своей я достиг?

Ну и замполит, у него, как у гроссмейстера, на десять ходов вперед все известно.

Опять в полку фотоэпидемия. После приказа министра об увольнении каждый хочет запечатлеть на снимке себя, друзей, командиров, казарму, памятные места в полковом городке. Фотографируются в одиночку, вдвоем, отделениями, ротами.

Очень рассмешил всех капитан Узлов. Вышел из казармы в сопровождении старшины Мая, с крыльца окинул взором тех, кто сидел на лавочках поблизости, и тех, кто позировал перед аппаратами. Позвал:

– Рота! Ко мне!

Мы подбежали.

– У меня есть готовые фотографии, может быть, их возьмете на память? - Капитан принял от старшины объемистый пакет, достал из него несколько снимков, объявил: - Зыков, Агеев, Кузнецов, Дыхнилкин…

Я взял свою фотографию, и губы невольно расползлись в улыбку. С другими ребятами происходило то же:

– Ну как, узнаете?

Узнать себя было трудно. С фотографии глядели худенькие, белотелые мальчишки. Старшина Май на одной из первых физических зарядок запечатлел облик новобранцев. Смешно и даже немножко грустно было смотреть на себя. А ведь именно такими пришли мы в армию.

– Возьмите на память обязательно, - посоветовал Узлов, - самая убедительная, наглядная агитация. Младшим братьям покажите. Пусть видят, что армия с человеком делает.

Мы долго разглядывали фотографии, смеялись.

– Смотри, заправочка у меня, как из стиральной машины вынули!

– А я из сапог запросто мог выпрыгнуть.

– Нет, вы сюда гляньте, грудь-то, грудь как выкатил, все мослы через кожу вылезли, скелет изучать можно!

Старшина Май как бы между прочим заметил:

– И ни одного знака солдатской доблести.

Мы невольно посмотрели друг на друга - верно! Сейчас у каждого на груди целый ряд значков: «Отличник Советской Армии», второй разряд по бегу или по другому виду спорта, водитель третьего класса, ГТО, жетоны за победы в соревнованиях и алые комсомольские флажки с барельефом Ленина. А для меня самое главное - уезжаю из армии с драгоценной книжечкой кандидата в члены партии.

Да, удивил нас капитан Узлов! Как факир, накрыл магическим покрывалом человека, раскрыл и показал его совсем другим. А если бы можно было изобразить и зафиксировать перемены, которые произошли в нашем сознании! Вот где чудеса!

* * *

В комнате штаба, где трудится Вадим, все напоминает о майоре Никитине, его стол, стул, чернильный прибор. Нового начальника химслужбы еще не назначили. Стол пустой.

С Вадима форс слетел, на лице озабоченность. Движения и походка его стали более порывистыми, равнодушия как не бывало. Он даже говорит как-то по-другому, грубовато, и шуточки жестче стали.

– Зайди к моим предкам, расскажи обстановочку…

– А ты что, не едешь? - изумился я.

– Нет.

– Почему?

– Нельзя бросать Никитиных в такой момент.

Вот не ожидал! Вадим никогда ни с кем не считался, лишь бы ему было хорошо!

– Даже в отпуск не поедешь?

– Нет. Они не верят, что я вернусь…

– А что тебе их вера? Ты не муж Поле.

Вадим уставился на меня злыми глазами:

– Соображаешь, что говоришь?

– А что?

– Они отца похоронили, еще земля не просохла, а я рвану, да?

– Ты меня не понял, - стал я выкручиваться. - Домой надо съездить, мать, отец ждут.

– Вот и прошу тебя, зайди, растолкуй, в чем дело. И вообще… - Вадим посмотрел на меня пристально: - Ты помнишь, приходил ко мне с одним разговором?

– Мало ли мы с тобой говорили за эти годы…

– Тот разговор был особенный. Он у нас не получился. Помнишь, я тебе сказал, что сам еще не разобрался во многом.

– Помню. Я тогда заявление в партию подал.

– Так вот, Витек, я обманул тебя тогда.

– В чем?

– Ну в том, что не разобрался. Все мне давно было ясно. Теперь и ты поймешь, почему я к своим старикам не очень-то хочу возвращаться: у нас в доме знаешь какие порядки были?

– Откуда мне знать? Я у тебя дома не бывал.

– Хоть бы и бывал, все равно ничего не заметил бы. Я сам только здесь, в армии, понял, что к чему. У нас в доме свой мир. Как маленькая планета. Перемены, невзгоды, события наш порог не переступали. У нас всегда было чисто, сыто, тихо. Папа разворачивал свежую газету и говорил: «Ну, что они еще придумали?» «Они» - улавливаешь?

– Да.

– Не смогу теперь я с ними жить. Не хочу. Но об этом им говорить не надо. Просто скажи: вернусь попозже. Вот так, старик, не вышел из меня киноактер!

– А что изменилось? Поезжай учиться вместе с Полей.

– Как говорит Натанзон: будем поглядеть. Пусть Нина Христофоровна успокоится.

– Она же всегда мечтала отсюда выбраться.

– Да, пока здесь не было могилы. - Вадим помолчал. - Вот такая ситуация, старик, не муж я вроде, но столько авансов надавал, что назад возвращения нет. - Опять помолчал и добавил: - Да и не только поэтому, что авансы давал, без Поли я теперь никуда. - Соболевский усмехнулся. - Вот такие, старик, дела. В общем, пиши, не забывай.

Я вспомнил слова Вадима в день нашего прибытия в гарнизон: «Не все отсюда вернутся». И вот именно он один не возвращается, хотя и совсем не по той причине, которую подразумевал.

О моем решении поступить в военное училище Соболевский сказал:

– Жалко два года. Если бы сразу после призыва пошел в училище, сейчас второй курс кончал бы!

– Не мог я тогда поступить. Ты же помнишь, какие мы были. Что об армии думали?

– Да… - ухмыляясь, покачал головой Вадим.

– Полный курс солдатской науки, я думаю, мне пригодится.

– Верно говоришь. Будет из тебя офицер высшего класса!… Завидую.

Мы простились тепло… Я подумал о том, что приехал в армию вроде бы другом Вадима и расстались теперь тоже друзьями, только дружба наша за эти два года стала какой-то другой.

Смотрю я на пески, и почему-то сжимается сердце. Так бывает, когда расстаешься с кем-то дорогим и близким. Эх, жаль, что я не поэт! Написал бы что-нибудь вот такое. Будто волны, вскинулись мне навстречу барханы и замерли, ожидая, что я им скажу на прощание.

Ну что ж, признаюсь, испугался я вас поначалу. Мертвыми и страшными, как все связанное со смертью, казались вы мне. Теперь я знаю тебя, пустыня, ты совсем не страшная, ты живая, богатая и добрая. Бывают такие старухи, за суровой внешностью которых спрятана величайшая нежность. Только отдаешь ты свои богатства людям сильным и настойчивым, таким, как Степан или Умаров.

Я всегда буду тебя помнить, пустыня. Кое-кто из наших ребят приедет к тебе. Ведь надо узнать, почему повернула Амударья из Каспийского в Аральское море. Наверно, придется-таки водворить ее в старое русло, плодороднейшие земли заждались влаги.

Может быть, кто-то из наших ребят будет строить первую солнечную электростанцию? Игорь Климов, возможно, отправится искать золото. А может быть, в лаборатории какой-нибудь ученый уже нашел эликсир, и от него твои пески скоро превратятся в плодородные земли, и Карим Умаров со Скибовым приедут сюда выращивать хлопок? Зови к себе этих парней, пустыня, мани их! Жизнь и слава твоя в людях, в их делах. Без людей ты просто песок, мертвая заплатка на земном шаре.

Прощай, пустыня… Нет, до свидания! Может быть, мы еще встретимся!

Только сейчас, когда тоска сжимает сердце, оттого что расстаюсь с полком, понял, почему старшина Май остался на сверхсрочную службу в Каракумах, почему Жигалов решил быть кадровым офицером. Причин, конечно, много. Но одна из них - привязанность! И видно, каждому человеку отпущена на всю жизнь ограниченная норма этой самой привязанности. Нельзя сразу любить и северные вьюги, и азиатский зной. Да, пожалуй, дело и не в климате, а в людях, с которыми долго прожил, многое сделал и испытал. Привязанность, наверное, можно проявить, как настоящую любовь к женщине, только раз. Вот старшина Май остался здесь сверхсрочником и будет служить еще пять или десять лет. А может, и уедет скоро. Но всегда, где бы он ни жил, будет вспоминать и полк, и Каракумы с любовью.

Вот она какая любопытная штука, эта привязанность.

Или вот еще нечто похожее на нее. Когда призвали в армию, я мечтал стать ракетчиком или моряком, ну в крайнем случае танкистом. Какие душевные терзания испытал я, угодив в пехоту! А теперь, прослужив два года, я ничуть не жалею, что провел их в пехоте. Дело совсем не в том, пешком ты ходишь или тебя возят. Кстати, правильно говорят: современная пехота пешком только на парадах шагает. У меня эти два года прошли так интересно, насыщенно и полезно, что я уверен: нигде в другом месте служба так не сложилась бы. Сколько интересных людей повстречал в нашем полку! Попади я в другую часть, не знал бы Жигалова, Шешеню, Узлова, Мая, а ведь они сыграли огромную роль в моем будущем. Значит, и будущее мое сложилось бы не так удачно, как теперь.