Говард Лавкрафт - Ужас в музее

• Название: Ужас в музее
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43977-5

Г. Ф. Лавкрафт не опубликовал при жизни ни одной книги, но стал маяком и ориентиром целого жанра, кумиром как широких читательских масс, так и рафинированных интеллектуалов, неиссякаемым источником вдохновения для кинематографистов. Сам Борхес восхищался его рассказами, в которых место человека — на далекой периферии вселенской схемы вещей, а силы надмирные вселяют в души неосторожных священный ужас. Данный сборник, своего рода апокриф к уже опубликованному трехтомному канону ("Сны в ведьмином доме", "Хребты безумия", "Зов Ктулху"), включает рассказы, написанные Лавкрафтом в соавторстве. Многие из них переведены впервые, остальные публикуются либо в новых переводах, либо в новой, тщательно выверенной редакции. Эта книга должна стать настольной у каждого любителя жанра, у всех ценителей современной литературы!

---

Лишь угасающий свет помешал мне развернуть рукопись до конца, а в своем нетерпении я почти позабыл о наступлении ночи и об опасности этого места. Но об этом помнили другие — я услышал громкие крики людей, собравшихся на окраине поселка. Дав им знак, я засунул рукопись обратно в таинственный цилиндр, с трудом оторвал от него амулет и уложил все это вместе с мелким инструментом в саквояж. Кирку и лопату я решил оставить до следующего дня. Взяв саквояж, я с трудом спустился по крутому склону и через четверть часа уже был в поселке, рассказывая об увиденном и демонстрируя свою странную находку. Когда стало темно, я оглянулся на холм и с содроганием увидел, что на вершине его зажегся голубоватый факел ночного призрака — индианки.

Мне не терпелось заняться рукописью; однако, зная, что для хорошего перевода нужны время и покой, я с неохотой отложил это на более поздний час. Пообещав жителям наутро подробный рассказ об увиденном, я отправился с Клайдом Комптоном домой и немедленно поднялся в свою комнату, чтобы погрузиться в перевод. Моему хозяину и его матери хотелось услышать о моих приключениях, но я решил, что лучше подождать до тех пор, пока я не прочту весь текст и смогу изложить суть дела точно и безошибочно.

Открыв саквояж при свете единственной электрической лампочки, я вынул цилиндр и тут же снова почувствовал, что он притягивает индейский амулет к своей резной поверхности. Рисунки зловеще мерцали на неизвестном блестящем металле, и я не мог без содрогания разглядывать злобно смотревшие на меня в упор неестественные, дьявольские изображения, выполненные с исключительным мастерством. Сейчас я жалею, что не сфотографировал эти рисунки — хотя, может быть, это и к лучшему. Но чему я действительно рад, так это тому, что я не смог тогда точно опознать существо с головой осьминога, изображение которого преобладало в большинстве изысканных орнаментов и которое в рукописи именовалось «Тулу». Недавно я сличил это изображение и рассказ о нем в рукописи с некоторыми новонайденными преданиями о чудовищном и загадочном Ктулху, спустившемся со звезд, когда наша юная Земля была сформирована лишь наполовину; знай я тогда об этой связи, я бы не стал оставаться с этой штуковиной в одной комнате. Другой мотив рисунков, полуантропоморфный змей, был легко узнаваем как прототип легендарных Йига, Кетцалькоатля и Кукулькана. Перед тем как открыть цилиндр, я проверил его магнитные свойства в сочетании с другими металлами, но обнаружил, что на них сила притяжения не действует. Странный магнетизм этого ужасного осколка неведомого мира проявлялся только в присутствии ему подобного.

Наконец я достал рукопись и углубился в перевод. Одновременно я делал по-английски краткую запись содержания, а время от времени натыкаясь на какое-нибудь особенно непонятное или устаревшее слово или выражение, сожалел, что не захватил с собой испанский словарь. Странно было почувствовать себя отброшенным на четыре века назад — в год, к которому относятся первые сведения о моих собственных предках, домоседах-помещиках из Сомерсета и Девона. Во времена правления Генриха Восьмого они и не думали, что их потомок родится в Новом Свете в Виргинии; и вот оказывается, что в ту давнюю пору загадка кургана будоражила умы людей так же, как и сегодня. Это чувство отброшенности назад в прошлое было оттого острее, что я инстинктивно понимал: загадка, которая объединяла меня со стародавним испанцем, пришла из таких далеких бездн времени, из такой внеземной вечности, что несчастные четыре сотни лет тут ничего не значат. Достаточно было одного взгляда на цилиндр, чтобы почувствовать, что между всеми людьми на этой земле и его тайной лежит непроходимая пропасть времен. Эта загадка одинаково ставила в тупик Панфило де Самакона и меня; и в той же мере она могла бы озадачить Аристотеля или Хеопса.

III

О своей юности, прошедшей в Луарке — маленьком тихом портовом городке на берегу Бискайского залива. — Самакона писал мало. Младший сын в семье, он уехал в Новую Испанию[55] в 1532 году, будучи всего 20 лет от роду. Одаренный богатым и пылким воображением, он, как зачарованный, внимал слухам о богатых городах и неизвестных мирах на севере. Особенно его поразил рассказ францисканского монаха Маркоса де Низы,[56] который в 1539 году вернулся из похода с восторженными известиями о сказочной стране Сиволе с ее огромными обнесенными стенами городами и каменными, стоящими друг над другом в виде ступеней домами. Услыхав, что Коронадо собирает экспедицию на поиск этого и прочих находящихся в стране бизонов чудес, юный Самакона примкнул к отряду из 300 человек, который отправился на север в 1540 году.

Истории известен рассказ об этой экспедиции: Сивола оказалась всего лишь убогой деревушкой племени зуни; де Низа был отправлен назад в наказание за свой обман; Коронадо увидел Великий каньон, а в Чикуйе, на реке Пекос, услышал от индейца по имени Эль Турко о богатой и таинственной земле Кивира, что находится далеко на северо-востоке. Земля эта была якобы богата золотом, серебром и бизонами, и по ней протекала река шириной в две мили. Самакона кратко поведал о зимней стоянке в Тигуэксе, на берегу Пекоса, и о выступлении на север в апреле, когда местный проводник, оказавшийся лжецом, сбил их с пути посреди страны луговых собачек,[57] соленых озер и кочевых племен охотников за бизонами.

Когда Коронадо распустил большую часть отряда и отправился в свой последний 42-дневный поход с маленькой группой избранных, Самаконе удалось попасть в их число. Он рассказывает о богатейшей стране, о громадных ущельях с деревьями, которые можно увидеть лишь с их крутых откосов, и о том, как все члены экспедиции питались одним только мясом бизонов. Затем идет упоминание о крайней точке пути — долгожданной, но разочаровавшей Кивире с поселками соломенных хижин, ручьями и реками, хорошей черной почвой, сливами, орехами, виноградом, тутовником и индейцами, которые выращивают маис и умеют добывать медь. Мимоходом упоминалось о казни плута проводника Эль Турко и о кресте, который Коронадо водрузил на берегу великой реки в августе 1541 года и на котором написано: «До этих пределов дошел великий генерал Франсиско Васкес де Коронадо».

Пресловутая Кивира лежала примерно на сороковом градусе северной широты, и совсем недавно нью-йоркский археолог доктор Ходж определил ее местонахождение на берегу реки Арканзас в округах Бартон и Райс штата Канзас. Это древняя родина племени вичита, которые жили там до того, как индейцы племени сиу вытеснили их на юг, в Оклахому, и действительно во время раскопок здесь были найдены остатки традиционных соломенных хижин. Возбужденный многочисленными индейскими рассказами о богатых городах и таинственных странах, Коронадо провел в том месте тщательные поиски. И хотя североамериканские индейцы менее охотно говорили об этом, чем индейцы Мексики, было видно, что они могли бы рассказать гораздо больше мексиканцев, если бы захотели. Их уклончивость выводила предводителя из себя, и после многих бесплодных поисков он стал весьма сурово относиться к столь немногословным рассказчикам. Самакона был более терпеливым и находил эти легенды исключительно интересными. Он выучил местный язык, чтобы подолгу беседовать с молодым индейцем по имени Скачущий Бизон, чья любознательность приводила его в места гораздо более необычные, чем те, куда забирались остальные его соплеменники.

Именно Скачущий Бизон рассказал Самаконе о странных каменных провалах и входах в пещеры, расположенных на дне глубоких, поросших лесом лощин, мимо которых отряд проходил по пути на север. Эти отверстия, говорил он, скрыты кустарником, и лишь немногие заходили туда. Но те, кто все-таки на это решался, никогда не возвращались назад — или в редких случаях возвращались либо безумными, либо странным образом изувеченными. Но это была только легенда, ибо даже самые старые люди не помнили, чтобы кто-то проникал глубоко внутрь пещеры. Сам Скачущий Бизон, вероятно, заходил глубже прочих и насмотрелся достаточно, чтобы обуздать свое любопытство и жажду золота, о котором ходили слухи.

За отверстием, в которое он проник, тянулся длинный проход, украшенный устрашающими изображениями чудовищ, каких не видел ни один человек. Наконец, после многих и многих миль поворотов и спусков, впереди сверкнул жуткий голубоватый свет, и внизу открылся целый потрясающий мир. Индеец не мог сказать о нем ничего определенного, ибо столкнулся с чем-то таким, что заставило его спешно вернуться назад. Наверное, добавил он, золотые города где-то там, внизу, и, возможно, белый человек со своей магической стреляющей палкой сможет добраться туда. Он не будет говорить великому вождю Коронадо о том, что знает, потому что Коронадо больше не слушает рассказы индейцев. Да, он может показать Самаконе дорогу, если только белый человек оставит отряд и возьмет его к себе проводником. Но он не пойдет внутрь вместе с белым человеком. Там, внутри, плохо.