Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

• Название: Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
• Автор: Федор Раззаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05788-9

Имя Владимира Высоцкого не нуждается в представлении. Популярность замечательного барда, поэта, актера еще при его жизни перешагнула все мыслимые пределы. Хриплый голос певца был знаком любому жителю страны, звучал с магнитофонных пленок и в столице, и в малой деревеньке. На спектакли Таганки с участием В. Высоцкого ломились толпы зрителей. Но его жизнь отнюдь не была гладкой и благополучной. Номенклатурная власть, высокие чиновники боялись чрезмерной популярности барда и всячески старались «не пущать» его в массы. В скольких фильмах он не снялся, сколько стихов осталось в столе поэта, не увидев света при его жизни… Да и сам бард изрядно осложнял свое существование роковыми пристрастиями… Обо всем этом — книга Ф. Раззакова. В ней, как и во всякой честной книге, — и свет, и тень…

---

Но если участие в кинопроцессе приносило мало приятного Владимиру Высоцкому, то этого нельзя сказать о его поэтическом вдохновении, так как в Выезжем Логе в его поэтическом творчестве наступила настоящая «болдинская осень». Там в конце июля — начале августа из-под его пера появятся две самые знаменитые его песни: «Охота на волков» и «Банька по-белому».

Позднее Е. Евтушенко, прослушав «Охоту на волков», отобьет с Севера телеграмму Высоцкому в Москву: «Слушали твою песню двадцать раз подряд. Становлюсь перед тобой на колени».

Именно с «Охоты на волков» и начался тот Владимир Высоцкий, который вскоре ворвется в 70-е как яростный обличитель лжи и фарисейства, царивших тогда в обществе. Именно «Охота на волков» явилась первым серьезным шагом Высоцкого, превратившим его из певца дворов и подворотен в автора остросоциальных песен и стихов.

Как и август 1966 года, когда В. Высоцкий снимался в «Вертикали» и «Коротких встречах», лето 1968 года стало для В. Высоцкого «трезвым летом». Свидетельница тех дней Л. Пырьева вспоминает: «Сибирь, природа, деревня, далеко от Москвы. Да, вот то, что это было далеко от Москвы, так далеко от цивилизации, от глаз людских, могло размагнитить многих, казалось бы, тут мог быть и отдых для души, отвлеченной от «суеты городов»… Размагниченность — значит, ничего не стоило и запить тем, кто этому подвержен. Многие так и «отдыхали». Но не Володя. Он был тогда в каком-то ожесточении против пьянства. Он совсем не пил, даже когда хотелось согреться от холода, вечером, в дождь. Он стремился навсегда покончить с этим. И просто с возмущением ко всякой принимаемой кем-то рюмке водки относился, чем вызывал мое, в частности, глубокое восхищение, потому что я знала, сколько силы воли для этого надо было ему проявлять. И — что было уж совсем забавно — он свирепел и налетал как ураган на тех, кто принимал «ее, проклятую»!..

В то время он называл пьющих «эти алкоголики», убеждал очень всерьез, произносил ну просто пламенные речи против алкоголизма. И прямо как врач-профессионал находил убедительные аргументы против возлияний. И так было в продолжение всего съемочного периода в нашем Выезжем Логе».

В те июньские дни, когда над головой Владимира Высоцкого сгустились тучи, в далеком Париже Марина Влади переживала совсем иные чувства: она вступила в ряды Французской коммунистической партии. Через год Высоцкий ответит на это событие шутливыми строчками:

Начал целоваться с беспартийной,
А теперь целуюсь с вожаком!!!

Сам Владимир Высоцкий вряд ли когда был бы принят в ряды КПСС по очень многим причинам. Хотя, откровенно говоря, ярлыка антисоветчика, приклеенного к нему официальными властями, он явно не заслуживал. Всем своим тогдашним творчеством он ясно доказывал, каким истинным и горячим патриотом своей Родины он является.

В момент введения советских войск в Чехословакию Высоцкий находился далеко от столицы: в сибирской тайге на съемках фильма. Но даже если бы он оказался в тот момент в Москве, это совсем не значило, что он, подобно тому же Е. Евтушенко, отбил бы телеграмму протеста советскому руководству или публично поддержал бы семерых смельчаков, вышедших с плакатами на Красную площадь и протестовавших против ввода войск. Высоцкий и до этого никогда не выступал ПРОТИВ существующего в стране режима, он, как и большинство «шестидесятников», обвиняя в преступлениях конкретные личности (Сталина, Берию и т. д.), не считал сам существующий режим преступным. Он был правоверным советским гражданином, воспитанным к тому же в строгой военной семье, где отец был кадровым военным, а мать работала в одном из учреждений в системе МВД. О своем тогдашнем мировоззрении сам Высоцкий в конце жизни напишет:

И я не отличался от невежд,
А если отличался — очень мало, —
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.

(1979)

Написанная же в июле — августе «Охота на волков» была в первую очередь связана с личными переживаниями Высоцкого, с той травлей, что развернулась тогда против него в прессе, но случайно совпавшее с рождением этой песни осложнение ситуации в Чехословакии расширило значение этой песни, придало ей даже политический оттенок. То же самое произошло и с песней «Банька по-белому», которая была написана одновременно с «Охотой». Высоцкий ненавидел Сталина, осуждал его преступления, но никогда не связывал эти преступления с тем режимом, что существовал в стране с октября 17-го. Отсюда и отношение Высоцкого к В. Ленину, которого он в июньской анкете 1970 года назовет одним из великих людей в истории. Вторым после Ленина человеком, достойным подражания, Высоцкий назвал Д. Гарибальди, тоже революционера-радикала, приверженца 1-го Интернационала, эдакого итальянского коммуниста XIX века.

Между тем, пока Владимир Высоцкий находился в Сибири, в Москву прилетела Марина Влади.

«Я приеду в Москву, но увидимся мы не сразу. Мне сказали, что ты снимаешься далеко в Сибири и вернешься только через два месяца…

В один из вечеров ты появляешься на пороге, и воцаряется полная тишина. Ты подходишь к моей маме, представляешься и вдруг, на глазах у всех, сжимаешь меня в объятиях. Я тоже не могу скрыть волнения. Мама шепчет мне: «Какой милый молодой человек, и у него красивое имя». Когда мы остаемся одни, ты говоришь, что не жил все это время, что эти месяцы показались тебе бесконечно долгими…»

Высоцкий уже не скрывает своих чувств к Влади и совершенно не боится огласки этого. По всей видимости, он все для себя уже решил.

Я больше не избавлюсь от покоя:
Ведь все, что было на душе на год вперед,
Не ведая, она взяла с собою —
Сначала в порт, а после в самолет.
В душе моей — пустынная пустыня, —
Ну что стоите над пустой моей душой!
Обрывки песен там и паутина, —
А остальное все она взяла с собой.

(1968)

Марина Влади вспоминает: «В один из осенних вечеров я прошу друзей оставить нас одних в доме. Это может показаться бесцеремонным, но в Москве, где люди не могут пойти в гостиницу — туда пускают только иностранцев и жителей других городов, — никого не удивит подобная просьба. Хозяйка дома исчезает к соседке. Друзья молча обнимают нас и уходят.

Закрыв за ними дверь, я оборачиваюсь и смотрю на тебя. В луче света, идущем из кухни, мне хорошо видно твое лицо. Ты дрожишь, ты шепчешь слова, которых я не могу разобрать, я протягиваю к тебе руки и слышу обрывки фраз: «На всю жизнь… уже так давно… моя жена!»

Всей ночи нам не хватило, чтобы до конца понять глубину нашего чувства. Долгие месяцы заигрываний, лукавых взглядов и нежностей были как бы прелюдией к чему-то неизмеримо большому. Каждый нашел в другом недостающую половину. Мы тонем в бесконечном пространстве, где нет ничего, кроме любви. Наши дыхания стихают на мгновение, чтобы слиться затем воедино в долгой жалобе вырвавшейся на волю любви».

Так вспоминает об этом Марина Влади. Л. Абрамова обошлась без высоких слов, и это понятно:

«Давно это было — осенью 1968-го. Недели две или чуть больше прошло с того дня, когда с грехом пополам, собрав силы и вещи, я наконец ушла от Володи. Поступок был нужный и умный, и я это понимала. Но в голове стоял туман: ноги-то ушли, а душа там осталась…

Кроме всего прочего — еще и куда уходить? Как сказать родителям? Как сказать знакомым? Это же был ужас… Я не просто должна была им сказать, что буду жить одна, без мужа. Его уже все любили, он уже был Высоцким… Я должна была у всех его отнять. Но если бы я знала раньше все, я бы ушла раньше…»

Некоторое время Высоцкий и Влади мыкались по разным углам, пока наконец не перебрались к матери Высоцкого Нине Максимовне, в ее двухкомнатную квартирку в Новых Черемушках.

В конце сентября вновь серьезно осложнились отношения Высоцкого и Любимова в театре. Высоцкий отказался от работы в спектакле «Тартюф», и это еще больше задело самолюбие главного режиссера. «Высоцкий для меня как актер пропал, — заявил тогда во всеуслышание Любимов. — Я люблю его за песни, но как актер он уже кончился. К тому же он пьет, а потворство ему с моей стороны в этом вопросе разлагает остальных артистов».

Конфликт зашел настолько далеко, что Любимов перестал замечать Высоцкого и здороваться с ним. Вдобавок ко всем этим напастям в начале ноября, накануне показа «Галилея», Высоцкий во время одного из концертов сорвал голос. Директор театра Николай Дупак вынужден был вывести за сцену Высоцкого и униженно просить извинения у зрителей за срыв спектакля. И хотя вместо «Галилея» театр показал премьеру «Тартюфа», скандал был налицо, и виновником этого скандала вновь был Владимир Высоцкий. Разъяренный Любимов пригрозил Высоцкому новым увольнением и угрозой приложить все свои силы и связи в кинематографической среде для того, чтобы и в кино Высоцкого больше не брали. «Высоцкий зажрался! — гремел голос Любимова в стенах театра. — Денег у него — куры не клюют… Самые знаменитые люди за честь почитают позвать его к себе в гости, пленки с его записями иметь… Но от чего он обалдел? Подумаешь, сочинил пяток хороших песен… Солженицын ходит трезвый, спокойный, человек действительно испытывает трудности и, однако, несмотря ни на что, работает… А Высоцкий пьет и когда-нибудь дождется, что его затопчут под забор, пройдут мимо и забудут этот его пяток хороших песен». С 8 ноября Высоцкого отстранили от всех спектаклей, а 15 ноября все та же «Советская Россия» публикует на своих страницах статью известного советского музыкального мэтра В. Соловьева-Седого «Модно — не значит современно», в которой тот писал: «К сожалению, сегодня приходится говорить о Высоцком как об авторе грязных и пошлых песенок, воспевающих уголовщину и аполитичность. Советский народ посвящает свой труд и помыслы высокой цели — строительству коммунистического общества. Миллионы людей отдали жизнь, отстаивая в боях наши светлые идеалы. Но что Высоцкому и другим бардам до этих идеалов. Они лопочут о другом…»