Виктор Тэрнер - Символ и ритуал

• Название: Символ и ритуал
• Автор: Виктор Тэрнер
• Издательство: Наука
• Жанр: Психология
• Год: 1983

Сборник работ известного английского этнографа, социолога и фольклориста, в которых на основании материалов, добытых при полевых исследованиях в Африке, автор приходит к важным теоретическим выводам относительно функционирования символов, мифов и ритуальных церемоний.

Основу сборника составляет книга В. Тэрнера «Ритуальный процесс», в которой автор вслед за крупнейшим франко-бельгийским фольклористом А. ван Геннепом исследует так называемые «обряды перехода», устанавливая общие закономерности в развитии традиционного общества в период «жизненных переломов».

http://fb2.traumlibrary.net

---

Толстой

Сильное влияние на Ганди оказали не только аспекты индуизма, но также слова и произведения великого христианского анархиста и романиста Льва Толстого. Книга «Царство божие внутри вас», писал Ганди, «захватила меня и оставила неизгладимый след в моей душе» [25, рус. пер., с. 143]. Толстой — богатый дворянин и знаменитый писатель, — когда ему было около пятидесяти лет, пережил религиозный кризис, во время которого он даже обдумывал самоубийство как способ убежать от бессмысленности и неестественности жизни в среде высшего общества, интеллектуалов и эстетов. И тогда его осенило, что, для того чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей. Простой трудовой народ вокруг меня был русский народ, и я обратился к нему и к тому смыслу, который он придает жизни. Смысл этот, если можно его выразить, был следующим. Всякий человек произошел на этот свет по воле бога. И бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни — спасти свою душу; чтобы спасти «свою душу, нужно жить по-божьи, а чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться и быть милостивым» [56, рус. изд., с. 47].

Как знает большинство людей, Толстой прилагал напряженные усилия для того, чтобы самому жить согласно своим убеждениям, и жил по-крестьянски до самой смерти.

Некоторые проблемы повышения и перемены статуса

Сказанного достаточно, чтобы подчеркнуть, с одной стороны, близость между лиминальностью ритуалов повышения статуса и религиозными учениями выходцев из структурных верхов — пророков, святых и учителей, а с другой — близость между лиминальностью календарных или природных кризисных ритуалов перемены статуса и религиозными верованиями, практикой движений, направляемых структурными низами. Несколько огрубляя, можно сказать, что лиминальность сильного — слабость, слабого — сила. Или опять-таки лиминальность зажиточности и аристократизма — бедность и нищенство, а лиминальность бедности— нарочитость и псевдоиерархия. Ясно, что здесь есть множество проблем. Почему, например, в интервалах между пребыванием в культурно определенных социоэкономических позициях и статусах мужчины, женщины и дети в одних случаях обязаны действовать и чувствовать противоположным или отличным от стандартных способов поведения образом, а в других — это зависит от их выбора? Идут ли они на все эти испытания и перемены просто из скуки как на красочное отвлечение от повседневной рутины, или уступая давлению сдерживавшихся сексуальных либо агрессивных стремлений, или с целью удовлетворения определенных познавательных потребностей в бинарной классификации, или же по ряду других причин?

Подобно всем ритуалам, ритуалы унижения и ритуалы иерархии чрезвычайно сложны и резонируют по многим направлениям. Однако вероятно, что одним из важнейших ключей к их пониманию является сделанное выше различение между двумя модальностями социальных взаимоотношений — коммунитас и структурой. Те, кто ощущает бремя своего поста, кто по рождению или заслугам достиг руководящих мест в структуре, могут почувствовать, что ритуалы и религиозные верования, делающие упор на отказе от структурных связей и обязанностей или на их разрушении, обещают нечто, называемое во многих исторических религиях «освобождением». Верно, что такое освобождение оплачивается тяжелыми испытаниями, карами и другими трудностями. Тем не менее такое физическое бремя может оказаться предпочтительнее духовного гнета отдавания и получения распоряжений и всегдашней жизни под маской роли и статуса. С другой стороны, такая лиминальность, появляясь в rites de passage, может унизить неофита именно потому, что в конце обрядов он должен получить структурное повышение. Ордалии и кары, таким образом, могут выполнять прямо противоположные функции, с одной стороны, наказывая неофита за наслаждение лиминальной свободой, а с другой — готовя его к занятию еще более высокой должности с ее более высокими привилегиями, но и с более обременительными обязанностями. Такая двойственность не должна теперь удивлять нас, поскольку это особенность всех процессов и институтов, в центре которых — лиминальность. Но если структурно хорошо обеспеченные стремятся к освобождению, то структурно обездоленные ищут в своей лиминальности более глубокого вовлечения в структуру, что позволяет им — пусть лишь по видимости — испытать на какое-то узаконенное мгновение другой род «освобождения» от другого рода жребия. Теперь они могут изображать из себя господ, «важничать, дерзить и все такое», и очень часто объектами их затрещин и издевательств являются те самые люди, которых а обычное время следует почитать и слушаться.

Оба эти типа ритуалов усиливают структуру. Во-первых, ничего не угрожает системе социальных позиций. Щели и бреши между позициями необходимы для структуры. Если бы не было промежутков, не было бы и самой структуры, и лиминальность как раз и подтверждает необходимость промежутков. Структура полного уравнивания зависит от ее отрицательных знаков в той же мере, что и от положительных. Так, унижение усиливает справедливую гордость своим положением, нищета утверждает достаток, аскеза поддерживает мужественность и здоровье. С другой стороны, мы видели, что перемена статуса не означает anomie[29], а просто открывает новый угол зрения на структуру. Ее опрокинутость вверх тормашками может даже придать этой ритуальной точке зрения юмористическую теплоту. Если лиминальность обрядов жизненных переломов и можно — несколько дерзко — сравнить с трагедией (поскольку и то и другое предполагает унижение, отвержение и боль), то лиминальность перемены статуса можно сравнить с комедией, так как обе подразумевают высмеивание и пародирование, но не уничтожение структурных правил и ревностных их приверженцев. Мы могли бы рассмотреть и психопатологию этих ритуальных типов, включающих в себя в первом случае мазохистское отношение к неофитам, а во втором — садистский компонент.

Что касается коммунитас, то есть люди, которые, осуществляя ежедневную власть или будучи представителями главных. структурных группировок, почти не имеют возможности отнестись к своим собратьям как к конкретным личностям и равным-себе. Вероятно, в лиминальности жизненных переломов и перемен статуса они могут найти возможность сбросить с себя все внешние признаки и внутренние ощущения статусных отличий и слиться с массами или даже по крайней мере символически стать рабами масс. Те же, кто обычно находится на самом низу и разделяет братство и равенство общей закрепощенности, получают в лиминальности перемены статуса возможность сбежать от коммунитас необходимости (которая тем самым неадекватна) в псевдоструктуру, где допускаются любые виды экстравагантного поведения. Однако эти грубоватые носители коммунитас странным образом способны посредством насмешек и передразнивания насадить коммунитас во всем обществе. Потому что здесь также не только переворачивание, но и уравнивание, поскольку держатель любого статуса, обладающий избытком прав, подвергается преследованиям со стороны тех, кто страдает от недостатка прав. Остается нечто социально среднее, похожее на нейтральную позицию в коробке передач, откуда можно двигаться в различных направлениях и на разных скоростях на новом участке пути.

Оба типа рассмотренных обрядов, по всей видимости, связаны с циклическими повторяющимися системами многосоставных социальных отношений. Здесь, оказывается, существует тесная близость в отношениях между институционализованной, весьма медленно изменяющейся структурой и особым видом — коммунитас, который стремится локализоваться именно в этом виде структуры. Несомненно, в больших сложных обществах с высокой степенью специализации и разделения труда, многочисленными связями, основанными на общем интересе, и общим ослаблением тесных корпоративных связей ситуация должна быть другой. В своей попытке испытать коммунитас отдельные личности будут присоединяться к претендующим на всеобщность идеологическим движениям, чьим девизом могло бы стать выражение Тома Пэйна: «Мир — моя деревня». Или же они примкнут к небольшим группам «отхода», как хиппи или община землекопов в Сан-Франциско и Нью-Йорке, для которых «деревня (Гринвич или что-нибудь другое) — это мой мир». Трудность, которую эти группы никак не могут разрешить, состоит в том, что племенная коммунитас — это дополнение и составная часть племенной структуры, а они в противоположность утопистам Нового Света XVIII и XIX вв. еще не выработали структуру, способную поддерживать социальный и экономический порядок в течение длительного периода времени. Сама подвижность и гибкость социальных отношений в современных индустриальных обществах может, однако, создать лучшие условия для возникновения экзистенциальных коммунитас (бесчисленных и недолговечных), чем любые предыдущие формы социального порядка. Видимо, это имел в виду Уолт Уитмен, когда писал: