Валерий Елманов - Витязь на распутье

• Название: Витязь на распутье
• Автор: Валерий Елманов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9922-1099-6

Оказавшемуся на Руси начала XVII века нашему современнику удалось сделать многое. Но впереди забот хватает – только успевай поворачиваться.

Бояре пытаются вовлечь Федора Годунова в свой заговор против царя Дмитрия, а государь решил непременно женить шведского принца на Ксении. А тут еще и новое повеление Дмитрия. Правда, есть варианты: либо уже этой зимой ехать воевать в Прибалтику, либо отправляться послом в Персию. Выбрать первое – армия не готова, второе – отлучаться надолго нельзя.

И застыл наш витязь на распутье, решая, какое из двух зол выбрать…

---

Годунов согласно кивнул, да и бывший сотник, почесав в затылке, перестал хмуриться и не только подтвердил правоту моих слов, но и внес существенное дополнение:

– А и впрямь такое куда как славно. Можно даже и четвертью обойтись, а опосля, месячишка через три, еще одну выдать, да так и выдавать впредь. Глядишь, народец и попривыкнет к честной службишке.

На том и порешили.

С узниками получилось совсем весело. Оказывается, согласно тем же приходно-расходным книгам пятеро из числившихся в остроге отсутствовали, и поди пойми, где они сейчас – то ли померли, то ли отпущены за соответствующее вознаграждение. Еще трое, напротив, сидели, но записаны не были, причем один из них томился в темнице второй год.

Да и насчет самих преступлений… Один, из какого-то Селища, расположенного на противоположном берегу Волги, досиживал третий год, хотя, на мой взгляд, его проступок от силы заслуживал доброй порки на площади. Подумаешь, запахал межу у боярского сына. Рядышком с ним томился еще один, который пострадал за самооборону – набил морду свояку все того же воеводы, который полез на него с кулаками.

Указом царевича они и еще шестеро со схожими «преступлениями» были освобождены немедленно, причем каждому была выделена компенсация из денег, вырученных за конфискованное имущество. Небольшая, правда, но тут важен сам факт, а остальное пусть доделывает народная молва.

Хватало и настоящих преступников, хотя ни головников, ни шатучих татей среди них не имелось. Оно и понятно, псевдогуманисты и неутомимые борцы за права убийц на Руси, по счастью, пока не завелись, так что с этими категориями поступали так, как и положено, то есть по справедливости – плаха, острый топор и голова с плеч. Словом, тутошние сидельцы мотали свои сроки самое большее за совершение преступлений средней тяжести, вроде краж и прочего, а то и вовсе по пустякам. Вот к ним-то, собрав их в тюремном дворике, я и обратился с речью, заявив и о грядущих переменах и о том, что теперь им, согласно повелению Федора Борисовича Годунова, жить будет лучше, жить будет веселее.

Слушали молча, но на изможденных чумазых лицах и в угрюмых взглядах, устремленных на меня, читалось эдакое застарелое неверие. Дескать, пой, птичка, пой. И мы б на твоем месте, выспавшись на мягкой постели и нажравшись калачей со сладким сбитнем, тоже могли бы заливаться соловьями. А что губного старосту с воеводой сместили, так нам от того ни холодно ни горячо – придет другой и точно так же станет обирать и морить голодом.

Ну и пускай. Сами все увидят и убедятся. А чтоб процесс пошел быстрее, я не стал излагать в подробностях, в чем заключаются эти перемены. Лучше поступить иначе…

– А живете вы, яко в хлеву свиньи, – с упреком заметил я. – Поэтому для начала придется вам заняться благоустройством своей тюрьмы, а уж потом будем разговаривать о прочем. – И добавил, критически осмотрев стоящих: – Да и самих себя тоже не помешает привести в порядок, а то эвон как заросли да обовшивели. Значит, поступим так…

Спустя три дня лица арестантов были совсем другими. Еще бы – всех выпарили, вымыли, причем в специальных настоях, которые спешно заготовила моя ключница, поскольку вшей на них было куда больше, чем блох на бродячей собаке. Затем их подстригли, переодели в чистое, вручили новые лапти.

Когда переодевались, подшучивали друг над другом, примеряя рубахи:

– Кто новины не видал, тот и ветоши рад.

– Рад нищий и тому, что сшили новую суму.

Однако при этом, как я подметил, хоть на размеры и не глядели, но норовили взять самое чистое и белое, приговаривая: «Коль у Ивашки белая рубашка, то и праздник».

Трапезничали они за только что сколоченными столами, что для них тоже было в диковинку.

Отдыхать я им не дал, так что вкалывали они эти три дня дай бог. Разбитые на десятки узники старательно наводили порядок в помещениях, вычищая гнилье, настилая новые дощатые нары и занимаясь прочими работами по благоустройству.

На сей раз я явился к ним не один. Впереди меня шагал Федор Борисович. Остановившись перед арестантским строем, он некоторое время внимательно вглядывался в лица, после чего, повернувшись ко мне, улыбнулся и негромко произнес:

– Ну прямо яко тогда в Москве. Помнишь ли, княже?

– Разве такое забудется, царевич? – вздохнул я.

«Царевич… царевич…» – волной понеслось по строю.

Престолоблюститель еще раз посмотрел на стоящих и похвалил меня:

– А ты славно потрудился, княже. Тогда людишки, сколь я памятую, куда чумазей были. Да и несло от них так, что ой-ой-ой…

– Твое повеление выполнял, Федор Борисович, – скромно, но громко, чтобы слышали все, на всякий случай ответил я, и, как оказалось, не зря.

Кто именно стоит перед ними – будто на Руси царевичей немерено, – дошло до них только после того, как прозвучало его имя-отчество.

– То ж Годунов, сын царя Бориса Федоровича! – наконец-то осенило кого-то, и новое известие незамедлительно поползло по строю.

– Ну что, довольны переменами, кои вам обещаны были? – звонко спросил Федор.

– Да мы ж… – заикнулся стоящий в первом ряду какой-то здоровенный ширококостный мужик с аккуратно подстриженной бородой – хорошо цирюльники поработали.

Он хотел было сказать что-то еще, но вдруг всхлипнул и стал медленно опускаться на колени, через несколько секунд все так же молча уткнувшись головой в землю. И почти тут же, словно по команде, узники стали следовать его примеру, а через минуту уже весь арестантский строй стоял на коленях.

– Это они чего? – изумленно спросил меня Годунов, глядя на их спины.

– Очевидно, благодарят тебя, Федор Борисович, за то, что ты проявил о них заботу да людей в них увидел, а не скотов бессловесных, – громко предположил я.

– Молчком?

– Порой для того, что хочешь сказать, нужных слов не сразу сыщешь, вот они и…

Федор жалостливо вздохнул, сочувственно глядя на шеренги согнутых спин, откашлялся и произнес:

– Спаси вас бог, люди добрые. Ныне воочию зрю, яко велика ваша благодарность ко мне. А теперь встаньте, народ православный.

Поднимались на ноги неспешно, так что время повнимательнее вглядеться им в глаза у меня имелось. Своими наблюдениями я остался доволен – сейчас они выражали совсем иные чувства, и с теми, что были тремя днями ранее, никакого сравнения. Спектр широкий – от просто благодарности до слепого обожания. Кажется, можно говорить и обо всех остальных переменах – созрели ребятки.

Годунов был краток. Не к лицу царевичу толкать длинные речи – для изложения подробностей есть иные люди, и он произнес лишь несколько общих фраз о том, что ныне, после того как он им помог чем мог, пришел и их черед, и передал слово мне.

Я начал с пояснения, что содержание арестантов влетает казне не в копеечку, а во многие рубли, которых ныне у престолоблюстителя негусто, а потому Федор Борисович надумал следующее. Ни к чему им тут сидеть без дела, да и у самих, поди, руки зудят по работе, вот царевич и задумал призвать острожный народец потрудиться на общее благо.

На всякий случай я еще раз подчеркнул слово «общее», пояснив, что ныне престолоблюститель затеял огромное строительство, в том числе первую школу для детишек, причем без разбору, какого рода-племени, чтоб на святой Руси через десяток лет всякий ведал и счет, и грамоту. А еще он…

Разумеется, я не стал упоминать о стекольном заводе и ткацкой мануфактуре, да и ни к чему вдаваться в такие уж подробности. Вместо этого я сказал, что их труд будет оценен по заслугам, а деньги, которые они заработают на строительстве, пойдут на достойное их содержание.

Кроме того, царевич повелел мне до Рождества Христова рассмотреть все совершенные ими преступные деяния и каждому определить конечный срок пребывания в остроге, по истечении которого арестант будет отпущен на свободу и даже наделен полуполтиной за каждый год работ, чтоб было на что жить на первых порах, пока он не подыщет себе работу. Плюс к этому сроки, которые будут определены, наиболее усердным труженикам предполагается скостить. Разумеется, в зависимости от их рвения на работах.

Закончив говорить, я оглянулся на Годунова. Последнее слово всегда должно быть за главным, если он присутствует, о чем я заранее предупредил царевича. Федор Борисович не подвел. Говорил он кратко, как я и советовал, но столь проникновенно, что у меня бы так никогда не получилось.

– Так что, поработаем? – подытожил он, обращаясь к арестантам и ласково улыбаясь им.

– Да мы уж и без легот расстараемся! – выкрикнул кто-то, и его тут же поддержали остальные:

– Так поусердствуем, что токмо держись!

– Горы свернем!

– Из кожи вон вылезем, ежели повелишь!

– А руки и впрямь стосковалися. Ныне что ни дай – все сполним.

Насчет последнего, то есть о руках, я оговорил особо, но уже после ухода царевича. Мол, вполне вероятно, что кто-то из узников до того, как попасть сюда, обладал каким-либо художеством[52], которым хочет заняться и тут, так что пусть он об этом поведает, и, возможно, удастся подыскать для него что-то соответствующее прежнему роду занятий.