Сергей Снегов - В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

• Название: В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5-289-00167-0

В очередной сборник фантастики ленинградских писателей входят повести и рассказы, в которых подняты проблемы развития человеческого общества в будущем, защиты окружающей среды, общения с внеземным разумом, раскрытия неограниченных возможностей человеческого мозга.

---

— Минутку! — крикнул в спину Супоросова опомнившийся первым лейтенант Волков и стал торопливо выбираться из своего ряда. — Стоять, гражданин Супоросов!

Куда там! Яростный пинок в дверь, и Гертруд Супоросов выскочил из красного уголка. С опозданием выскочил из помещения и Юрий Волков. Но, как мгновенно подумалось всем, супоросовская фора была велика и вполне позволяла тому совершить расправу над Валерием Селецким до вмешательства милиционера.

— Кто-нибудь! — отчаянно крикнула старушка Крупнова, хватаясь за сердце. — Помогите! Ведь он же его…

Поздно, поздно! Даже Юрию Волкову, тренированному милиционеру, поздно! Оставалось только слушать.

Мертвая тишина рухнула на зал. Председатель Степан Гаврилович подался вперед за своим столом, весь багровый и набыченный, упер кулаки в столешницу. Вскочивший было Хохлин замер в трудной позе, вытянув шею. Все головы были повернуты к двери, за которой, как знали все, был коридор, кончавшийся лестницей. На лестнице сейчас курил ничего не подозревающий Валера, а по коридору, с жаждой свершить свой суд и свою расправу, стремительно шагал разъяренный, неуправляемый уже Гертруд Супоросов. Люди, сидя в мертвой тишине, прислушивались к тому, что происходило за стеной. Вот оборвались тяжкие шаги — Супоросов достиг врага. Предостерегающий вскрик лейтенанта. Рычание Супоросова. Голос Селецкого. Рычание. Вскрик! Вскрик Юрия Волкова. Еще чей-то вскрик, и еще. А затем — плач, испуганный, жалобный, какой-то детский…

В грохоте сдвигаемых и роняемых стульев публика вскочила на ноги, в едином порыве негодования закричала, заговорила, качнулась к выходу, торопясь и мешая друг другу, и вдруг попятилась, распалась на две стороны, давая проход вернувшемуся лейтенанту Волкову.

И такое бледное и растерянное лицо было у молодою милиционера, что в зале вновь воцарилась мертвая тишина.

Дойдя примерно до середины прохода, Волков остановился, оглянулся на дверь. И тотчас же в дверях показался какой-то плачущий мальчик лет десяти-двенадцати. Как слепой, он сделал несколько шагов по направлению к судейскому столу, остановился и, уткнувшись лицом в ладони, заплакал еще горше.

— Что с тобой, мальчик? — сострадая, спросила Ксения Карповна. — Кто тебя обидел?

— Я не мальчик! — прорыдал тот и убрал от лица ладони.

— Валера! Я аннулировал! — закричал в сторону двери вскочивший с подоконника старик Клименко. — Аннулировал я!

— Трудик! Маленький мой! — с невыразимой нежностью вскричала красавица Супоросова и, откинувшись на стуле, замерла с закрытыми глазами, по-видимому потеряв сознание.

— Я не мальчик! — рыдал мальчик. — Я Супо… росов! Ксения Карповна, запроко… колируйте, пожалуйста, ее-е-еее!..

НАТАЛИЯ НИКИТАЙСКАЯ ПАРАПЫ ПЕТРОВА Рассказ

Он ушел не оглядываясь. Прямая спина. Руки в карманах. Вскинутая гордо голова. Таким она его видит.

И по его виду она должна решить, что он спокоен и уверен в своей правоте. И наверняка его спокойствие вызовет у нее слезы. Ну что ж, пусть поплачет. Женщинам это на пользу. Хотя настоящих причин у Полины нет.

A если бы она умела видеть не только этот его решительный уход, не только упрямое выражение лица и замкнутость, происходящую, как ей кажется, от недостатка чувств, а разглядела бы подлинное его состояние не стала бы мучиться.

Ему сейчас ничуть не лучше, чем ей. Только он не плачет — не умеет и не считает нужным.

Наверное, им обоим было бы легче, если бы он что-нибудь сказал. Нет, не те необязательные, заполняющие свободное пространство, но не человеческую душу слова, которые он произносит, а те слова, которых она ждет. И главное, они есть в нем, бродят, возникают, но — увы! — никак не обращаются в звуки. Для него высказанное слово — уже дело. А к этому делу он пока не готов, если вообще на него способен.

Так уже было — он уже уходил, оставляя ее плакать и посыпать солью раны. Было десятки, а может, и сотни раз. Но, несмотря на изнуряющий опыт, она еще не теряла надежды. Не такой у нее характер, чтобы отчаиваться. Он может еще не один раз позволить себе уйти, и это не повлечет за собой разрыва, или тем более скандала, или, спаси бог, потери равновесия, могущей повлечь за собой необдуманный поступок.

Петров посмотрел на браслет, подаренный ему Полиной. Красивая серебряная вещь. Смешно и трогательно, как она помнит всякие даты и события, эта Полина. Конечно, он был когда-то, их «первый поцелуй», но был давно. Для Петрова важнее сейчас, чтобы и нынешние их поцелуи были не хуже — лучше того, первого.

С годами тяга Полины и Петрова друг к другу не потеряла ни остроты, ни новизны. И Петров не без основания думает, что заслуга тут принадлежит ему. Пс его инициативе политика далекого расстояния — основная в их жизни. Послушайся Петров Полину — и они давно уже были бы женаты. И кто знает, приелись бы, надоели бы друг другу. Возможно, уже разошлись бы.

А этого нельзя допустить, потому что тогда рассыпался бы не только интимный, но и научный их союз.

Как он отбивался сегодня от браслета. Конечно, браслет мужской. Но Петров признает украшения исключительно на женщинах. И если согласился нацепить на руку это серебро, то лишь из желания угодить Полипе, не расстраивать ее в самом начале вечера. Дома Петров его снимет. Правда, Полина говорила, что эта штуковина не простое украшение, а ее изобретение и со временем Петров поймет его назначение, но Петров не обратил внимания на эти слова. Мало ли чего изобретала Полина! Он не взял бы ее к себе в лабораторию, если бы она не была талантливым психологом-прибористом.

Лаборатория с приходом Полины сразу приняла завершенный вид. Десятки людей, занятых одним делом, и среди них первые — Полина и Петров, Петров и Полина.

Они объединены любовью и делом — что может быть прекраснее?

Надо признаться, что сегодняшний вечер вообще-то доставил Петрову удовольствие. Он расслабился. Полина была нежна, не касалась в разговоре болезненных тем.

И если бы не его уход, уже автоматически портивший настроение Полине, все было бы великолепно.

Конечно, было бы еще прекраснее, если бы Петров остался или взял Полину с собой — впереди еще целое воскресенье. Но Петров не мог сделать ни того, ни другого. Ему нужно было поработать одному. А Полина — помощница на людях — наедине только сбивала его с рабочего лада. Он любил Полину, его тянуло к ней. И если вместе — не считая, разумеется, рабочих часов — они бывали не так часто, как того хотелось бы Полине, то только потому, что у Петрова были дела. Дела, стоявшие над ним, над его отношениями с Полиной. Работа, которой он отдал себя целиком. И если уж быть объективным, то сама Полина тоже была предана делу. Она делает успехи, а для серьезной работы ей тоже необходимо время. Успехи Полипы Петров принимал близко к сердцу, и его огорчало, что Полина порой относилась к ним легкомысленно. А ее жалобы на одиночество!.. Как может быть одинок человек, если он увлечен работой?…

Нет в Полине той самоотверженности, которая вообще, по-видимому, присуща только мужчинам, — самоотверженности служения идее. Иначе Полина радовалась бы, что жизнь свела ее с Петровым, человеком неординарным, подарила ей не банальные семейные узы, которыми могут похвастаться сотни тысяч, миллионы людей, а истинную любовь, любовь духа, которая не нуждается в бесконечных сиюминутных подкреплениях.

Уходя, он думал о ней. Думал он о ней и пока добирался до дому — сначала пешком, потом, большую часть пути на оставленном вне поля зрения Полины «зонтике».

Сколько раз, бывало, он оставлял «зонтик» у Полининого порога — свидетельство того, что он долго у нее не задержится. Сколько раз прочитал Петров на лице Полины огорчение, прежде чем додумался оградить ее от этого бессмысленного переживания.

И все-таки — вопреки своей правоте — Петров испытывал нечто похожее на угрызения совести, когда вспоминал свою маленькую, нахмуренную, беззащитную Полину, уже не пытавшуюся его остановить, удержать.

Бедная Полина!..

Но едва «зонтик» приземлился у ворог загородного дома Петрова, усилиями сотрудников превращенного в дублирующую Центральную приемную, и Петров заметил свечение в одном из окон, как мысли об оставленной в слезах женщине отошли на задний план. А потом и вовсе испарились.

Свечение не прекращалось. Оно напоминало свечение звезды в небе. Петрову даже показалось на мгновение, что так и есть, что это не звезда поселилась в его кабинете, а он сам из кабинета смотрит в небо и видит ее там. Впечатление было ошеломительным, никогда еще не испытанным, и Петров, наполненный острым переживанием, не сразу догадался, что свершилось наконец то, чего он ждал уже десять лет, к чему так готовился, что продумал до таких мелочей.

Секунду, только одну секунду, если вообще можно было бы измерить этот микроскопический отрезок времени, жила мысль не отсылать машину, взмыть вверх, уйти от неизбежного, уклониться от встречи. Но он прикрыл в себе это желание, как прикрывают лицо мертвого. Слишком много сделано уже, чтобы встреча состоялась, — это раз. Во-вторых, встреча состоится, в конце концов, и без Петрова, самое позднее через час в Центре, но состоится. И в-третьих, Петрову уже доводилось испытывать страх предвкушения, страх, в котором сливаются воедино и желание непременно получить долгожданное, и опасения — вдруг полученное окажется не таким, как он себе его представлял, или попросту ненужным, или — еще хуже — неприятным и необратимым.