Чарльз Кули - Человеческая природа и социальный порядок

• Название: Человеческая природа и социальный порядок
• Автор: Чарльз Кули
• Издательство: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7333-0016-7

Впервые на русском языке книга основоположника символического интеракционизма, давно ставшая классикой социологии. Это единственное, пожалуй, за последние 100 лет целостное исследование становления человеческого я.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Сомневаюсь, что в развитии социального чувства я и его общих проявлений у большинства детей можно выделить какие-либо регулярные стадии. Ощущения собственного я вырастают незаметными шагами из примитивного инстинкта присвоения, свойственного новорожденным, и их проявления бесконечно разнообразны в разных случаях. У многих детей «самосознание» заметно выражено уже с полугода, тогда как другие мало обнаруживают его в любом возрасте. Третьи же проходят через периоды аффектации, длительность и время наступления которых, вероятно, отличаются крайним разнообразием. В детстве, как и в любом другом периоде жизни, поглощенность какой-либо идей, отличной от социального я, ведет к вытеснению «самосознания».

Впрочем, почти каждый, кто одарен хоть каким-либо воображением, проходит в юности период страстно переживаемого чувства я, когда, согласно бытующему ныне мнению, социальные влечения получают стимул от быстро развивающейся сексуальности. Это время поклонения героям, время высоких помыслов, пылких грез, смутных, но неистовых амбиций, усердных, внешне показных подражаний, время застенчивости в присутствии другого пола или старших по положению и т. д.

Во многих автобиографиях описывается социальное чувство я, переживаемое в юности, когда энергичные, впечатлительные натуры из-за слабого здоровья или неблагоприятного окружения не могут добиться подобающего этому возрасту успеха, и тогда это их чувство часто достигает особой остроты. Такое нередко случается в юности с гениальными людьми, которые из-за своих исключительных задатков и склонностей, как правило, оказываются в той или иной степени изолированными в обыденной жизни. В автобиографии Джона Эддингтона Саймондса мы находим описание чувств честолюбивого мальчика, мучительно переживающего свое слабое здоровье, некрасивую внешность — что особенно задевало его обостренное эстетическое чувство — и душевную робость. «Меня почти оскорбляло внимание, уделяемое мне лишь как сыну своего отца… Я видел в этом проявление снисходительности. Поэтому меня охватывало чувство надменной застенчивости, которое, по большей части, было не чем иным, как самоуверенной, вызывающей гордостью и решимостью проявить себя и самому добиться желаемого… Я дал клятву, что так или иначе добьюсь высокого положения… Я не стремился к богатству, еще меньше мне хотелось играть какую-либо роль в обществе. Но я нестерпимо жаждал известности, признания себя как личности[69]. Главное, что придавало мне силы, — это ощущение собственного я — властного, непримиримого, неуступчивого[70]. Внешне мое я во многих отношениях постоянно подвергалось оскорблению, подавлению и унижению. Тем временем внутреннее я закалялось неслышным и незримым образом. Я неустанно повторял: „Подождите, подождите. Я стану, я буду, я должен“»[71]. Как-то в Оксфорде он подслушал разговор, в котором давалась невысокая оценка его способностям и предсказывалось, что он не получит свою «первую» с отличием[72]. «Это засело во мне, как жало, и, хотя меня мало заботил первый класс, я тут же принял решение, что стану лучшим на своем курсе. Такая твердость должна быть всеми отмечена. Ничего не укрепляло ее столь сильно, как кажущееся пренебрежение, которое будило во мне мятежную храбрость»[73]. В другом месте он восклицает: «Я смотрю вокруг и не вижу ничего, в чем бы я превосходил других». «Меня беспокоит, что я не продвинулся в достижении поставленных целей, что я мало работаю и не смогу, подобно другим, добиться высокого положения».

Такого рода явление известно нам по литературе, но более всего по нашему собственному опыту. О нем не лишне напомнить, обратив внимание на то, что эта изначальная потребность в самореализации, если воспользоваться выражением Саймондса, составляет суть честолюбия и всегда имеет целью оказать воздействие на умы других людей. В приведенных выше цитатах чувствуется неукротимый рост формирующейся индивидуальности, воинственной силы, источником которой, по-видимому, служит чувство я.

В развитии социального я с самого начала заметно проявляется различие полов. Девочки, как правило, более восприимчивы к социальному окружению, их, несомненно, больше заботит мнение других людей, они больше думают о нем и поэтому даже на первом году жизни проявляют способность к хитрости, к finesse[74], а зачастую и к аффектации, которых мальчики относительно лишены. Мальчиков больше увлекает физическая активность, как таковая, и конструирование; их воображение в большей мере занимают вещи, нежели люди. У девочки das ewig Weibliche[75] — трудноописуемое, но безошибочно распознаваемое появляется, как только она начинает обращать внимание на других людей. Несомненно, одна из его сторон — это менее простое и устойчивое Эго, сильное влечение встать на точку зрения другого человека и связать свою радость или печаль с тем, как этот другой думает о тебе. Безусловно, женщины, как правило, в большей степени нуждаются в непосредственной поддержке и опоре, нежели мужчины. Женщине необходимо сосредоточить свою мысль на определенном человеке, в чье сознании она может найти устойчивый и привлекательный образ самой себя, чтобы жить согласно этому образу. Если такой образ найден — не важно, в сознании реального или вымышленного человека, — стойкая приверженность ему становится источником силы. Но такого пода сила нуждается в дополнении в лице другого человека, без чего женский характер может превратиться в подобие покинутого и плывущего по воле волн корабля. Мужчины, более агрессивные по натуре, в сравнительно большей степени приспособлены к одиночеству. В действительности же никто не может прожить в одиночестве, а видимость подобной способности создается тогда, когда сильный и непреклонный характер бывает поглощен прошлым и противится новым влияниям. Прямо или косвенно представление о том, как мы выглядим в глазах других, имеет силу над любым нормальным сознанием.

Можно считать, что смутные, но сильные стороны я, связанные с половым инстинктом, подобно другим его сторонам, выражают потребность власти и имеют отношение к самореализации личности. Юноша, по-моему, бывает робок именно потому, что, чувствуя смутное возбуждение от агрессивного влечения, он не знает, то ли дать ему выход, то ли не обращать на него внимание. Наверное, то же самое имеет место и в отношении к другому полу: робкие всегда агрессивны в душе; они испытывают интерес к другому человеку, потребность что-то значить для него. Наиболее сильное сексуальное влечение у обоих полов, по большей части, есть чувство власти, господства и присвоения. Никакое другое чувство не заявляет с таким неистовством: «мое, мое». Потребность принадлежать или подчиняться, которая, по крайней мере у женщин, развита не менее сильно, имеет, по сути, ту же природу, и ее Цель — вызвать страсть у «господина». «Мужчина желает женщину, а женщина желает быть желанной для мужчины»[76].

Хотя в целом мальчики обладают менее восприимчивым социальным я, нежели девочки, но и среди них есть большие различия в этом плане. Одних отличает склонность к finesse и позерству, тогда как другие почти полностью ее лишены. Последние обладают менее живым воображением; они непринужденны главным образом потому что плохо представляют, какими кажутся другим, и поэтому ими движет желание быть, а не казаться. Их не обижает пренебрежение, они не чувствуют его; они не испытывают стыда, ревности, тщеславия, гордости или раскаяния, ибо для всего этого нужно представлять себе другое сознание. Я знавал детей, которые никогда не пытались лгать, а по сути, не могли понять смысла или цели лжи, равно как и любых утаиваний, например в игре в прятки. Этот исключительно простой взгляд на вещи может сложиться вследствие необычного увлечения наблюдением и анализом безличных вещей, как это было у Р., чей интерес к фактам и связям между ними столь сильно преобладал над интересом к личным отношениям, что у него не возникало ни малейшего соблазна пожертвовать первым ради второго. Складывается впечатление, что такой ребенок находится вне морали; он не грешит и не раскаивается, ему неведомы добро и зло. Мы вкушаем от древа познания, когда начинаем представлять себе сознание других людей и таким образом осознаем борьбу личных влечений, которые призвана обуздать совесть.

Простодушие — приятная черта в детстве, да и в любом возрасте, но она не всегда достойна восхищения, равно как и аффектация не всегда есть зло. Чтобы быть нормальным, чувствовать себя уютно в мире, иметь влияние, приносить пользу и добиваться успеха, человек должен уметь силой своего воображения проникать в сознание других людей, ибо эта способность лежит в основе и здравого смысла, и savoir-faire[77], и морали, и милосердия. Эта проницательность предполагает определенную умудренность, способность понимать и разделять тайные влечения человеческой натуры. Простота как отсутствие такой проницательности есть недостаток. Существует, однако, простота иного рода, свойственная утонченным и впечатлительным натурам, которые сполна одарены силой и ясным умом, чтобы держать в узде массу обуревающих их влечений и тем самым сохранять свою чистоту и цельность. Чья-то простота — это простота простофили, а о другом можно сказать словами Эмерсона: «В его простоте — его величие». Аффектация, тщеславие и т. п. свидетельствуют о неправильном восприятии тех влияний, которые оказывает на человека оценка его другими людьми. Вместо постепенного, не нарушающего душевного равновесия воздействия они толкают такого человека к нарочитому и неуместному позерству, от чего он выглядит глупым, слабым и ничтожным. Натянутая улыбка, «дурацкая гримаса похвальбы» — вот типичная аффектация, напускное притворство, за которыми стоит нерешительная и бесполезная мольба об одобрении. Когда человек стремительно развивается, увлеченно учится, всецело подчиняясь чужим идеалам, возникает такая же опасность утраты им душевного равновесия. Подобное мы замечаем у чувствительных детей, особенно девочек, у молодых людей от четырнадцати до двадцати лет и у лиц любого возраста с неустойчивой индивидуальностью.