Филипп Эрланже - Регент

• Название: Регент
• Автор: Филипп Эрланже
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93196-760-8

В центре романа — фигура герцога Филиппа Орлеанского, который вопреки воле его дяди, Людовика XIV, стал регентом будущего Людовика XV и занимал это положение вплоть до совершеннолетия юного короля. И хотя годы регентства Филиппа Орлеанского положили начало веку Просвещения, современники не любили его, передав эту неприязнь потомкам. Филипп Эрланже (1903–1987), известный французский писатель и историк, автор ряда книг о французских монархах, пытается восстановить справедливость, рисуя противоречивый, психологически глубокий характер большого государственного деятеля.

---

Трудно понять, почему столь велико было возмущение этими достаточно наивными сборищами в те времена, когда, несмотря на примерный образ жизни короля, распущенность нравов достигла, казалось, предела. Месье или герцог Вандомский могли открыто приставать на улице к красивым мальчикам, принц Конти не скрывал связи с герцогиней Шартрской, герцоги Конде предавались самым странным излишествам — но только герцог Шартрский, к своей великой радости, играл роль Сарданапала[10]. Без сомнения, этим он был обязан своему «свободомыслию» или, другими словами, своему неверию больше, чем своей репутации фавна.

«Мой сын, — писала Мадам, — в глазах женщин настоящий безумец». В страсти Филиппа не было ничего сентиментального либо поэтического. Он искал зрелых разбитных женщин, грубых, жадных до вина не меньше, чем до ласк. Мадам, которой не было никакого дела до горя невестки, выходила из себя из-за вульгарного поведения сына.

«Подумаешь! — отвечал молодой человек. — Ночью все кошки серы».

Тем не менее он не забывал и о своих супружеских обязанностях, исправно посещая спальню герцогини. Франсуаза-Мария никогда ни в чем его не упрекнула, никогда ничем не выказала своего гнева или печали, отчего молодой человек достаточно быстро сделал вывод о безразличии своей жены и затаил на нее обиду. Если бы хромой бес[11] Лесажа заглянул под крышу Пале-Рояль, он бы не без удовольствия увидел, как переплелись тела этих двух противников, которым суждено иметь восьмерых детей.

По счастью, природа одарила Филиппа слишком высокой душой и слишком пытливым умом, чтобы он мог удовлетвориться легкими развлечениями. Он снова с головой ушел в науки и вскоре подтвердил свою одаренность, доказав, что ему равно легко даются химия, музыка, философия и живопись, и в каждой из этих областей быстро перестал быть дилетантом. Он писал картины на мифологические сюжеты для своих родственников из Ганновера, для салона в Пале-Рояль он нарисовал Язона и Медею, для будуара своей жены — Дафниса и Хлою. Парки Версаля, Марли, Фонтенбло вдохновляли его на другие полотна. Он осмеливался сочинять (и довольно неплохо) оперы, самая известная из которых была сыграна в присутствии короля.

За эту любовь к искусствам Филипп был полупрощен, и при дворе стали смотреть сквозь пальцы на его похождения. Но его занятия наукой, лаборатория, где он помогал Гумберту ставить опыты, шокировали всех. Там Филипп изготовлял терпкие духи, которыми он весь пропитался — к ужасу короля, не терпевшего сильных запахов.

Он много читал и знал все достойные внимания произведения, появившиеся не только во Франции, но и в других странах. Изумленная Мадам слушала, как ее Филипп рассуждал о теориях Лейбница. Терпеливо, безо всякого превосходства, он говорил с ней как с равной, при этом поражая и людей сведущих. Мадам считала, что добрые феи еще в колыбели богато одарили ее сына. Но потом появилась злая фея, которая сделала все эти дары бесполезными.

Мария-Луиза Лабюсьер де Сери, фрейлина Мадам, была красивой, пикантной, бойкой девушкой, достаточно строптивой и капризной. Ухаживавший за ней герцог Шартрский натолкнулся на неожиданное сопротивление и вдруг понял, что это милое существо воплощает для него всю полноту счастья.

Какое блаженство — после низменных забав найти наконец радость и покой в любви! Несколько месяцев этот опустившийся прожигатель жизни наслаждается идиллией, открыв для себя радости первой любви. Он даже слагает стихи.

Проходит лето, наступает осень с ее нежной меланхолией и золотистой гаммой, затем зима, когда языки пламени в каминах полны причудливых видений. И только когда вновь зацвели розы, неприступная мадемуазель де Сери пала.

Филипп, совершенно не приспособленный к счастью украдкой, заставил свою любовницу оставить двор и переехать в прекрасный дом на улице Бон-Анфан, где с этих пор он принимал своих самых близких друзей. Красавица теперь не часто посещала Пале-Рояль, но в руках ее было немало власти. Ни Месье, ни Мадам не протестовали.

Мадемуазель де Сери была обаятельной, женственной и беспринципной, другими словами, обладала всем тем, чем судьба столь жестоко обделила герцогиню Шартрскую. Она умела составить компанию Филиппу в часы радости и в трудные минуты; могла с бокалом в руке позволить себе вольные шутки со своим возлюбленным, но могла и деликатно развеять его уныние. Филипп ее обожал, и в течение десяти лет у нее не было соперниц.

Этой трогательной страстью закончились все безрассудства, которые настроили потомков против Филиппа. Загадка истории! Почему галантность Франциска I, веселое распутство Генриха IV считаются, когда речь идет о будущем регенте, низменными пороками?

Природная пылкость темперамента, окружавшие его дурные примеры, повседневные искушения, вынужденная праздность — все толкало Филиппа к удовольствиям, от которых отказался бы мало кто из людей его возраста и его положения. Позднее обида заставит его играть роль Тартюфа-дебошира, роль, которая ему совсем не шла, что он и доказал. На самом деле, желая ранить короля, он поражал самого себя. Сомнительная репутация, которую он приобрел, не раз увлекала за собой на край пропасти.

Возможно, его противники были бы к Филиппу не столь суровы, если бы с самого начала он выбирал себе возлюбленных среди придворных дам. Но связываться с простонародьем, с актрисами, общаться с людьми, которых не принимают в домах герцогинь! Благонамеренные друзья винили в этом его «злого гения», Дюбуа. Они только презрительно улыбались, если им пытались доказать, что бывший воспитатель Филиппа делал все, чтобы помешать ему окончательно увязнуть в разврате, каждый день оживляя в душе герцога Шартрского достойные чувства. Разве можно было поверить в такое, если речь шла о сыне аптекаря?

Любой нескромный человек, проскользнувший в Пале-Рояль в тот час, когда, как говорили, герцог Шартрский имел обыкновение приходить в себя после вчерашней попойки, был бы немало удивлен, увидев Филиппа и Дюбуа склонившимися над картой Европы. Ни внук Людовика XIII, ни бывший ученик колледжа Сен-Мишель не собирались оставаться безучастными зрителями тех потрясений, которые, как они чувствовали, были не за горами. Какое-то время Филипп тешил себя химерой получить немецкое княжество, на которое были права у Мадам. Однако будущее Европы решалось не на берегах Рейна, а в Мадриде, в полутемной комнате, где монахи день и ночь нараспев читали молитвы, чтобы изгнать бесов из короля Испании.

Но бесы не сдавались, и Карл II мог уйти в иной мир, не оставив наследников. В свои тридцать шесть лет он умирал от старости, а если и покидал свое ложе, то лишь для того, чтобы поклониться праху своих предков. Этот призрак состоял в родстве со многими королевскими домами. После него оставалось сказочное наследство! Испания и Голландия, Сицилия и Милан, Перу, Мексика, заморские владения — немало полновесных золотых корон, которые завораживали всех монархов.

Герцог Шартрский и Дюбуа, оставшись вдвоем, откровенно обсуждали положение, не скрывая самых потаенных мыслей. Людовик XIV и император Леопольд сочетались браком с испанскими инфантами, дочерьми Филиппа IV и сестрами Карла II. А в предыдущем поколении — аналогичная ситуация: Людовик XIII и император Фердинанд взяли в жены дочерей Филиппа III. Поэтому по бабке, Анне Австрийской, герцог Шартрский приходился правнуком умирающему испанскому монарху.

В Версале, как и в Вене, враждующие двоюродные и троюродные братья доказывали каждый свое право на испанскую корону, апеллируя к генеалогии, заключая брачные договоры, подписывая отречения и принося заведомо лживые клятвы. При других дворах интригам пытались противопоставить еще не вошедший в моду принцип государственных переговоров. Чтобы положить конец этим раздорам, не придется ли старшему поколению в один прекрасный день примириться с тем, что на испанский трон взойдет принц из боковой ветви? Филипп был вполне готов взять эту миссию на себя.

А тем временем в Мадриде королева, Великий Инквизитор, приближенные короля, его духовники, шуты и кормилица — все хотели видеть на испанском троне представителя Австрийского дома. В Каталонии стояла лагерем немецкая армия. Обеспокоенный Людовик XIV признает необходимость равновесия и направляет к своему заклятому врагу, королю Англии Вильгельму III, посланников, которые должны провести переговоры о разделе испанских владений. Дюбуа удалось войти в это посольство.

Аббат получил возможность познакомиться с этим странным королевством, где монарх не мог поднять налоги без разрешения парламента, где письма не всегда доходили до адресата, где маркиз Локк безнаказанно противопоставлял «естественное право» божественному праву королевских династий.

Один из вождей партии вигов, блестящий Стен-хоуп, недавно побывавший на балу в Пале-Рояль, открыл перед Дюбуа двери английских салонов. Аббат также часто бывает у прекрасной маркизы де Мазарини, Ортензии Манчини, нашедшей в Лондоне убежище после бурных похождений, и у ее преданного поклонника Сент-Эвремона, высланного из Франции в тридцать семь лет за то, что позволил себе покритиковать Пиренейский мир.