Admin - Торжество возвышенного

• Название: Торжество возвышенного
• Автор: Admin
• Издательство: Центр гуманитарного сотрудничества
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-903658-04-6

Роман нобелевского лауреата, египетского писателя Нагиба Махфуза — захватывающая психологическая драма. Четыре героя совершенно разным образом описывают одно и то же событие, одну и ту же реальность. Скрытая от глаз постороннего, жизнь обитателей одного из каирских кварталов оказывается полной не только цинизма и жестокости, но и страстной любви.

---

— О чем ты думаешь? Ты меня совсем не слушаешь.

Я с нежностью беру ее ладонь и отвечаю:

— Я думаю о том, что будет, и как нам это пережить.

* * *

Я частенько сидел за стойкой дяди Ахмеда Бургуля. И однажды прочитал на его лице нечто мрачное, говорившее о недобром:

— Все в порядке, дядя Ахмед?

— Ты что, еще не знаешь?

— Я только пришел, а что случилось?

Он сказал еще печальнее:

— Вчера, на рассвете, полиция нагрянула в дом…

— Отец?

Он кивнул.

— Что произошло?

— Что происходит в таких случаях? Играющих отпустили, а твоих родителей арестовали…

Я почувствовал, что сломался и стал задыхаться, одержимый тревогой. Я забыл и старые обиды, и свой хладнокровный гнев. Мне было тяжело выносить горькую судьбу родных отца и матери. Так тягостно, что в пору расплакаться. Сархан аль-Хиляли немедленно пригласил меня к себе, чтобы сообщить:

— Я найму им хорошего адвоката… Деньги конфискованы… Они обнаружили большую партию наркотиков… Надежда есть…

Я сказал приглушенным голосом:

— Я хочу сейчас же встретиться с ними.

— Тебе, конечно, дадут разрешение, но это не означает, что на сегодняшний вечер ты освобождаешься от своих обязанностей… Таков театр… Даже смерть… Я хочу сказать, даже смерть близкого человека — не повод отказаться играть свою роль, даже комедийную.

Я вышел из кабинета совершенно разбитый. Подумал о своих ужасных мечтах, и стало еще больнее…

* * *

Тахир родился незадолго до суда. Он появился на свет в атмосфере скорби, которую венчал позор. Тахия даже скрывала свою радость в моем присутствии. На первом месяце его жизни дедушку и бабушку посадили в тюрьму. Он был болезненным ребенком, вызывающим опасения. Я работал как заведенный, чтобы топить в работе свои тревоги и чувство вины. Но суждено было случиться тому, что в одно мгновенье заставило меня забыть мои сегодняшние переживания — Тахия почувствовала себя плохо. Решив, что это грипп, мы стали лечить болезнь домашними средствами. Тахиру в это время было полгода. Прошла неделя без улучшений и я вызвал районного врача. Наедине он сказал мне:

— Необходимо сделать анализы, я подозреваю тиф…

На всякий случай он выписал нам лекарство. Спросил:

— Не лучше ли поместить ее в палату для тифозных?

Я наотрез отказался, решив сам дежурить у ее постели. Поэтому пришлось на время бросить работу в «Фейсале». Восполняя материальные потери и думая о предстоящих тратах, я продал холодильник. Я стал сиделкой Тахии и кормилицей Тахиру, которого поил искусственным молоком. Полностью отдался уходу за ними. Я изолировал Тахира в другой комнате. Здоровье Тахии, в отличие от состояния ребенка, стало улучшаться. Движимый любовью и благодарностью к женщине, которая одарила меня лаской и окружила добротой, я делал все возможное. На исходе третьей недели Тахия немного окрепла и поднялась с постели посидеть в кресле в лучах солнца. Ее красота и жизненная сила поблекли, она постоянно спрашивала о ребенке. Я успокоил ее, хотя Тахир был действительно нездоров. Пока я был на работе, с восьми вечера до двух часов ночи, о нем некому было позаботиться. Я надеялся, что Тахия встанет, чтобы избавить меня от этого бремени, но ее состояние резко ухудшилось, пришлось вызывать врача. Он сказал:

— Не следовало подниматься с постели… Это рецидив, часто бывает, но без особых последствий…

С удвоенной печалью и утроенной решимостью я вернулся к своим обязанностям сиделки. Я рассказал о своем положении Умм Хани, и она предложила сидеть с Тахией, пока меня нет дома. Доктор приходил к нам несколько раз, однако сердце мое сжималось в предчувствии предстоящей беды.

Я спрашивал себя, опустеет ли для меня мир без Тахии? Переживу ли я как личность смерть Тахии? Я разрывался между ней и ребенком, которому становилось все хуже. Беспокоился, что деньги утекают как песок сквозь пальцы. Что же еще можно продать? Будто прощаясь, я стал задерживать свой взгляд на ее бледном увядающем лице. Я вспоминал нашу прекрасную любовь, и свет меркнул в моих глазах.

Последнее предзнаменование я получил, стоя за дверью квартиры. Я возвращался из театра. Нажал на звонок. До меня донесся голос рыдающей Умм Хани. Сознание помутилось перед встречей с неотвратимой судьбой, и я открылся настежь безутешному горю.

* * *

Через неделю после смерти Тахии следом за ней ушел Тахир. Этого ожидали, врач, ничего от меня не скрывая, предсказал его смерть. У отцовства не было шанса закрепиться в моем сердце. Его мучительное пребывание на этом свете причиняло мне не проходящую боль. Эти дни мне запомнились только рыданием Тарика Рамадана. После того, как высохли мои слезы, пролитые в одиночестве, на людях я уже сдерживал себя. А надрывный громкий плач Тарика Рамадана привлекал внимание коллег по театру. Я задавался вопросом, что это значит? Любило ли ее это животное, которое переехало в дом к Умм Хани, чтобы играть в любовь? Я спрашивал себя о причинах его стенаний не только как вдовец, но и как драматург, ибо и в беспамятстве страдания я не забыл о своих тайных амбициях!

* * *

Вот оно, одиночество. Дом пуст, но в нем тесно от воспоминаний и призраков. Сердце разрывается от чувства вины и горя. Беспощадная реальность с каменным ликом говорит мне неслышным голосом, что все, что я замышлял, сбылось. Я хочу забыть об этом, даже ценой еще более горькой печали. Однако когда страдание достигает предела и касается самого дна, оттуда пробивается свет облегчения. Ох… Возможно, Тарик тайно смеялся в глубине души, демонстрируя соболезнующим свои безудержные слезы. Вот оно, одиночество. С ним печаль, терпение и противостояние. Мне предстоит прожить испытания аскетизмом и гордыней. Погрузиться в работу так, чтобы умереть. Я приступил к созданию пьесы «Притон в старом доме». Внезапно на меня нахлынули такие отчетливые воспоминания, что я увидел Тахию как живую. Меня осенила новая идея. Пусть старый дом будет местом действия, пусть притон будет судьбой, люди останутся те же, но в сущности это будет фантазия, а не реальность. Что из них сильнее? Безусловно, фантазия. Правда в том, что полиция нагрянула в дом, что болезнь унесла Тахию и ее ребенка. Но есть и другой убийца — это мое воображение. Оно сообщило в полицию, оно убило Тахию, оно же сгубило младенца. Настоящий герой пьесы — воображение. Вот, в чем драматизм обстоятельств. В этом будет мое признание, и в этом будет искупление моего греха. Так я впервые напишу настоящую пьесу. Думаю, Сархан аль-Хиляли выбросит ее. Он и иже с ним посчитают, что я признаюсь в правде, которая лежит на поверхности, а не в скрытом замысле. Однако все это — ничтожные потери на пути к искусству, на пути к очищению. На пути борьбы, необходимой человеку, родившемуся и выросшему в грехе и твердо решившему восстать.

Меня охватила творческая горячка.

* * *

В назначенный час я направляюсь к Сархану аль-Хиляли. Месяц, который он взял на ознакомление с пьесой, прошел. Сердце бешено бьется. На этот раз отказ будет последней каплей отчаяния. Однако в его глазах я увидел загадочную улыбку, перевернувшую мою порабощенную горем душу. Исполненный надежды, я присел по его знаку. Он произнес громогласным голосом:

— Наконец ты написал настоящую драму…

Он бросил на меня вопрошающий взгляд, будто спрашивая «Откуда это у тебя?» В этот момент все мои тревоги — пусть и временно — испарились, и я почувствовал, как краска залила мое лицо. Он сказал:

— Великолепно, страшная сила, будет успех. Почему ты назвал ее «Торжество возвышенного»?

Я, смутившись, ответил:

— Не знаю…

Он самодовольно засмеялся:

— Авторы не должны меня обманывать. Наверно, ты имеешь в виду торжество нравственной борьбы, несмотря на то, что кругом одни пресмыкающиеся. А, может, играешь словами, и подразумевается обратное?

Я улыбнулся с довольным видом. Он продолжил:

— Я дам тебе триста фунтов. Щедрость, наверное, мое единственное достоинство. Это огромный гонорар для первой работы.

Если бы ты была жива, то разделила со мной эту радость…

Немного подумав, он спросил:

— Ты как будто ждешь от меня вопросов, которые не дают тебе покоя?

— Это всего лишь пьеса, ее нельзя рассматривать глубже.

— Отличный ответ! Для меня важна только пьеса. Но она вызовет подозрения у твоих знакомых…

Я спокойно ответил:

— Мне нет до этого дела.

— Браво! У тебя еще что-то?

— Я хотел начать писать новую пьесу.

— Браво! Плодотворный сезон… Я жду тебя… Представлю текст труппе будущей осенью…

* * *

В моем скромном жилище меня часто охватывает тоска. Я хотел бы найти другое, но где? Я изменил комнаты до неузнаваемости. Продал кровать и вместо нее купил новую. Тахия значила в моей жизни гораздо больше, чем я себе представлял. В начале, находясь в шоке, я не почувствовал своего горя, но постепенно оно все сильнее давало о себе знать, и единственная надежда оставалась на то, что время его залечит. Многие решат, что я убил ее, но сейчас она знает всю правду. Незадолго до начала осени мои родители вышли из тюрьмы. И посчитав, что долг выше эмоций, я встретил их с любовью и сочувствием. Я нашел их совершенно раздавленными, и тоска моя усилилась. Сархана аль-Хиляли я попросил принять их на прежнее место работы в театр. Обеспечив их работой, я смогу уйти и посвятить себя творчеству. Он не возражал, но они, чувствуя ненависть к театру и к людям, в нем работающим, отказались наотрез. За исключением дядюшки Ахмеда Бургуля и Умм Хани никто не снизошел до того, чтобы их навестить. Я испытывал от этого удовлетворение, потому что события соответствовали описанному мною в пьесе. Отец остался мне чужим, несмотря на то, что ему пришлось отказаться от опиума. Между нами не было никакой связи. Правда, я так и не понял его, и не думаю, что когда-либо пойму и успокоюсь. Пьеса требовала, чтобы я изобразил его жертвой наркотиков и нищеты. Интересно, что он скажет о своей роли? Смогу ли посмотреть ему в лицо после премьеры?! А мать не потеряла связи со мной, она желает участвовать в моей жизни. Но я хочу остаться свободным и мечтаю подыскать новое жилье, хотя бы комнату. Даже если и не питаю к ней любви, то точно не держу на нее зла. Она удивится, когда увидит себя на сцене. Она поймет: мне известно все, что она пыталась от меня скрыть. Смогу ли я после этого посмотреть ей в глаза? Нет. Я оставлю их, прежде обеспечив. Лавка — хорошая идея, которая принадлежит Ахмеду Бургулю. Я надеюсь, что они обретут себя и искренне раскаются.