Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

• Название: Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм
• Автор: Эллен Датлоу
• Издательство: ИД «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-510-3

Лучшие произведения малой формы в жанрах мистики, фэнтези и магического реализма в очередном выпуске антологии «Лучшее за год»!

Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже почти два десятка лет, публикует повести, рассказы, эссе и стихотворения, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

В настоящее издание вошли произведения таких мастеров, как Танит Ли, Кристофер Фаулер, Джеффри Форд, Питер Страуб, и других талантливых авторов.

---

Он кашлянул, прочищая горло, как будто внезапно простудился. Она приоткрыла глаза. Наверное, жар от дров в печи вызвал сильную краску на его щеках, он выглядел так, как будто страдал от боли или лихорадки! Она позволила своим глазам закрыться, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он продолжил дрожащим голосом:

— Все, что я могу сказать: мне не нужно было на это смотреть. Как бы я хотел никогда не видеть все эти картины! Именно там я дал себе обещание, что никогда не полюблю простой, ничем не примечательной любовью, что приму только ту любовь, что заставит меня превзойти мои собственные границы и дарования, так, как любовь Эмиля к Елизавете дала ему возможность преодолеть свои. Только такая любовь может оставить след в мире, как это делает великое искусство, так, что всякий, узревший подобное, изменится, как это случилось со мной.

Так что, видишь ли, если ты увидишь меня в печали и спросишь, о чем же я думаю, или когда я очень тих и не могу объяснить причину, именно та история тому виной. Если бы я не увидел те картины, может, стал бы счастливым человеком. Но теперь я навеки одержим поиском.

Она подождала, но он ничего больше не сказал. После долгого времени она прошептала его имя. Но он не ответил, и когда она украдкой на него посмотрела, то увидела, что он спит. В конце концов, и она тоже заснула.

Всю ту ночь, когда они рассказывали свои истории, лепестки пламени прогревали ледяную крышу, что свисала по обе стороны дома и над окнами, так что холодным утром, когда они проснулись, огонь превратился в пепел и тлеющие угольки, а дом был облачен в подобие ледяной кожи. Они пытались ее смягчить, разжигая другой огонь и не понимая, что этим замуровывали себя еще больше. Остаток зимы они провели в своем ледяном доме, сжигая все дрова и большую часть мебели, поедая все консервы, даже с истекшим сроком годности. Они выжили, стали стройнее, уже куда меньше верили в судьбу, дождались весенней оттепели. Но так и не смогли забыть ни те зимние истории, ни ту весну или лето и особенно ту осень, когда ветра начали приносить холод в листья, ту странную смесь солнца и увядания, о которых они не говорили, но которые, они знали, всегда будут жить между ними.

Ричард Миллер Но море выдаст свою ношу

Ричард Миллер был зачат в день победы над Японией в 1945 году, став, таким образом, «последним актом Второй мировой войны». Неизгладимое впечатление от этого факта стало знаковым для всей его последующей жизни. Вначале Миллер занимался актерской деятельностью, а в восьмидесятых обратился к научной фантастике и, подобно многим представителям этого жанра в Лос-Анджелесе, постепенно перешел к написанию сценариев для телевизионной анимации.

Несколько лет назад Ричард Миллер решил возвратиться к своим прозаическим истокам и после примерно одиннадцатилетнего молчания неожиданно вернулся на страницы «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», опубликовав рассказ «Но море выдаст свою ношу» («And the Sea Shall Give Up Its Dead»). В настоящее время он работает над циклом исторической беллетристики, остросюжетных любовных романов, действие которых происходит в тридцатые годы.

Я нашел Бруссара в самом дальнем углу: он сидел за столиком, съежившись, в том месте, где изогнутая каменная стена делает поворот, а морские птицы садятся на нее, ища случая поживиться за счет обедающих. Положив свой французский капитанский китель на стену в качестве пугала для чаек, Бруссар размышлял о чем-то над грудой сомнительного вида бумажек, прижатых от ветра тяжелым куском темного металла — шестерней из полированной стали величиной с кулак.

— Сувенир? — спросил я.

— Да, — проворчал он в ответ. — На память о «Де Бразза».

Колониальный сторожевик «Саворньян де Бразза» был последним кораблем Бруссара. После того как военно-морские силы Свободной Франции исчерпали решимость и прекратили существование, Бруссара повысили до капитана, списали на берег и предложили на выбор демобилизацию в Маврикии или отправку во Францию. Так как все корабли, шедшие в те дни во Францию, принадлежали либо Германии, либо Виши, Бруссар решил стать мавританцем. Согласно моим последним сведениям, он работал на англичан в качестве офицера связи, но, будучи французом, сам редко говорил о таких вещах. («Связи с чем именно?» — спрашивал я его. «А, ну, вы сами прекрасно понимаете», — отвечал он.) Под связью имелась в виду, конечно, разведывательная деятельность. Пока я открывал шахматную доску, Бруссар сгреб свои бумажки — «отчеты», как он их называл, и засунул в накладной карман кителя. «Не слишком кудряво для офицера разведки», — мелькнуло у меня в голове.

— А как насчет портфеля? — спросил я, рассматривая шестерню.

Она была плотная, крепкая, очевидно предназначенная для управления многими другими шестеренками; главный инженер шестеренок.

Бруссар фыркнул:

— Портфель стоит денег.

— Тогда бумажный пакет.

— Это не для меня.

— Ну, как знаете.

Я расставил фигуры: Бруссару черные, себе белые. Бруссар всегда играл черными, заявляя, что в нем есть негритянская кровь. А также еврейская, цыганская, славянская и еще любая другая, которую ненавидели немцы.

— В прошлый раз я выиграл, — напомнил я. — Значит, сегодня первый ход за французами.

— Так я ведь не чистокровный француз.

— Знаю, знаю.

Мы сделали пять или шесть бессвязных ходов, глядя на рыболовные суда, что выходили из гавани и возвращались в Порт-Луи, и на патрульные «Уорики», летавшие над морем. На душе было неуютно, тревожно. От Реюньона, где реял триколор со свастикой, нас отделяло всего сто тридцать миль. Спокойствие на водном пространстве между островами на самом деле было лишь перерывом, напряженным затишьем, похожим на беспокойное мерцание гаснущей свечи.

— Вы, похоже, где-то в своих мыслях? — спросил я.

— Как всегда, — ответил Бруссар.

— Дело хорошее…

Я взял коня. Бруссар пожал плечами, потом принюхался и повернул голову в сторону моря. Слабый запах дизельной гари. Я тоже его почувствовал.

— Одна из ваших?

Я проследил за его взглядом. Рядом с буем у входа в гавань подлодка освобождала балластные отсеки. С боевой рубки струилась вода, над палубой снижался вертолет. По морю к ней спешили лоцманский бот и моторный катер «Фэрмайл».

— Наверное, австралийская. Класса А. Не знал, что здесь ходят такие большие.

Маврикий был крайней точкой западного щупальца британской тихоокеанской империи, существовавшей лишь благодаря перемирию. Если бы Германия решила, что накопила уже достаточно мощи для очередного удара, то первым делом захватила бы этот остров, и американская база не остановила бы немцев.

Мы сыграли еще пару партий.

Последние восемь месяцев недавно воевавшие стороны жили в состоянии мира. Беспокойного мира, похожего на сон бедняка, который никогда не может по-настоящему насладиться отдыхом. Необъявленный мир и дремлющая война, хитроумное переплетение договоров и перемирий, пропитанное взаимным недоверием. Большую часть времени я в качестве старшего помощника на американской военной подлодке «Единорог» патрулировал воды между мысами Игольным и Дондра Хэд. Правительство видело в нас средство устрашения для немцев с их территориальными амбициями, хотя в Индийском океане оставалось не так уж много территорий, нуждавшихся в защите. Южная Африка и Индия объявили о независимости, и все земли, включенные в их дугообразный обхват, стали либо панарабскими, либо африканскими под контролем немцев, либо французскими, подчинявшимися Виши. Либо же погрузились в запутанные племенные междоусобицы. Только Маврикий и Цейлон все еще находились в руках англичан, и, хотя президент Дьюи поклялся сохранять Великий альянс и поддерживать Великобританию в деле защиты остатков свободного мира, американцы порядком устали от войны. Все договоры, будь то скрепленные торжественными клятвами, обещаниями или заключенные шепотом в неформальной обстановке, уже дышали на ладан, но покуда они сохраняли хоть какую-то силу, мы оставались здесь.

Ветер сменился на южный, усилился на несколько узлов, и воздух заметно посвежел. Я запахнул поплотнее куртку, а Бруссар, похоже, даже не почувствовал холода. Видимо, без эскимосской крови тоже не обошлось. Он изучал расположение фигур, непрерывно куря и напевая вполголоса.

— Андре, вы бывали на Мадагаскаре?

— Много раз.

— А какой он?

— Большой, жаркий, противный. Полно обезьян и евреев.

Немцы стали переселять туда евреев вскоре после падения Франции. Два миллиона, по последним подсчетам, если полагаться на высказывания герра доктора Геббельса, а большинство из нас ему не верили.

— Вы думаете, это правда, насчет евреев?

— Да, как вам известно…

— Помню-помню, в вас есть еврейская кровь. Но вы же не были на острове, с тех пор как там появились фашисты?