Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

• Название: «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
• Автор: Феликс Кузнецов
• Жанр: Прочая научная литература

Трагическая судьба и правда «Тихого Дона», этого великого романа — тема книги известного литературоведа и критика, члена-корреспондента РАН Ф. Ф. Кузнецова. Автор рассказывает об истории поиска черновых рукописей первых двух книг романа, выкупленных, с помощью В. В. Путина, Российской академией наук, и впервые научно исследует рукопись как неоспоримое свидетельство принадлежности романа «Тихий Дон» М. А. Шолохову. В книге впервые исследуются прототипы героев «Тихого Дона» — казаков станицы Вёшенской и близлежащих хуторов, прежде всего — Харлампия Ермакова, прототип Григория Мелехова и командующего армией вёшенских повстанцев Павла Кудинова. В книге исследована творческая биография М. А. Шолохова 1920—1930-х гг., раскрыта органическая преемственность «Тихого Дона» с «Донскими рассказами» и «Поднятой целиной», убедительно показана бездоказательность и несостоятельность домыслов «антишолоховедов».

При глубокой научности, книга читается с неослабевающим интересом. Она сопровождена богатейшим документальным и иллюстративным материалом, что помогает установить истину: великий «Тихий Дон» написал гений русской литературы М. А. Шолохов.

---

Судя по тому, что Дарья «задыхаясь, тихонько смеется», поняв, что произошло, а Григорий испытывает все утро «чувство какой-то [неловкости], тяжести», виноватости перед Петром, отношения Григория и Дарьи, едва намеченные в этой самой первой по времени главе романа, могли развиться.

Однако, почувствовав фальшь, двусмысленность этой сцены, Шолохов тут же черным карандашом ставит против нее жирную галку и крупно пишет: Аксинья, и тщательно правит текст, заменив везде Дарью Аксиньей, а Петра — Степаном Астаховым.

Взаимоотношения Григория, Аксиньи и Степана находятся в центре внимания в первых главах романа, написанных в течение ноября 1926 г. Шолохов здесь впервые дает цельный портрет Аксиньи, стремясь объяснить истоки ее зародившегося чувства к Григорию:

«Аксинью выдали за Степана 17 лет. Взяли ее с хутора Дубового, с той стороны Дона, с песков. Приехали на нарядной бричке сваты за Аксинью, высокий крутошеий [молодой] и статный Степан невесте понравился, [в] на осенний мясоед назначили свадьбу, подошел такой [осенний] предзимний с морозцем и веселым ледозвоном день, [перевенчали] обкрутили молодых и с той поры Аксинья водворилась в степановом доме молодой хозяйкой. Свекровь, — высокая, согнутая какой-то жестокой бабьей болезнью старуха, — на другой же день после свадьбы рано разбудила Аксинью, привела ее в кухню и без[столково]цельно [двигая] переставляя рогач[ам]и сказала:

— Вот што, милая моя сношенька, взяли мы тебя не кохаться, да не вылеживаться. [Становись-ка ты к печке]. Иди передои коров, а посля становись[-ка] к печке стряпать, да приучайся к хозяйству.

Большое многоскотинное хозяйство затянуло Аксинью работой».

Написав страницу, Шолохов обозначает на ее полях две стрелки, указывая: «Вставка 1» и «Вставка 2». Эти вставки помещены в рукописи на следующей ее странице. Вот они, эти вставки — памятные каждому, кто прочитал «Тихий Дон»:

«За год до выдачи осенью пахала она с отцом в степи верст за 8 от хутора. Ночью отец ее, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал.

— Пикнешь матери — убью! А будешь помалкивать — справлю плюшевую кофту и калоши. Так и попомни, убью ежли што...

Ночью, в одной изорванной окровяненной исподнице прибежала Аксинья в хутор, давясь рыданьями валялась в ногах у матери, рассказала... Мать и старший брат, — атаманец, только что вернувшийся со службы, запрягли в [дроги] бричку лошадей, посадили с собой Аксинью и поехали туда к отцу. Брат за 8 верст чуть не запалил лошадей. Отца нашли возле стана. На разостланном зипуне спал он, пьяный, возле валялась порожняя из-под водки бутылка. На глазах у Аксиньи брат отцепил от брички барок, ногами поднял спящего отца, что-то коротко спросил у него и ударил окованным железом барком старика в переносицу. Вдвоем с матерью били его часа полтора, всегда смирная престарелая мать исступленно дергала на обезпамятевшем муже волосы, брат бил ногами. Аксинья лежала под бричкой укутав голову, молча тряслась...

Перед светом [уж] привезли старика домой. Он жалобно мычал и шарил по горнице глазами отыскивая спрятавшуюся Аксинью. Из оторванного уха катилась на подушку белесая кровь. К вечеру он помер. Людям сказали, что пьяный уби²лся, уп¹ал с арбы. А через год...»

Следом — еще одно указание Шолохова: «Вставка. Стр. 12, строка 28». Вот эта вставка:

«На другой же день в амбаре Степан расчетливо и страшно избил молодую жену. Бил в живот, груди, спину. Бил с таким расчетом, чтобы не видно было людям. С той поры стал он [прихв]прихватывать на стороне, путался с гулящими жалмерками, Аксинье года [два] полтора не прощал обиду, попрекал за каждым словом пока не родился ребенок. После этого притих, но на ласку был скуп и по-прежнему редко ночевал дома».

Следом идет еще одна вставка, правда без номера:

«Аксинья привязалась к мужу после рождения ребенка, [жизнь как будто наладилась], но не было у нее к нему чувства, была горькая бабья жалость, да привычка... И когда [соседский парень] Мелехов Гришка, заигрывая стал ей поперек пути, с ужасом увидала Аксинья, что ее тянет к чернявому калмыковатому парню».

Рисунок С. Королькова

Четвертая глава, ставшая в книжном издании романа VII, включившая все эти вставки, завершалась словами:

«Проводив Степана в лагери, решила с Гришкой видеться как можно реже. После ловли бреднем решение это укрепилось в ней еще больше».

На полях против этих слов стоит шолоховским синим карандашом: «Обосновать».

И при доработке главы Шолохов дописывает на полях: «Она боялась это[го] ново[го]е заполнивше[го]е ее чувств[а]о. [Боялась оттого, что впереди]. И в мыслях шла осторожно, как по мартовскому ноздреватому льду».

Эти первые главы «Тихого Дона», посвященные прежде всего Григорию и Аксинье, показывают, сколь трепетно и подчас неуверенно нащупывал молодой писатель наиболее надежный и точный путь к исключительно важному для него и столь же трудному образу Аксиньи. А крайняя молодость автора находит подтверждение в самом приведенном выше фрагменте текста: «пятидесятилетний старик», «перед светом привезли старика домой». Только очень молодой человек может считать пятидесятилетие старостью. Равно как и зарождающееся чувство к Григорию у двадцатилетней Аксиньи назвать «поздней бабьей любовью».

Трудно давалось Шолохову описание этой «поздней бабьей любви». Интуитивно понимая, что и сам идет здесь по «мартовскому ноздреватому льду», что именно на этом пути ему грозит опасность мелодраматизма, Шолохов безжалостно вычеркивает куски прозы, посвященной «треугольнику» Григорий — Аксинья — Степан, которые при переработке первой части романа не отвечали его требованиям, не выдерживали, на взгляд писателя, проверки строгим вкусом. Шолохов пишет, к примеру: «Он ставил себя на место Степана, щурил затуманенные глаза: рисовало ему разнузданное воображение грязные картины» — и зачеркивает эти слова.

Или описывает зарождающееся чувство Григория к Аксинье: «Аксинья не выходила у него из ума. Весь день перебирал он в памяти утренний разговор с нею, перед глазами мельтешила ее улыбка и тот любовно-собачий взгляд снизу вверх, каким она [смотрела вверх] глядела, провожая мужа. Зависть росла к Степану и непонятное чувство озлобления». И вновь безжалостно своим синим «редакторским» карандашом Шолохов вычеркивает и этот абзац.

Или пишет с жестокой откровенностью: «Только после того, как узнал от Томилина Ивана про Анисью, понял Степан, вынашивая в душе тоску и ненависть, что несмотря на плохую жизнь и на обиду, что досталась ему Анисья не девкой, любил он ее тяжелой ненавидящей любовью», а потом вычеркивает слова «что досталась ему Анисья не девкой». Опять — «Анисья»? Но об этом позже. А пока подчеркнем: любовные слова в прозе требуют от автора особой тонкости и внутренней деликатности, предельной бережности в обрисовке столь сильных человеческих чувств, какими были чувства Григория и Аксиньи. Мучительность поиска этих слов особо явственно предстает в финале главы 6/II в черновике и главы IX в книге:

Черновой текст

«Она, Аксинья. Гулко и дробно, [сдваивая], [заколотилось] у Григория сердце. Приседая шагнул вперед, откинув полу зипуна прижал к себе [горб] послушную полыхающую жаром у нее подгибались [колени] ноги, дрожала вся сотрясаясь вызванивая зубами [Дрожь перекинулась на Григория]. Грубым рывком кинул на руки, путаясь в полах распахнутого зипуна, [задыхаясь] [побежал] понес.

— Ой Гриша, Гришень-ка... Отец!..

— Молчи!

— Пусти [меня]... Теперь что уже. [Я] сама пойду, — [шепнула] [выдохнула] почти крикнула плачущим голосом».

И — на левом поле:

«[Грудь] Сердце, как колотушка сторожа на сенной площади».

«Вырываясь, дыша в зипуне кислиной овечьей шерсти, Аксинья низким стонущим голосом [почти кри] сказала давясь горечью [случившегося] раскаяния».

Беловой текст

«Аксинья. Она. Гулко и дробно сдвоило у Григория сердце, приседая шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую жаром. У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясалась, вызванивая зубами. Рывком кинул ее Григорий на руки — так кидает волк себе на хребтину зарезанную овцу, — путаясь в полах распахнутого зипуна, запыхаясь побежал.

— Ой, Гри-и-иша!.. Гришень-ка... Отец!..

— Молчи!

Вырываясь, дыша в зипуне кислиной овечьей шерсти, давясь горечью раскаяния Аксинья почти крикнула низким стонущим голосом:

— Пусти, чево уже теперя... Сама пойду...».