Фока Бурлачук - Нержавеющий клинок

• Название: Нержавеющий клинок
• Автор: Фока Бурлачук
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В сборник русского писателя, живущего на Украине, вошла повесть «Талисман» — о волнующей судьбе портрета В. И. Ленина, взятого советским танкистом на фронт, а затем подаренного чехословацкому патриоту. С портретом великого вождя связаны судьбы людей, посвятивших свою жизнь осуществлению ленинских идей. Рассказы — о подвиге воинов в годы борьбы с фашизмом, а также на историческую тему — о фельдмаршале Кутузове, генерале Остермане-Толстом и др.

---

В зале стояла суровая тишина. Гаевой раскрыл свой чемоданчик, достал оттуда пробитую осколком каску и сказал:

— Каску вашего однополчанина я привез вам… Память о грозном минувшем никогда не должна умереть. И она не умрет…

Провожали ветерана всем полком, гремел оркестр. Набежали дождевые тучи, стал накрапывать мелкий дождик, но дышалось легко и свободно…

Перед тем, как сесть в машину, старый воин подошел к дубу Ласточкина, снял артиллерийскую фуражку, которую ему подарили на память солдаты, и низко склонил голову. Видно, больше не увидимся, подумалось ему.

Последний ход

Надежда Андреевна Двинская родилась и выросла в городе на Неве. Дочь потомственного рабочего в семнадцать лет пришла на «Красный путиловец», ставший для нее родным домом.

Путиловцы гордились тем, что на их заводе в свое время работал токарем будущий всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, а потом неоднократно выступал Ленин.

Десять тысяч путиловцев ушли отстаивать Советскую власть в годы гражданской войны и иностранной интервенции. В их числе был и муж Надежды Андреевны — токарь Григорий Двинский. Ушел и не вернулся. Володе было всего три года, когда у него не стало отца. Тяжелой зарубинкой в его памяти остались те годы, когда в углу комнаты, на тумбочке, круглые сутки мерцал фитилек маленькой лампадки. Его не тушили потому, что он был источником огня. Потуши фитиль — и тогда ни печку растопить, ни керосинку зажечь. Соседи часто забегали «одолжить» огонька. А еще он помнил, как в дни революционных праздников рабочие завода приносили ему подарки: самодельные игрушки, кое-что из одежды и продуктов. Володя мечтал стать токарем и быть сильным, как отец. От постоянного недоедания он часто болел.

Как-то, сидя у его постели, Надежда Андреевна шершавой ладонью гладила белокурую головку, тяжело вздыхала и выразила вслух свое заветное желание:

— Скорей бы ты подрос…

— Не волнуйся, мамочка, подрасту. Вчера я уже Аркашку поборол…

Володя выполнил свое обещание: в семнадцать лет пришел на завод. А оттуда комсомольцем добровольно пошел в Красную Армию. В Ленинград возвратился слушателем Военно-медицинской академии.

Еще когда сын учился на первом курсе, Надежда Андреевна задумала изготовить и преподнести ему подарок. После работы оставалась в цехе, вытачивала миниатюрные шахматные фигурки, а потом и доску для них. Володя с детства увлекался шахматами, вот мать и решила порадовать его. Ювелирная работа над шахматами отняла годы. Когда подарок был готов, мать задумалась: какую надпись сделать на них? Внезапно начавшаяся война подсказала: «Милому Володе. Возвращайся с победой. Мама. 22 июня 1941 г.».

Был прощальный вечер. В кругу друзей и родственников Надежда Андреевна вручила сыну подарок.

Володя обнял мать, поцеловал и, рассмотрев шахматы, удивленно спросил:

— Мамочка, кто сумел смастерить такое чудо? Это же произведение искусства!

— Все сделала своими руками, сынок, четыре года трудилась…

— Этими шахматами не играть, а только любоваться! — восхищался сын.

…Третью ночь подряд по пыльным июльским дорогам перемещались части артиллерийской дивизии. Ночи были короткие, и движение продолжалось до утра, пока авиация противника не подымалась в воздух.

На юрком «газике», в старом, запыленном плаще с воспаленными от бессонных ночей глазами, обгоняя колонны, мчался командир дивизии генерал-майор Харламов. Он хмуро поглядывал в ветровое стекло. Из головы не выходили слова приказа командующего фронтом: «Совершить форсированный марш и быть готовым к участию в прорыве обороны противника на левом фланге фронта…»

В голове частей дивизии шла бригада полковника Ризаненко. К рассвету она миновала город Опочку и теперь втягивалась в лес западнее реки Иссы. Небольшая полноводная Исса была последним пунктом перед остановкой частей на дневной отдых. Не оборачиваясь, генерал спросил у адъютанта:

— Мягков, сколько орудий отстало в бригаде Ризаненко?

— Я насчитал пять.

— Это черт знает что! — возмутился комдив. — Еще несколько переходов — и всю артиллерию оставим по кюветам. А нам ведь в бой и без передышки!

Генерал повернул голову к адъютанту, голос его смягчился, глаза потеплели:

— Скажи мне, Мягков, ты понимаешь значение слов: «без передышки»?

— Что же здесь непоятного? — ответил адъютант.

— Ничего ты, брат, не понимаешь… Вот, к примеру, взять немца. Хорошо он воюет? Хорошо, но без передышки не может. Без передышки он не вояка. Ему обязательно нужна передышка. Только наш, советский солдат способен воевать без передышки! Вот в чем секрет наших успехов…

Несколько минут ехали молча, а когда обогнали бригаду Ризаненко, генерал переспросил Мягкова:

— Так сколько ты насчитал отставших машин?

— Пять. Но и в других бригадах не меньше, товарищ генерал.

— Сравнил кота с зайцем! — произнес свою любимую поговорку генерал. — Бригада Ризаненко у нас орденоносная, ее нельзя сравнивать с другими. С нее и спрос иной…

Артиллеристов бригады полковника Ризаненко хорошо знали на фронте. Это они прямой наводкой расстреливали вражеские танки в районах Лычково и Парфинаво, Рамушево и Михайловское. Стволы многих орудий украшали красные звездочки, обозначавшие количество подбитых танков. Не зря еще в сорок первом бригаду прозвали краснозвездной. Артиллеристы гордились своим командиром — полковником Ризаненко, заслужившим первым в дивизии боевой орден Красного Знамени.

…В лесу, где артиллеристы остановились на дневку, солнце еще не успело разогнать ночную прохладу, было сыро и свежо. Солдаты читали листовки, в которых сообщалось о победах на фронтах, брились, приводили себя в порядок. Дымились походные кухни, пахло жареным луком и сосной.

Из глубины леса доносились слова песни, написанной солдатским поэтом:

…Ты братом стал моим в бою, товарищ,
Родной дивизия нам стала навсегда…

Ризаненко только успел побриться, как в нескольких шагах от его машины остановилась «санитарка». Из нее вышел врач-хирург, майор медицинской службы Двинский. Несколько дней назад Двинского назначили начсандивом. Щупленький, небольшого роста, он носил необыкновенно крупные очки, за что бойцы прозвали его Очкариком. Протирая платком запотевшие стекла и улыбаясь, он подошел к Ризаненко.

— Не ждали?

— Всегда рад. Хорошо, что заехал, вместе позавтракаем, а пока, может, сыграем партию? Где там твои «комарики?» — так полковник называл шахматы за удивительно маленькие размеры фигур. Двинский постоянно носил их в кармане.

Как только Двинский достал шахматы и разложил их на пеньке, игроков обступили любопытные. Игра была в разгаре. Двинский обдумывал очередной ход. К комбригу подбежал запыхавшийся дежурный:

— Товарищ полковник, в первый дивизион прибыл генерал Харламов.

Ризаненко знал привычку комдива появляться там, где его не ждут, и не удивился его внезапному приезду. Громко бросил: «По местам!» — и направился в расположение первого дивизиона. За полковником едва поспевал майор Двинский.

— Ты запомнил расположение фигур? Доиграем потом, — на ходу бросил Ризаненко.

— Прошу вас, Никита Николаевич, помнить, что очередной ход мой. А может, нам обоим генерал даст сейчас мат, — шутил Двинский.

Окруженный офицерами генерал сидел прямо на траве, подостлав свой видавший виды плащ, и рассказывал о том, как он пять суток отдыхал во фронтовом доме отдыха, созданном для воинов, отличившихся в боях. Дела в дивизии шли хорошо, и генерал был в добром настроении. Ризаненко и Двинский подошли к генералу, хотели было доложить, но генерал, махнул рукой.

— Через два дня ко мне в дом отдыха прислали капитана Вирского с документами, которые я должен был подписать, — продолжал рассказ генерал. — Капитан найти меня не смог, да и не мудрено: в селе более тысячи дворов. Тогда он зашел к коменданту, у которого записывали всех проезжающих, но и там моей фамилии не оказалось. Я узнал об этом, когда возвратился в штаб. Думаю: как же так? Позвал своего ординарца, спросил: «Миша, ты тогда зарегистрировался в комендатуре?» — «А как же, сам лично записал в книгу прибывающих». — «И что же ты записал?» — «Очень просто, — ответил Миша, — „рядовой Омухриенко и с ним один генерал“».

Взрыв смеха заглушил последние слова генерала. Он поднялся, подошел к Ризаненко и к Двинскому, пожал им руки, добродушно спросил:

— Вы, наверно, уже успели сыграть в шахматы?

— Только присели, — признался полковник, — а тут вы.

— В шахматы играет, а до того, что по кюветам орудия разбросал, ему дела нет, — посуровел генерал.

— Все до единого на месте, товарищ генерал, — спокойно ответил Ризаненко.